– Ты ведешь себя так, словно соизволила бы заговорить с любой из этих… женщин. – Последнее слово буквально сочится презрением. – Они вызывали у меня отвращение. Готовы были на все, если речь заходила о деньгах. Ни одна из них не смогла отличить меня от брата в темноте. А Перрета и вовсе предложила нам разделить ее. Я нащупываю пальцами семь петель на страховке, прежде чем добираюсь до застежки. Каждая петля даст мне примерно метр. Но как определить, сколько их понадобится? – Они не оценили того, что ты мог им дать. – Вот именно. – Ламберт качает головой. – Я считал, что ты – оценишь. И, как дурак, верил, что у меня есть шанс, пока не увидел вас с Симоном этим вечером. Тогда я понял: ты все это время притворялась, чтобы получить то, что хотела. В какой-то степени он прав. Я воспользовалась его симпатией ко мне, чтобы пробраться в тюрьму, не пресекала его флирт из страха, что он сможет отыграться на магистре Томасе, – но не давала надежд. Внезапно Ламберт делает шаг ко мне, и в глазах у него – убийственная ярость. Я инстинктивно отступаю назад – и выпаливаю вопрос, который не дает мне покоя: – А Жулиана? Гнев на лице убийцы сменяется страданием, и Ламберт сжимается, будто его ударили. – Жулиана? – шепчет он. Я вновь подхожу к Пьеру, сжимая в руке разомкнутую застежку страховочной веревки. – Разве ты не любил ее? – спрашиваю я из-за спины статуи. – Она ведь любила тебя. Он вздрагивает: – Я поступил так из милосердия. Она не раз умоляла меня прекратить ее страдания. Нет, она не умоляла, и Ламберт это знает. Перрета, Изабель и Николь стали жертвами ярости. А остальных он методично устранял, как препятствия на пути к цели. Но не Жулиану. Как убийца жены торговец зерном, он не выставлял ее смерть напоказ: он позаботился о ее теле. И постарался убить ее как можно более безболезненно. Он явно сожалеет о смерти Жулианы. И она – ключ к тому, чтобы вызвать его злость. Но пока рано это делать. – Никогда бы такое о ней не подумала, – возражаю я. – На самом деле благодаря Симону она обнадежилась больше, чем за все предыдущие годы. Он клюет на мою удочку – и устремляет взгляд на Симона. А я – распутываю одну из петель на талии. – Симон был безумнее ее, – бормочет Ламберт. – Просто намного лучше скрывал это. Мне не по себе от того, что он говорит о Симоне в прошедшем времени, но я стараюсь, чтобы голос звучал уверенно: – Если он безумец и смог разгадать тебя, что это говорит о тебе? Он запрокидывает голову и смеется. Невеселый смех эхом разносится вокруг нас. Вторая петля соскальзывает с талии, и я прячу веревку за каменным телом Пьера. Ламберт указывает рукой на Симона. – Разгадай он меня, не лежал бы сейчас здесь. Он меня даже не подозревал. Подозревал. И лишь мое сопротивление да собственный страх, что он слишком предвзято относится к кузену, вынудили Симона отказаться от подозрений. Да, он не мог предоставить точных доказательств того, кто убил первую жертву, но я доверяю его интуиции. – Он узнал про Беатрис, – напоминаю я. Ламберт замирает на мгновение. – Да, – соглашается он. – Это стало настоящим сюрпризом. Или, возможно, удачей. Я пытаюсь вспомнить, что Симон говорил о Беатрис. Если она стала первой жертвой, то Ламбертом двигала та же ярость, что и с остальными. Все они были проститутками, но Беатрис незадолго до смерти вышла замуж и, по словам Эмелин, отказалась от разгульной жизни. «Ни одна из них не смогла отличить меня от брата в темноте», – сказал Ламберт. К моему ужасу, Симон слегка поворачивает голову, так, что становится виден синяк на виске, а его лицо хмурится. Если Ламберт отвлечется, это сыграет мне на руку, но приход Симона в сознание – худший из вариантов. – Кэт! – голос Реми разносится в воздухе. – Кэт! Ты где? Вот, лучше отвлечь внимание так, чем на Симона. А пока нужно