Симон, конечно, возражает, но вряд ли мне что-то грозит, если я приду к Монкюирам прямо сейчас. Даже если один из них – убийца. С приближением заката туда придут многие скорбящие, чтобы разделить момент, когда Солнце унесет душу покойной за горизонт. Афина одалживает мне свой плащ из лунной ткани, чтобы меня никто не заметил. Немного жутковато ходить по улице, когда все смотрят сквозь меня, поэтому я даже испытываю облегчение, когда в переулке неподалеку от дома Монкюиров выворачиваю плащ обычной черной изнанкой вверх. Погода достаточно теплая, в плаще немного душновато, но в платье Маргерит я ощущаю себя практически голой: обычно сестры надевают еще несколько слоев одежды под него и сверху. Выйдя на улицу вновь, я присоединяюсь к знатным и богатым горожанам, пришедшим засвидетельствовать свое почтение – графу, а не его дочери. Большинство останавливается неподалеку от градоначальника, стараясь, чтобы он заметил их появление. Никто даже не думает приблизиться к гробу Жулианы, стоящему в центре комнаты. Глядя на ее желтоватое осунувшееся лицо, они шепчутся о том, что она, видимо, долго болела, и о том, как им жаль, что они не знали и ничем не могли помочь. А меня все злит. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них предложил бы свою помощь, знай они все о ее сумасшествии. Болезни ума, в отличие от болезней тела, считаются позором. Но разве мозг – не такой же орган, как сердце или легкие? Ирония в том, что люди станут избегать сумасшедшего сильнее, чем больного чумой. Вот только безумием нельзя заразиться, как кашлем. Я даже готова поспорить, что незначительные нервные расстройства встречаются чаще, чем простуда. Возможно, люди стыдились бы их меньше, если бы оставались честны с самими собой и воспринимали это так же спокойно, как опухшие суставы или расстройство желудка, а к больным стали бы относиться с тем же состраданием, как, видимо, жители Мезануса. Но, когда я смотрю на Жулиану, становится ясно: до этого дня еще далеко. Меня ведь ее поведение тоже напугало и вызвало оторопь. И, не знай я истории Симона, стала бы, скорее всего, избегать ее, как все остальные. Отсутствие людей у гроба означает, что любой в комнате сможет увидеть все, что я делаю, но у меня не так много времени. До заката осталось всего несколько минут, а потом тело Жулианы накроют, чтобы вынудить ее дух покинуть тело ради Света. Я бросаю взгляд на графа, который стоит в дальнем углу комнаты и принимает непрерывный поток соболезнований – но даже он не смотрит на свою дочь. Сделав глубокий вдох, я подхожу к телу. В правой руке – самый сильный камень крови из тех, что были у Афины. От него исходит такая сила, что пальцы немеют. Я планирую сделать вид, будто читаю молитву, и прижать камень к восковой коже Жулианы, но переживаю: вдруг ее последняя мысль будет настолько слабой, что ее сложно будет услышать в переполненной комнате. Потянувшись к окоченевшей руке, я замечаю в толпе Удэна. Он сидит на стуле у стены, упираясь предплечьями в ноги. И неотрывно смотрит на меня. Налитыми кровью глазами он следит, как я отодвигаю плащ, скрывающий платье Маргерит, а затем поднимается на ноги и, слегка пошатываясь, шагает вперед, пока не останавливается напротив. С другой стороны от Жулианы. Даже без магии я могу ощутить запах выпивки с расстояния, которое нас разделяет. – Спасибо, что пришли, – скрипучим голосом говорит он. Никак не ожидала такой вежливости. – Прошу прощения, что так поздно. – Реми уже был, – осматривая меня, продолжает он. – Но ушел на закатную службу по погибшим строителям. – Хотя их души должны были отправиться со вчерашним закатом, родственники не успевали подготовиться, поэтому решили перенести прощание на сегодня. – Он сказал, что не видел вас со вчерашнего вечера. – Я была в аббатстве, присматривала за своей подругой. – За святой сестрой? – Обвиняющий взгляд Удэна мгновенно сменяется на озабоченный. – Она очнулась? Что-нибудь помнит? – К сожалению, нет. – Хоть Маргерит ничего не помнит, я не осмеливаюсь признаться, что она пришла в себя, и уж тем более что мы разговаривали. – Я еще не видела Симона, – прочистив горло, продолжаю я. – Он наверху? Ярость опаляет пустые темные глаза Удэна. – Этот ублюдок сбежал, – рычит он. – Возможно, теперь вы пересмотрите свое отношение к нему. От его гнева я невольно отступаю на шаг назад, натыкаясь на что-то твердое. А еще – ударяюсь локтем, отчего камень крови вылетает из ладони и, проскользив по подолу