– Я думаю, что он просто засранец. Я вспомнила холодную рыбу, которую знала под именем Джонатана Гентри. – Быть может, ты прав. Послушай, с такой скоростью я буду в Новом Орлеане через сорок минут. Куда мне ехать? – Не знаю. Кайзер пока не уверен, как следует все разыграть, поэтому оперативная группа вроде как парализована. Тебе, наверное, сначала лучше заехать к себе домой. – А где будешь ты? Он молчит, и я слышу шум помех. – Я бы хотел ожидать тебя там. Я закрываю глаза. Если мы встретимся у меня дома, то уж никак не сможем обойти молчанием проблему, в которой на протяжении последних трех дней я боюсь признаться самой себе. Во всяком случае, без выпивки. – Да поможет мне Бог! – шепчу я. – Что? – спрашивает Шон. – Тебя не слышно. Грудь мою сжимает стальной обруч. События сегодняшнего утра в Мальмезоне в сочетании с ожиданием того, что нам удастся взять за жабры Малика, вытеснили из моего сознания все остальное. Но сейчас реальность обрушивается на меня подобно цунами. Я беременна от женатого мужчины. И как бы я ни пыталась обмануть себя, как ни старалась завуалировать происходящее, истина остается все такой же неприглядной: «Я дура. Проститутка. Нет, хуже, шлюха…» – Кэт? Ты еще здесь? – Не знаю. – Что ты сказала? – Я сказала, увидимся через час. Глава тринадцатая Я нажимаю кнопку дистанционного управления воротами гаража и с волнением смотрю, как белые панели поднимаются вверх. Внутри стоит автомобиль Шона, десятилетний темно-зеленый «Сааб-Турбо». Я вхожу в дом, держа в одной руке сумочку, а в другой бумажный пакет. В пакете притаилась бутылка «Серого гуся», уже наполовину пустая. Я прохожу через кухню и соседнюю маленькую комнатку, как усталый солдат, возвращающийся с поля битвы, и поднимаюсь по лестнице в гостиную, окна которой выходят на озеро Понтшартрен. Шон ждет меня, сидя на софе, которая тоже развернута к озеру. Венецианское окно покрыто капельками конденсата – у меня работает кондиционер, – но мне все еще видны паруса на горизонте. Но Шон смотрит не на паруса. Его интересуют соревнования по гольфу, которые показывает «И-эс-пи-эн». Он указывает на бумажный пакет: – Новости о зубах Малика произвели на тебя столь удручающее впечатление? Я опускаю сумочку на стол со стеклянной столешницей в углу, беру с полки на стене высокий стакан для коктейля, наливаю в него водки на два пальца и делаю большой глоток. – Я думаю не о Малике. – Эй! – Шон встает и подходит ко мне. – Дай я обниму тебя. Мне и в самом деле нужно мужское плечо, но только не то, которое хочет дать мне Шон. Когда его руки обнимают меня, я испытываю искушение ответить на его ласку. Он обнимает меня сначала очень бережно, потом его руки скользят у меня по спине и останавливаются на ягодицах. Еще неделю назад я бы уже извивалась от желания. Сейчас же я ощущаю, что во мне нарастает маниакальное напряжение. Вполне предсказуемо, как вечерний прилив, его член упирается мне в низ живота. Я чувствую одно лишь отвращение. – Эй! – повторяет он, когда я отстраняюсь. – В чем дело? – Я не хочу. Его зеленые глаза становятся мягче. – Все нормально. Я могу немного подождать. – Я не хочу и позже. Шон откидывается назад, чтобы видеть мое лицо, но по-прежнему обнимает меня за талию. – В чем дело, малышка? Что происходит? Очередной приступ депрессии? Его небрежное использование медицинского термина вызывает у меня раздражение. – Я просто не хочу этим заниматься, понятно? – Но ты же всегда хочешь. – Нет, это ты всегда хочешь. А я просто никогда не говорю «нет». Не веря своим ушам, он изумленно смотрит на меня. – Ты хочешь сказать, что занималась со мной любовью против своего желания? – Иногда. – Иногда? Сколько раз, можно спросить? – Не знаю. Часто. Я знаю, как это важно для тебя. Он убирает руки с моей талии. – И ты ждала больше года, чтобы сказать мне об этом? – Похоже на то. Выражение боли на его лице очень похоже на обиду, написанную в глазах собаки, которая не понимает, за что ее ударили. «Господи, – думаю я, – есть ли на свете что-нибудь более уязвимое и хрупкое, чем мужская гордость?» Шон стискивает зубы и смотрит на озеро. Спустя какое-то время он переводит взгляд на меня, на лице его написано деланное спокойствие. – Мы с тобой вместе немало пережили. Твои перепады настроения, горячие споры и скандалы. Как-то, когда у тебя случился приступ суицидальной депрессии, я провел здесь целую ночь и не делал ничего, только обнимал тебя и прижимал к себе. Это правда, хотя все остальное время он пытался заняться со мной любовью. – Ты должна сказать мне, что происходит, – настаивает он. – Я хочу. Но не могу. Я отпиваю еще один глоток из стакана. – Почему ты перестала пить? Я имею в виду… Это, конечно, замечательно, но что подтолкнуло тебя к этому шагу? Или это очередной каприз, типа занятий йогой? И почему ты пьешь снова? Как легко было бы рассказать ему обо всем! Но почему я должна это делать? Ради бога, он же детектив, в конце концов. Почему он не может вычислить сам и сказать мне, что все в порядке, вместо того чтобы я рассказывала ему? Неужели ответ не столь очевиден? Неужели что-либо иное способно заставить меня бросить пить? – Кэт, – мягко говорит он. – Пожалуйста. – Я беременна, – выпаливаю я, и глаза мои наполняются слезами. Шон недоуменно моргает. – Что? – Ты слышал, что я сказала. – Но… как? Я имею в виду, ты ведь принимала противозачаточные пилюли. Правильно? – Да, принимала. Но когда у меня воспалился мочевой пузырь, я стала пить антибиотики, и они нейтрализовали действие пилюль. Он несколько раз кивает головой, потом замирает. – Разве ты не знала, что так может случиться? Вот я и дождалась обвинений. – Я приняла всего три таблетки антибиотика «чипрос». Я не думала, что они сыграют такую роль. – Но ты же врач. Я хочу сказать… Мое хладнокровие внезапно улетучивается, и в следующее мгновение я уже кричу: – Это получилось не нарочно, понял? Это ты заразил меня этой проклятой инфекцией! Это ты пожелал заниматься сексом три дня подряд без перерыва!