Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 21 из 126 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты понимаешь, что я имею в виду. Скоро увидимся. Шон прекращает разговор. Не проходит и минуты, как телефон звонит снова. Это Кайзер. Голос агента ФБР ниже, чем у Шона, и обладает более умеренной модуляцией. Он просит вкратце рассказать о моем пребывании в медицинской школе и изложить историю моих взаимоотношений с Натаном Маликом. Я делаю краткий отчет о своем прошлом, и он не перебивает меня. – Получается, вы встречались с ним всего несколько раз, – говорит Кайзер, когда я умолкаю. – И вы никогда не оставались с ним наедине? – Правильно. Мы с ним оставались одни в том смысле, что он оттеснил меня в угол в одной комнате, в то время как в другой продолжалась вечеринка. Но это и все. Все, что он делал, – это домогался меня и приударял за мной. – Вы не помните каких-либо необычных черт в его поведении? – Он не пьет. – Почему это вам запомнилось? – Потому что сама я выпивала. Сильно. Как и все мы. Но только не Малик. Он являл собой классический тип наблюдателя. Недосягаемый и отстраненный. Сидел в сторонке и выносил приговоры всем и каждому. Понимаете, что я имею в виду? Присматривался и приценивался. А приставал он ко мне, только когда я напилась. Что меня удивило, должна заметить, потому что до этого я считала его голубым. – В самом деле? – В разговоре возникает пауза. Я представляю себе, как Кайзер делает пометки в своем блокноте. – И вы ни разу не видели его в Новом Орлеане? В супермаркете, скажем? Или прямо на улице? Ничего такого? – Нет. Иначе я бы запомнила. – Вы можете предположить, почему он сменил имя и фамилию? – Нет. Откуда он взял фамилию Малик? – Это девичья фамилия его матери. – Ага. Тогда это обычное дело. Нет? – Мужчины нечасто так поступают, – отвечает Кайзер. – Но такие вещи случаются. – Агент ФБР несколько секунд молчит. – Итак, подведем итоги. Натан Малик, которого тогда звали Гентри, был другом врача, с которым у вас был роман. Поэтому мне нужно поговорить с этим врачом. – Очевидно. – Повторите, пожалуйста, как его зовут. – Кристофер Омартиан, доктор медицины. Отоларинголог. Я думаю, сейчас у него практика в Алабаме. По-моему, он переезжает с места на место. – Откуда вам это известно? – Он прислал мне письмо пару лет назад. – Вы ответили? – Я выбросила его в мусорную корзину. Кайзер благодарит меня за то, что я уделила ему время, говорит, что, может быть, ему еще понадобится связаться со мной, потом начинает прощаться. – Агент Кайзер? – Да? – Как насчет двух женщин, родственниц жертв? Через кого вы связываете доктора Малика с убийствами? – А что насчет них? – Вы уже допрашивали их? – Мы попробовали было побеседовать с одной из них, но она ведет себя сдержанно и подозрительно. Почти как параноик. Не пожелала рассказать нам о Малике ровным счетом ничего. Послушайте, доктор Ферри, мне и в самом деле нужно бежать. Благодарю за помощь. Кайзер обрывает разговор. Я думала, что Шон перезвонит сразу же, но мой телефон молчит. Подавив желание немедленно позвонить самой, я притормаживаю, и «ауди» медленно вписывается в повороты извилистой дороги, ведущей в Сент-Фрэнсивилль, где Джон Джеймс Одюбон – художник-самоучка, натуралист, орнитолог, охотник – нарисовал большинство своих знаменитых птичек. Справа я замечаю промелькнувший знак «Ангола. Исправительное учреждение», и желудок у меня вдруг подкатывает к горлу. Ангола много для меня значит. Еще девочкой я посещала тюремные родео и изумлялась презрению, с которым заключенные рисковали жизнями, укрощая быков и лошадей. Но в первую очередь «Ангола» означает для меня остров. Именно по тюремной дороге мы ездили чаще всего, когда нужно было попасть на остров ДеСалль с восточного берега Миссисипи. Старый речной канал, охраняющий восточное побережье острова, приходилось пересекать на лодке почти в любое время года, но летом нефтяная компания прокладывала мост для обслуживания своих скважин на острове. Этот мост вел в экзотический мир теней и света, радости и ужаса, памяти и забвения. Я заводила друзей на острове – чернокожих, по большей части, – а затем теряла их из-за сословного деления, о котором даже не подозревала. Я работала на земле только для того, чтобы увидеть, как наводнение смывает результаты моих усилий. Я ухаживала за животными, которых потом вели на бойню. Я научилась выслеживать и стрелять, а затем возненавидела убийство. Для меня понятия «смерть» и «остров» связаны неразрывно. Когда мне исполнилось десять лет от роду, из «Анголы» сбежали четверо