– Это место преступления, – поясняет Шон. – Старый Метайри. Газетчики сбились с ног. Убийства получат огласку в национальных средствах массовой информации. Кое-кто из наших уже называет этого малого «вампиром Лестатом».[12] – Скажи мне, что ты пошутил, – бормочу я, горько жалея, что не поставила рядом с кроватью бутылку воды. Шон мрачно смеется. – Эй, это же Новый Орлеан! И если подумать, все сходится. Никаких свидетелей, никакого взлома, многочисленные жертвы мужского пола и повсюду следы укусов. Мне интересно, как отнесется к своему новому прозвищу убийца. Как подсказывает мой прошлый опыт общения с серииными убийцами, ему это понравится. – Почему бы тебе не принять душ? – предлагает Шон. – Я расскажу подробности, когда ты выйдешь из ванной. Я медленно сползаю с кровати и иду в ванную, на ходу расстегивая пропитанную алкоголем блузку. – Эй, Кэт? Я оборачиваюсь. Шон внимательно смотрит на меня зелеными глазами. – Когда будешь готова поговорить о ребенке, скажи мне. Сердце у меня сбивается с ритма. – Договорились. Он снова возвращается к телевизору. Глава четырнадцатая Мы с Шоном сидим по разные стороны кухонного стола, на котором разложены материалы дела и фотографии. Мы с ним много раз совершали этот ритуал раньше, но в прошлом всегда сидели рядом. Сегодня, впрочем, новый порядок кажется более уместным. В последние пятнадцать месяцев Шон приобрел привычку заводить собственное, частное дело по каждому порученному ему расследованию убийства. Он держит эти дела в папках в запертом шкафчике у меня дома, добавляя в них новые подробности по мере обнаружения очередных улик. Он снимает в цифровом формате материалы, получить доступ к которым я не могу, и делает аудиокопии большей части допросов свидетелей и подозреваемых. Он нарушил бесчисленное множество правил и даже несколько законов, но в результате перед судом предстало больше преступников, так что угрызения совести и вопросы этичности такого поведения не слишком мучают Шона. Пока я принимала душ, Шон приготовил кофе, так что когда я появилась из ванной, одетая в брюки от костюма хирурга и толстовку, на столе меня ждала дымящаяся чашечка. Подобные знаки внимания после стольких месяцев нашего знакомства становятся все более редкими, но сегодня его поведение меня не удивляет. Моя беременность заставляет его действовать с величайшей осторожностью, он как будто ходит по раскаленным углям. Капитан Пиацца не стала официально выводить Шона из состава оперативной группы, но должности ведущего детектива, представляющего в группе интересы полицейского управления Нового Орлеана, он лишился. И сегодня она взяла его с собой на место преступления только потому, что процент раскрытия порученных ему дел очень высок. Пиацца не знает, что Шон добился этого, не в последнюю очередь, с моей помощью, но после маленькой лекции, которую она прочитала нам в доме убитого ЛеЖандра, я думаю, что она подозревает об этом. Как бы то ни было, поток информации, к которому имеет доступ Шон, не прервался. Его партнер курсирует между полицейским управлением и штаб-квартирой оперативной группы, находящейся в здании ФБР, по сотовому сообщая Шону последние новости. Ирония заключается в том, что новое здание ФБР, своими очертаниями напоминающее крепость, располагается на берегу озера Понтшартрен в пяти минутах езды от моего дома. И по крайней мере пятьдесят человек там внимательно изучают информацию, над которой сейчас работаем и мы. – Джеймс Колхаун, – читаю я имя и фамилию пятой жертвы. – Что отличает его от остальных? – Ничего, – отвечает Шон, откинувшись на стуле так, что тот опирается только на две ножки. – В доме он был один. Никаких признаков насильственного проникновения и взлома. Один парализующий выстрел в область позвоночника, затем следы укусов, нанесенные еще при жизни, до наступления смерти, как и у других… «Нанесенные» – очень мягко сказано применительно к описанию акта насилия, когда человеческая плоть буквально изорвана зубами на части. Но подобного рода семантические эвфемизмы и дистанцирование – вполне обычная вещь в полицейской работе, впрочем, как и в