– Но почему? В чем разница? – Потому что тот факт, что ты потеряла тетю, не просто эхо потери тобой отца. Это больше походит на то, как если бы ты потеряла себя. Ты всегда была своего рода тенью Энн. Ее болезнь носила более серьезный характер, чем твоя, но, по сути, была такой же. Ханна права, но что я могу поделать с этим? – Я не все вам рассказала. Ее глаза говорят, что она уже догадалась об этом. Ни один пациент никогда не рассказывает всего. Я пересказываю ей свой сон о том, как видела отца мастурбирующим в амбаре, под дождем, который барабанил по оцинкованной крыше у меня над головой. Она слушает безучастно и я наконец умолкаю. – Зрелище мастурбирующего отца может нанести травму маленькой девочке, – говорит она, – но это вполне обычное занятие. В зависимости от того, на что он смотрел, пока занимался этим, естественно. – Интересно, почему я не увидела этого в своем сне? Она пожимает плечами. – Сны всегда приносят больше вопросов, чем ответов. Итак, перед тобой по-прежнему та же загадка: «Кто растлитель? Отец или кто-то другой?» – Я должна выяснить это, Ханна. Я должна знать, кто такой мой отец на самом деле – герой, который погиб, защищая меня, или извращенец, который никогда меня не любил. То же самое относится и к деду. На первый взгляд, он герой войны, а мой отец – человек со странностями, но… – Видишь ли, ответ необязательно будет однозначным. – Что вы имеете в виду? – Может случиться так, что они оба виновны. Новая волна страха накрывает меня с головой, внося свою толику ужаса в бездну, которая уже открылась в моей душе. – Почему вы так говорите? На лице Ханны написано сомнение: она не уверена, стоит ли продолжать, и если стоит, то в какой форме. – Многие из тех, кому довелось пережить сексуальное насилие, пострадали от нескольких насильников, Кэт. Если твоя мать сносила домогательства своего отца, то вполне могла выйти замуж за человека, в свою очередь, склонного к насилию. – Не думаю, что я смогу это вынести. Ханна еще крепче обнимает меня за плечи. – Будем надеяться, что ответ будет иным. Но раз уж ты вступила на этот путь, то должна быть готова к самому худшему. Чтобы не дать мне с головой погрузиться в обдумывание такого поворота событий, она меняет тему. – Как ты думаешь, может зеленый мешок из твоего сна по-прежнему оставаться спрятанным под полом амбара? – Почему бы и нет? Я никогда не видела его раньше, только во сне. Да и амбар, совершенно очевидно, некоторое время был заперт. – Почему ты не рассказала об этом сне Кайзеру? – Не знаю. Может быть, потому что хочу раньше него увидеть то, что лежит в мешке. – Я беру Ханну за руку и сжимаю ее. – Вы поможете мне выбраться отсюда? Она улыбается. – Тебе не нужна моя помощь. Ты ведь не под арестом. Даже ФБР не может задержать тебя, не арестовав, разве что по сфабрикованному обвинению в терроризме. Твоей главной заботой остается Управление полиции Нового Орлеана. – Они ничего не смогут сделать, если не будут знать, где я. Улыбка Ханны гаснет. – Ты хочешь вернуться в Миссисипи? – Я должна это сделать. И вдобавок у меня такое чувство, будто Кайзер хочет, чтобы я самостоятельно добилась эксгумации тела отца. Вы заметили это? – В общем-то, да. Ему мастерски удается невербальная коммуникация. – Угу. Ханна внимательно смотрит на меня какое-то время, а потом хихикает, как девчонка. – Держу пари, он хорош в постели. – Я знала, что вы думаете об этом. – Нет, ты не могла знать этого. Но я думаю, что если тебе удастся ускользнуть отсюда, он не будет слишком усердно разыскивать тебя. – Но я же не могу просто взять и выйти вместе с вами. Здесь повсюду установлены камеры, особенно на входе. Вы должны помочь мне. – Каким образом? – Дайте мне свой сотовый. Она достает из кармана серебристую «моторолу» и протягивает мне. Торопливо, чтобы доктор не успела передумать, я набираю номер сотового Майкла Уэллса. Несколько мгновений мне кажется, что он не ответит, но вот я слышу его голос. – Это Кэт. – Господи, наконец-то! С тобой все в порядке? – И да, и нет. Моя тетя умерла, и все перевернулось с ног на голову. Сейчас я в Новом Орлеане, и мне необходимо вернуться в Натчес. Полиция пока еще не ищет меня, но скоро начнет. Не будет полным бесстыдством с моей стороны снова попросить тебя о помощи? Какое-то мгновение Майкл обдумывает услышанное. – Где именно ты находишься? – В местном отделении ФБР. – Где это? – Неподалеку от университета Нового Орлеана. – Это рядом с аэропортом «Лэйкфрант»? – Да. Из окон виден аэропорт. – Разумеется, не из той комнаты, в которой я в данный момент нахожусь, но с четвертого этажа. – Если у тебя есть возможность добраться до аэропорта, я прилечу за тобой. Сердце у меня начинает учащенно биться. – Ты серьезно? – Конечно. Я летал туда несколько раз. В последний раз это было, когда я смотрел выступление Дэйва Мэтьюза в аэропорту. – Майкл, ты уверен, что тебе это сойдет с рук? – Что сделает полиция, если найдет тебя? – Посадит в тюрьму. – По какому обвинению? – Убийство. – Ты кого-нибудь убила? – Нет. – Тогда я готов рискнуть. Хотя, само собой разумеется, придется побеспокоиться о прикрытии. Позвони мне на сотовый примерно через час. К этому времени я уже должен буду взлететь. Тогда обсудим подробнее, что и как. Если возникнут проблемы с телефоном, просто постарайся попасть в аэропорт и наблюдай за прибывающими самолетами. Я буду в бело-голубой «Сессне-210». Регистрационный номер 324MD. К тому времени, когда я выхожу в коридор четвертого этажа, Ханна Гольдман уже десять минут как ушла. Она должна попрощаться с Кайзером, а потом неспеша направиться к своему автомобилю на парковочной площадке. Моя задача состоит в том, что я должна пробраться в гараж ФБР так, чтобы меня не заметил никто из тех, кому известно, кто я такая. Гараж занимает большую часть подвального помещения здания, и его огромные ворота выходят как раз на парковочную площадку. Мне уже приходилось бывать здесь пару раз, когда я выезжала вместе с бригадой экспертов ФБР на расследование серийного убийства. И тогда же познакомилась с Шоном. Кабина лифта находится всего в тридцати футах дальше по коридору, и я уже почти добралась до нее, когда слышу голос Джона Кайзера: – Кэт? Куда это вы собрались? Я поворачиваюсь и небрежно машу ему рукой. Он стоит у двери комнаты, из которой я только что вышла, и сейчас более чем когда-либо напоминает обеспокоенного папашу.