рецидивистов. Они ухватились за бревно и бросились в воды Миссисипи. Группа преследователей из тюрьмы сообщила моему деду, что течением их может вынести на берега острова ДеСалль. Группа тюремных охранников с собаками весь световой день прочесывала остров. Они ничего не нашли. На следующий вечер на поиски отправились мой дед, его белый десятник и двое чернокожих рабочих. Они выехали верхом на лошадях, взяв с собой четырех призовых гончих. На следующий день двое заключенных были заперты в собачьем загоне позади амбара, их руки и ноги были связаны канатами с буровых скважин. Другие двое лежали мертвыми на полу амбара, и тела их были изуродованы рваными ранами, нанесенными пулями и клыками собак. В прошлом году во время пикника на берегу утонула моя бабушка. Вот она смеется, а в следующее мгновение ее уже нет в живых. Она упала в реку вместе с песчаным обрывом с высоты в тридцать футов, и тело ее так и не нашли. Меня не было с ней в тот день, и, наверное, это к лучшему. Я бы наверняка погибла, пытаясь спасти ее. Я знаю Миссисипи так, как знают ее немногие и как большинство никогда не узнает эту реку. Там, где многие страшатся ее мутных вод, я уважаю ее. Когда мне исполнилось шестнадцать, я переплыла Миссисипи на спор, чтобы доказать, что ничего не боюсь. В тот день безумная храбрость едва не погубила меня. Остров и река унесли больше жизней, чем мой дед и те осужденные, вместе взятые, но сейчас мне не хочется думать об этом. Не буди лихо, как говорила моя бабушка. К югу от Сент-Френсивилля автострада расширяется до четырех полос. Я открываю дроссельную заслонку и лечу по прямому, как стрела, участку дороги до Батон-Руж. Я уже проскакиваю главный въезд в университет штата Луизиана, когда наконец звонит Шон. – Я в Батон-Руж, – сообщаю я ему. – Еще час пути. – Можешь не спешить, Кэт. В груди у меня все сжимается. По голосу я понимаю, что у него плохие новости. – Что случилось? – Зубы Малика не совпадают с отметками укусов на телах жертв. Я непонимающим взором смотрю перед собой. – Ты уверен? Кто проводил сравнительный анализ? – Один малый из ФБР по фамилии Абрамс. Говорит, что между ними нет ничего общего. – Дерьмо… Он знает свое дело. – Похоже, Малик оказался не той ниточкой, за которую мы рассчитывали потянуть. Я выскакиваю в левый ряд, обходя дребезжащий старый автомобиль с логотипом «Виннебаго». – Шон, связь Малика с жертвами никоим образом не может быть случайной. Это ключ к раскрытию дела. Мы просто еще не поняли, как все это стыкуется. – У тебя есть какие-нибудь идеи? Я судорожно размышляю. – ДНК Малика может совпасть со слюной на следах от укусов. – Но его зубы не соответствуют укусам. – Он мог использовать еще чьи-либо зубы. – Что? – Этот прием описан в книге «Красный дракон». Зубная фея воспользовалась зубами своей бабушки, чтобы кусать ими жертвы. Для нее это было частью ритуального убийства, но Малик может использовать их для инсценировки, чтобы ввести нас в заблуждение. – Откуда Малик возьмет искусственные зубы? – Да откуда угодно! Он мог украсть макет зубов из кабинета доктора Шубба. Просто, направляясь к выходу, завернуть в лабораторию, и – бац! – у него есть рабочий макет зубов. – А слюна может принадлежать ему? Типа того, что он лизал раны или что-нибудь в этом роде? – Именно так. Или она даже может принадлежать другому человеку. Чтобы сбить нас с толку. – Я проверю, но, похоже, твое предположение притянуто за уши. ФБР дало «зеленую улицу» исследованию ДНК Малика, но ты понимаешь, что это значит. – Проклятье! – Я жму на газ, чтобы обойти большегрузный автоприцеп. – У Малика есть алиби на те ночи, когда произошли убийства? – На две из четырех. Он был с пациентами. Во всяком случае, так говорит. – Они подтвердили его слова? – Черт возьми, он отказывается назвать их! Он по-прежнему всеми силами мешает нам. – И сколько еще это будет сходить ему с рук? – Недолго. Но он очень упрямый сукин сын и твердо стоит на своем. – Хм… Может, он и в самом деле невиновен. – Зачем невиновному человеку упорствовать в сокрытии подобных вещей? Особенно когда на карту поставлена человеческая жизнь? – Ты мыслишь как полицейский, Шон. У всех есть что скрывать. Уж кому это знать, как не тебе. – Ну хорошо, я полицейский. И хочу знать, что этот сукин сын скрывает. – Может быть, он считает, что необходимость оберегать частную жизнь пациентов перевешивает риск, которому подвергаются их жизни. Он даже может полагать, что если откроет их имена, то тем самым подвергнет их еще большей опасности.
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!