медицине. Поэтому, расследуя убийство, я всегда стараюсь помнить о том, что в этом деле имело место реальное насилие и что оно стоит на первом месте. – …а потом контрольный выстрел в голову, – заканчивает Шон. – Конец истории. – Трассеологические улики? – Если не считать послания, написанного кровью жертвы, ничего нового. – Этот парень слишком умен, он не делает ошибок! – с отчаянием восклицаю я. – МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ. Похоже, он надевает скафандр, отправляясь на очередное дело. – Тогда как же он кусает их? – Он снова оставил слюну в следах укусов? – Угу. – Хм… Не мог ли Натан Малик каким-либо образом выскользнуть из своего дома так, что бригада наблюдения не заметила этого? – Не думаю. – Шон подается вперед, и передние ножки его стула опускаются на пол. – Но, полагаю, такая вероятность существует всегда. – И вы не использовали оборудование с инфракрасным излучением, чтобы убедиться, что в доме присутствует теплое тело? – Нет. Такая камера должна поступить к наблюдателям только сегодня вечером. Как ты сама заметила, между убийствами проходило около недели. Так что вчера вечером особой нужды в ней не было. Так мы считали. – Последние слова очень показательны. Время смерти? – Вероятно, сегодня где-то около семи утра. Я удивлена и даже поражена. – Получается, преступление совершено при свете дня. В это время на улицах уже полно народу. Люди забирают утреннюю «Таймс Пикаюн», идут на работу… Он как-то странно смотрит на меня и качает головой. – Сегодня воскресенье, Кэт. По выходным никто не ходит на работу. – Тогда в церковь, – быстро говорю я, и щеки мои розовеют от смущения. Шон не отводит взгляда, и я чувствую, что он безжалостно оценивает мое умственное и психическое состояние. – Пока не обнаружено свидетелей, – наконец произносит он. – Мы спрашивали до хрипоты. Оперативная группа пытается отыскать парочку сведущих соседей, но все утверждают, что ничего не видели и не слышали. – Убийца мог проникнуть в дом еще ночью, – замечаю я. – А выйти из него уже днем. – Давай на минутку оставим Колхауна в покое, – предлагает Шон и постукивает ручкой по разложенным бумагам. – Эта цепочка, все пять жертв… Что ты о них думаешь? Выкладывай все, что придет в голову. – Я думаю, это Малик. И если это не он ухлопал Колхауна сегодня утром, значит, ему кто-то помогает. – То есть тот, кто оставляет следы укусов? Сообщник? – Может быть, но необязательно. Это по-прежнему может делать и сам Малик. Шон смотрит на меня, прищурившись, словно не понимая, о чем идет речь. – Вчера ты утверждала, что убийца может использовать искусственные зубы, чтобы оставить следы укусов. Эта идея мне не очень понравилась. А когда ты приехала домой… Он умолкает, не желая вспоминать ужасную сцену, разыгравшуюся между нами, когда я была пьяна. – Я говорила, что убийца может воспользоваться чужими зубами. – Что ты имела в виду? Зубные протезы? – Зубные протезы подойдут тоже. – Но как он делает так, что укусы выглядят настоящими? Надевает протезы на собственные зубы? – Можно и так. Но тогда в рану попала бы его собственная слюна. Есть еще один способ. Зубные протезы крепятся к шарнирному металлическому устройству, называемому артикулятором, который воспроизводит открывание и закрывание челюсти. Именно так дантисты работают с протезами для формирования правильного прикуса. – Прикуса? – Смыкания или соприкосновения зубов верхней и нижней челюстей. Укуса. Малик может оставлять следы укусов и с его помощью. Шон выглядит заинтригованным. – А насколько трудно обзавестись протезом с артикулятором? – Их можно заказать по Интернету. Или, как я говорила вчера, он мог украсть искусственную челюсть из лаборатории доктора Шубба. Необходимо проверить, не терял ли Шубб за последние пару лет артикулятор. Он мог даже не заметить пропажи. Шон делает пометки в маленьком блокноте на пружинке. – А зубные протезы? – То же самое. Малик мог просто украсть их. Или они могут принадлежать кому-то из его родственников. Типа бабушки Фрэнсиса Долархайда. На лице Шона написано явное непонимание. – Кого-кого? – Это убийца из «Красного дракона».[13]