Чтобы сэкономить время, мы выбираем самый короткий путь к святилищу. Мне хочется пробраться туда до призыва на полуночную молитву, иначе придется ждать не меньше часа, пока здание опустеет. Хотя Симон и спрятался под плащом из лунной ткани, каждая минута на улице сопряжена с риском. Когда мы добираемся до площади, я поворачиваюсь лицом к дальнему углу, где приоткрыто окно, гадая, сможет ли в него протиснуться Ламберт. Но тут он достает из кармана связку ключей. Разинув рот, я иду за ним к одной из дверей в южной башне: – Откуда они у тебя? – У градоначальника есть доступ ко всем общественным зданиям, – объясняет Ламберт. – Я взял их со стола отца. А разве у архитектора нет такой связки? – Есть. Теперь она у Реми. Поскольку я легко могла забраться куда нужно без ключей, мне даже в голову не приходила мысль их взять. Ламберт пытается вставить первый ключ в скважину: – Я не знаю, какой подойдет к этой двери. Меня переполняет желание забрать у него связку, ведь с моим зрением подобрать ключ не составит труда, но я не хочу раскрывать Ламберту новые секреты селенаэ. Лишь с четвертой попытки ему удается открыть двери, и в тот же момент по площади разносится эхо громких шагов. – Быстрее, – шепчет Ламберт, практически заталкивая нас с Симоном внутрь. – Я отвлеку того, кто там. Дверь захлопывается, оставляя нас вдвоем. Я уже знаю укромное местечко, где может спрятаться Симон, но перед этим хочу подняться на южную башню, пока луна все еще висит над городом. Симон видит хуже меня, и я веду его за руку к винтовой лестнице. – Прошу, не говори, что нам придется подняться до самого верха, – шепчет он, когда мы достигаем места, через которое выбирались на каменный желоб. – Нет, нам сюда, – говорю я. Мы выходим на открытую площадку. С одной стороны к ней примыкает гребень крыши, которая тянется к невысокой башне в центре святилища. Я вступаю в лунный свет, проникающий сквозь высокие арочные проемы. – Я хочу кое-что попробовать, но понадобится твоя помощь. Воинственные короли и королевы умели пересекать мост света, чтобы проникнуть в разум другого человека. Я смогла связаться с Николь, когда мы одновременно посмотрели на луну. Если Реми сейчас смотрит на нее, то, возможно, мне удастся проникнуть в его разум и увидеть, где он. В прошлый раз мне повезло: я упала назад, а не вывалилась из окна. Сейчас я не собираюсь рисковать и подвожу Симона к краю башни, откуда лучше всего видно луну. – Пожалуйста, встань позади меня и держи крепче. Симон перебрасывает плащ за плечи и кладет руки мне на талию. – Для чего тебе веревка? А, страховка. Мгновение я обдумываю мысль снять ее, но затем решаю не тратить на это время. – Ближе, – говорю я. – И крепче. Он делает шаг вперед и обнимает меня за талию. – Так? Биение его сердца за моей спиной и дыхание, овевающее мое ухо, очень отвлекают. Я бы воспользовалась камнем пустоты, чтобы избавиться от всех чувств, кроме зрения, но, боюсь, это повлияет на результат… – Прекрасно. – Что теперь? – Просто не дай мне упасть. – Ты собираешься использовать магию луны? – спрашивает он. – Да. Боишься? – Меня больше пугает, что тебе нужна моя помощь, – говорит он. – Что ты собираешься делать? Я медленно втягиваю воздух, а затем поднимаю глаза к луне: – Хочу попробовать отыскать Реми. Вдруг мне приходит в голову, что связь с Николь возникла, когда она посмотрела на луну, а затем я застряла в ее сознании, пока она не умерла… глядя на луну. А вдруг это означает, что, даже если мне удастся проникнуть в разум Реми, я, возможно, не смогу выбраться оттуда, пока его глаза вновь не обратятся к луне? А вдруг я попаду в чужой разум? Раз описание этой способности сохранилось лишь в легендах, значит, в живых не осталось никого, кто мог бы научить меня ею пользоваться. Глупая идея. Ламберт прав: нам не обязательно искать Реми сейчас. Я закрываю глаза. Не стоит рисковать. Но когда открываю их вновь, то понимаю, что нахожусь совсем не в южной башне. Луна