Потрясенный этой вспышкой гнева, Шон отступает на два шага. – Я знаю, что ты не делала этого специально, Кэт. Просто… просто теперь мне о многом придется поразмыслить. Как давно ты знаешь о своей беременности? – Уже три дня, по-моему. С сегодняшним днем – почти четыре. Я больше ни в чем не уверена. Чувство времени у меня, кажется, нарушилось. Но я уже три дня не принимаю своих лекарств. Уж в этом-то я уверена. – Ты не принимаешь «Лексапро»? – И «Депакот» тоже. «Депакот» может привести к образованию дефекта позвоночника, если принимать его в первые двенадцать недель беременности. – Хорошо. Но, черт побери, тебе нужно вернуться к «Лексапро». Ты же знаешь, что будет, если ты не начнешь принимать его снова. Да, у меня начинается маниакально-депрессивный психоз… – Ты бросила пить, когда узнала, что беременна, – размышляет вслух Шон. Я молчу, потому что не знаю, что сказать. – Но сейчас ты снова пьешь. Ты потеряла ребенка? – Нет. Я не могла признаться тебе в том, что беременна, на трезвую голову. Отвратительно и умилительно, правда? Кроме того, я принимала валиум. Глаза его суживаются от гнева. – За каким чертом? – Чтобы не впасть в белую горячку. Он пытается забрать у меня стакан с водкой. Я сопротивляюсь, тогда он хватает меня за запястье, а другой рукой вырывает стакан. Я позволяю ему сделать это, но потом беру бутылку со стола. – Если ты попробуешь отнять и ее, я огрею тебя по голове. Он делает шаг ко мне, потом останавливается. – Господи, Кэт! Подумай о ребенке, прошу тебя. В моем смехе ясно различимы истерические нотки. – Так вот ты о чем думаешь, да? Или ты думаешь о жене и детях, которые у тебя уже есть? И все еще надеешься сохранить наши отношения в тайне? Он обеими руками трет лицо, потом растерянно проводит по волосам. Я замечаю, что у него прибавилось седины. – Послушай, мне нужно время, чтобы свыкнуться с этим, подумать о последствиях. – О последствиях, – эхом вторю ему я. – Так, посмотрим… Они довольно-таки недвусмысленные. Первое: я беременна. Второе: я намерена оставить ребенка. Третье: ребенку нужен отец так же, как и мать. Четвертое: у этого ребенка или есть отец, или его нет. – Звучит очень просто, – соглашается Шон. – Но это не так. И ты знаешь это. Послушай, я тебе честно скажу: прямо сейчас я не знаю, что делать. – Да, понятно. Он бросает на меня умоляющий взгляд. – Ты не думаешь, что мне следовало бы узнать об этом сразу же? – Я надеялась, что так оно и случится. Он снова пытается подойти ко мне, но я выставляю перед собой руки. – Просто уходи, хорошо? Оставь меня одну. – Дальнейшие слова слетают у меня с губ словно сами по себе: – И оставь ключ, когда будешь уходить. – Что? Кэт… – Ты слышал, что я сказала! Шон молча смотрит на меня почти целую минуту. В его глазах я вижу боль и смятение. Он отводит взгляд в сторону, вытаскивает из кармана ключ и кладет его на стеклянный столик. – Я зайду завтра посмотреть, как у тебя дела. Даже если ты не хочешь меня видеть. Потом он спускается вниз. Я слышу, как в гараже заводится его машина, и сердце замирает в груди. Но у меня есть лекарство от этого. Вынув из пакета бутылку «Серого гуся», я бреду в спальню и валюсь на пуховое одеяло. Свободной рукой я осторожно глажу себя по животу. – Вот мы и остались с тобой вдвоем, малыш, – говорю я безжизненным голосом. – Только ты и я. Я отпиваю глоток прямо из бутылки, наслаждаясь анестезирующим ожогом, чувствуя, как немеет язык. Я ненавижу себя за это, но все-таки проглатываю огненную жидкость. Ненависть к себе – знакомое чувство, и оно не дает мне ощущения дискомфорта. Когда по жилам у меня растекается искусственное тепло, я вдруг снова слышу шум дождя. Это дождь из моих кошмаров. Не мягкое шуршание капель по дранке, а резкий, отчетливый стук по оцинкованной крыше. Я лежу и надеюсь, что вскоре наступит забвение. Я просыпаюсь от шума дождя, но на этот раз стук капель вполне реален. Окно моей спальни распахнуто настежь, и в него заглядывает Шон Риган. Волосы и плечи у него промокли. Над его головой в комнату серой пеленой сочится тусклый дневной свет. Я гляжу на будильник: одиннадцать пятьдесят. Шестнадцать часов провалились в никуда. – Ты не отвечала на телефонные звонки, – говорит Шон. – Прошу прощения за вчерашний вечер, – отвечаю я, и язык с трудом ворочается в пересохшем рту. – Я не хотела, чтобы все получилось именно так. – Я здесь не поэтому. Ночью бутылка «Серого гуся» разлилась, и простыни пропитались алкоголем. Ненависть к себе наполняет меня хуже яда. – Зачем ты пришел? – Наш мальчик сегодня утром нанес очередной удар. – Не может быть. – Я тру глаза, отказываясь поверить услышанному. – Ведь прошло всего два дня. Ты уверен? – На этот раз жертвой стал белый мужчина в возрасте пятидесяти шести лет. По всему телу следы укусов. Замок не взломан, тело обнаружила прислуга. У нас еще нет результатов баллистической экспертизы, зато есть вот это. Шон протягивает мне листок бумаги. Это фотография. Даже издалека я вижу, что на ней снято окно. На стекле над подоконником кровью начертаны слова: МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ. – Черт возьми! – Пресса еще ничего не знает, – говорит Шон. – Так что я бы сказал, что баллистическая экспертиза выглядит простой формальностью. Следы укусов те же самые. Я переворачиваюсь на бок и встаю, но у меня болит и ноет все тело. Может статься, после трех дней трезвости водка нанесла по моему организму сокрушительный удар. Тем не менее, раз уж ее разлилось достаточно, чтобы намочить простыни, значит, вчера я прикончила не всю бутылку. – Где был Натан Малик вчера вечером? – Всю ночь провел дома. Под наблюдением. – Ты уверен, что все это время он оставался в доме? – У нас нет никого, кто мог бы лечь к нему в постель. Но он был там. Я делаю Шону знак залезать в комнату и сажусь на постели. – Что мне делать? Я хочу сделать хоть что-то. Я хочу помочь. Он влезает в окно и садится на пол, поджав под себя ноги. В этой позе он выглядит на двадцать лет моложе, но изможденное лицо выдает его истинный возраст. По темным кругам под его глазами – в которых сейчас видна усталость, которой не было вчера, – я предполагаю, что с тех пор как мы виделись в последний раз, он спал не больше трех часов. – Хочешь поговорить о ребенке? – спрашивает он. Я закрываю глаза. – Не сейчас. И не так. – Тогда давай займемся тем, чем всегда. – Чем это? – с подозрением спрашиваю я. – Поработаем над делом. Прямо здесь. Я чувствую облегчение и странное возбуждение. – За кухонным столом? – Раньше у нас с тобой получалось. Он поднимает с пола пульт дистанционного управления телевизором, включает его и переходит на канал местных новостей. На экране появляется капитан Кармен Пиацца, выходящая из голубого двухэтажного дома. Следом за нею, отставая буквально на шаг, следует специальный агент Джон Кайзер.