переключить внимание Ламберта на меня. – Я думаю, ты убил Жулиану из ревности, – выпаливаю я. – Как только появился Симон, она перестала нуждаться в тебе. Обвинение попадает если не в цель, то уж точно близко к ней. Ламберт полностью сосредотачивается на мне. – А потом, – продолжаю я, – когда я узнала о ее душевной болезни, ты испугался, что это помешает нашим с тобой отношениям. Она просто стала для тебя еще одним препятствием. Не стоило затрагивать эту тему: мой гнев распаляется до неконтролируемого уровня. – А мать Агнес? – кричу я во все горло. – Женщина, которая каждый день совершала больше добрых дел, чем ты за всю свою жизнь, тоже была препятствием? – В голосе прорываются рыдания. – Прекрасная, милая, любящая сестра Света тоже тебе помешала? – Кэт! – Реми бежит по водосточному желобу на противоположной стороне крыши. С той стороны, откуда пришла я, тоже слышны шаги, но более медленные. Скорее всего, это Удэн. Ламберт поворачивает голову, чтобы посмотреть, далеко ли они, а я в это время скидываю еще одну петлю с талии. Почти готово. Симон стонет и поднимает руку к лицу. Ламберт переводит взгляд на него и не обращает внимания на меня, а я поспешно обматываю конец веревки вокруг вытянутой лапы Пьера и прижимаю ее к себе. Пора. – Ламберт! Он смотрит на меня, когда я обхожу статую. Приходится пригнуться, чтобы пройти под ее крыльями как можно ближе к туловищу. – Знаешь, что я думаю? – Я выпрямляюсь и прижимаю веревку к спине, чтобы она не обвисла вокруг талии. – Ты никогда не любил Жулиану. Просто смотрел на нее – и чувствовал свое превосходство. Я делаю несколько шагов вперед, но стараюсь держаться поближе к Пьеру. – А она видела тебя насквозь. Потому и предпочла Симона. Потому и предпочла меня. Зрачки Ламберта расширяются, пока глаза не становятся практически черными, а его тело напрягается. Он не замечает, что Симон поворачивается и, пытаясь прийти в сознание, смотрит на меня. Я перевожу взгляд на край здания – всего в десятке сантиметров. – Вот почему никто никогда не смог бы полюбить тебя. В нескольких метрах от нас появляется Реми, а глаза Симона расширяются от ужаса, когда он понимает, что сейчас произойдет. – Нет! – кричат они, когда Ламберт бросается на меня. Но вместо того, чтобы отступить, я обнимаю его. Ведь именно этого он всегда хотел. Глава 63 Мы падаем. Ноги отрываются от дорожки, и я кручусь, как катушка ниток, пока вокруг талии разматываются последние три метра веревки. Веревки, которая может разорвать меня пополам. Как только хватка Ламберта слегка слабеет из-за вращения, я отталкиваю его руками и ногами. К третьему повороту мы уже на таком расстоянии друг от друга, что, когда веревка заканчивается, он не может дотянуться до меня и падает вниз. Падение останавливается мгновенно – благодаря петле на талии, но руки и ноги все еще стремятся вниз, поэтому голова начинает болтаться. Мне удается рассмотреть Ламберта. Он пролетел семь этажей вниз и упал лицом вверх на стойку с торчащими железными прутьями. Два из них протыкают его грудь, один – шею, со звуком, который мне теперь никогда не хотелось бы слышать и который я до конца жизни не забуду. Ламберт пытается дотянуться до металла, пронзившего его, но руки уже не слушаются – лишь слегка подрагивают кисть и пальцы. Он задыхается и напрягается, когда кровь начинает пузыриться на губах и растекаться по телу из ран. Спустя мгновение раздается судорожный вдох, и его тело расслабляется. А сердце издает последний стук и затихает. Я болтаюсь в воздухе, согнувшись в талии. Рана на левой руке начинает кровоточить, кровь стекает ручейками до кончиков пальцев, а несколько капель падают на лицо Ламберта, словно слезы. – Кэт! – кричит Реми сверху. – Кэт! Ты в порядке? Из горла рвется стон: – Кажется, я что-то сломала. Ребро. Или два.