смотрит на меня через высокое узкое окно, а луч света освещает паутину из деревянных балок. Пока она не появилась, я не представляла, сколько времени, ожидая, что смерть наступит неожиданно, но сейчас, когда луна опускается все ниже и ниже, могу все рассчитать с точностью до минуты. И предпочла бы не знать этого. Еще я вижу, как мои ноги свисают с края широкой балки. И из-за полусогнутых ног и связанных за спиной рук любое движение может стать последним. Хотя – чего этого бояться? Я все равно скоро умру. Скорее всего, все решат, что это самоубийство. Или обвал потолка. Мама, не знаю, что они скажут тебе, когда найдут меня, но, прошу, прости. Еще пара слез скатывается по лицу и впитывается в тугой толстый кляп. У меня болит челюсть, а кожа под веревкой, лежащей на шее, чертовски чешется. Но это незначительные неудобства по сравнению со всем остальным. Я вновь подумываю о том, чтобы завалиться вперед и покончить с этим, упасть, позволить петле затянуться. Но боюсь. Не хочу умирать. Столько еще не сделано. Я смотрю на изящные изгибы бронзового колокола передо мной. Он позеленел от старости, но магистр Томас всегда говорил, что это лишь улучшает звук. Отполированный колокол звучит четко и звонко, а «еришский мох» придает ему глубокий тон – как голос ученого государственного деятеля. И это отличается от прежнего, как солнечный свет от лунного. Я фыркаю. Дыхание смерти, видимо, рождает в человеке поэтичность. Сколько взмахов потребуется колоколу, чтобы сбить меня с балки, на которой я сижу? Как же жутко рассчитывать это. Но, скорее всего, все будет зависеть от того, кто из братьев Солнца станет дергать веревку. Старому Мартину, наверное, потребуется не менее двенадцати раз, чтобы раскачать колокол. А брат Винсент управится за два или три. Я стараюсь не смотреть на луну, не желая видеть, как низко она опустилась, но взгляд тянется к окну, как мотылек к пламени. Станешь ли ты плакать обо мне, Кэт? Будешь ли скучать? Станет ли Ламберт твоим… Я вырываюсь из хватки луны, когда он вновь смотрит на нее. Злость Реми на Ламберта опаляет мой разум, сбивая с толку. И я понимаю, что смотрю на свое тело сверху. Симон держит меня в крепких объятиях. Наши силуэты вырисовываются в лунном свете, проникающем сквозь оконный проем. …Симон. Этот бедный, полубезумный придурок. Почему? Почему он?.. – Кэт, – молит Симон. – Прошу… ох, Солнца свет! Моя голова запрокидывается назад, словно меня ударили, а ноги подгибаются. Я чувствую, как меня тянут на пол, вернее, Симон опускается на колени и кладет меня боком к себе. Его лицо появляется над моим – совершенно белое, как выбеленное полотно, и не только из-за света луны. Облегчение наполняет его глаза, а секунду спустя его губы оказываются на моих. – Тьма ночная, – выдыхает он. – Я думал, ты умерла. Я моргаю: – Умерла? Еще нет, но это лишь вопрос… Я замолкаю. Это мысли Реми. Симон помогает мне сесть. – Ты застыла, словно труп, – говорит он. – Мне показалось, у тебя припадок. Что случилось? Удэн и Ламберт смотрят на нас широко открытыми глазами с верхней ступени лестницы. Старший брат удерживает младшего за предплечье, словно боится, что тот убежит. – Неужели это выглядело так плохо? – спрашиваю я. – На самом деле это выглядело так, словно тебе очень хорошо, – кривится Удэн. Я вскакиваю на ноги: – А ты что тут делаешь? – Ищу Реми, – отвечает Удэн. – Мы расстались пару часов назад. Ламберт моргает, словно только очнулся от своих мыслей. – Я сказал, что мы тоже его ищем. – А еще он сказал, будто Симон убедил тебя в том, что Реми убийца, – рычит Удэн. Ламберт крепче сжимает его руку. Симон поднимается и встает рядом со мной. – Кэт сама решила, что это Реми, и, уверен, у нее есть на это веские причины. – Он касается моей руки и понижает голос: – Ты… видела его? – Да. Я подавляю бушующие в крови чувства Реми и пытаюсь вспомнить, что его окружало. Высокое узкое окно. Тени. Деревянные балки, напоминающие паутину. Колокол.