платья, звонко ударяется о половицы. О нет! – Мисс Катрин, – произносит у меня за спиной Ламберт, и я тут же оборачиваюсь к нему. – Как хорошо, что вы пришли. Его глаза покраснели от слез, но ему удается натянуть улыбку. Я переступаю с ноги на ногу, пытаясь отыскать глазами камень, но нигде его не вижу. – Жулиана всегда по-доброму относилась ко мне. И мне захотелось проститься с ней. Ламберт обводит меня пристальным взглядом, как Удэн, и задерживается на линии роста волос. – Что с тобой случилось? Я не видел этой раны, когда мы разгребали завалы. Я инстинктивно тянусь к царапине, но затем сжимаю кулак, чтобы скрыть свежие раны на ладони и пальцах. – Это произошло чуть позже. Я осталась в святилище выяснить, из-за чего был обвал, и в темноте напоролась на осколок стекла. Удэн поднимает брови: – Должно быть, вы потеряли много крови. – Он бросает многозначительный взгляд на Ламберта. – И, надеюсь, вам помогли обработать рану – притом что вы не ночевали дома. Хоть я и не предполагала, что придется объяснять, откуда рана, у меня есть правдоподобное объяснение тому, где была я. – Да, спасибо за беспокойство, – отвечаю я. – Я отправилась в аббатство. Реми так злился на меня, что мне не хотелось возвращаться домой. А потом весь день я помогала ухаживать за подругой. Ламберт хмурится: – Почему помощник магистра злится на тебя? Он же не может винить тебя в случившемся. Слезы, проступившие на моих глазах, настоящие. – Я сказала, что леса выдержат подъем камней, но ошиблась. Он морщится: – Это не имеет значения, Катрин. Сейчас он возглавляет строительство. И, обвиняя тебя, просто перекладывает ответственность. А это противоречит всякой морали. Мне хочется рассказать, что я знаю, кто виновен в обрушении, но этот человек стоит либо позади меня, либо на другом конце комнаты. И сейчас граф прекрасно нас видит, так как по меньшей мере половина скорбящих вышли на улицу, чтобы встретить закат. – Я надеялась увидеть Симона, – прочистив горло, говорю я, – но Удэн говорит, что он сбежал. Ламберт мнется с ответом, а Удэн прожигает его взглядом с другой стороны гроба Жулианы. – Расскажи ей, брат. Расскажи Катрин, что она помогала убийце. У меня волосы начинают шевелиться от мысли, что он знает, как я спасла Симона от ареста. Но Ламберт качает головой. – Мы все помогали ему, Удэн. Даже ты. Хотя он никогда не просил твоей помощи. Так младший сын графа говорил о помощи в расследовании? У меня даже голова начинает кружиться от облегчения. – А что случилось? Ламберт берет мои руки в свои. – Судя по всему, именно он убивал женщин все это время. После смерти Жулианы мы обнаружили некоторые… вещи, которым смогли найти только такое объяснение. Я ахаю: – Не могу поверить! – Я тоже, – отвечает Ламберт, бросая свирепый взгляд на Удэна. – И склонен воздержаться от обвинений, пока мы не отыщем его и не поговорим с ним. Мне хочется расцеловать его за эти слова. Хоть мне и не удалось прочитать последние мысли Жулианы, я не жалею, что пришла сюда. Теперь ясно, что у Симона есть еще один потенциальный союзник. Внезапно к изножью гроба подходит граф, обводит нас мрачным взглядом, а затем останавливается на Ламберте. – Прощание начинается, – говорит он. – Я отправляюсь на улицу. А ты позаботься о ней. Граф поворачивается и уходит. Когда он открывает дверь, с улицы слышны поминальные песнопения. – Иди, Удэн, – вздохнув, говорит Ламберт. – Я закрою гроб. Его брат послушно отступает назад, а затем, к моему ужасу, наклоняется, поднимает камень крови, который остановился у его ног, и протягивает мне. – Не забудь забрать, котенок. Я быстро забираю камень – и на долю мгновения, когда наши пальцы касаются его, мой разум наполняет бессловесный гнев. Ламберт вытягивает шею, чтобы посмотреть, о чем говорил его брат: – Что это? – Благословляющий камень. – Я прячу камень в карман платья Маргерит, предназначенный для четок. – Сестры Света не смогли прийти, поэтому помолились над этим камнем, чтобы я передала благословение леди Жулиане. Ламберт моргает: – Никогда о подобном не слышал. Неудивительно: я только что это придумала. – Ты уже воспользовалась им? – проводив брата взглядом, спрашивает Ламберт. – Нет, – говорю я. – Ваш брат напугал меня, и я выронила камень. Ламберт печально кивает: – Мне нужно принести крышку ее гроба. И для меня будет большой честью, если вы останетесь здесь и передадите благословение сестер, пока я не вернусь. Вы были для нее одной из немногих настоящих друзей.