– А если я откажусь делать выбор? – Его сделают за тебя. Теперь понятно, почему мать Агнес нигде не записывала, откуда я родом. И магистр Томас – тоже. Возможно, не сказав о том, что был в квартале в ночь убийства настоятельницы, он защитил не только Реми, госпожу Лафонтен и святилище, но и меня. – Спасибо тебе. За все, – говорю я, не зная, что еще сказать. – Да хранит тебя Луна, Катрин. – Серебряные глаза Афины блестят, когда она отступает в тень. – Уверена, мы еще увидимся. Когда ее фигура полностью растворяется в темном переулке, я поворачиваюсь лицом к святилищу на вершине холма, который даже при свете звезд окружает белесая дымка, – и несколько мгновений стою на ничейной земле между людьми Солнца и людьми Луны. А затем переступаю границу и иду домой. Глава 47 На следующее утро над Коллисом повисают мрачные тучи, а башни святилища окутывает туман. Я заставляю себя встать с постели только через два часа, когда уходит Реми. Одежда, в которой я ползаю по лесам, еще не высохла после стирки, поэтому я надеваю юбку и прячу во внутренний карман, где уже лежит ключ от задней двери, мешочек с двумя камнями. Мне не удастся воспользоваться ими в течение дня, но то, что они есть, немного успокаивает. Когда я добираюсь до рабочего места, Реми оказывается завален работой настолько, что даже не ругает меня за опоздание. Плохая погода дала ему прекрасный повод перенести работы внутрь здания и начать подъем арок потолка. У меня возникает мысль напомнить ему, что магистр запретил это делать, но из-за дождя контрфорсами все равно не заняться. И все же, несмотря на неутихающую морось, я предпочитаю работать на открытом воздухе, потому что впервые могу проверить работу дренажной системы. К тому же мне хочется держаться подальше от Реми. Даже старая водонепроницаемая куртка магистра, которую я натянула поверх одежды, никак не спасает от дождя, так что к полудню я промокаю до костей, когда слышу свое имя, доносящееся снизу. Ламберт Монкюир машет мне рукой. Поскольку сегодня я в юбке, приходится дойти до южной башни, до лестницы, а не спускаться по лесам. Но Ламберт терпеливо ждет у самых дверей. Его щеки покрывают красные пятна – не только из-за холода. Мне так и хочется спросить, есть ли новости о магистре, или поинтересоваться, не Симон ли послал за мной, вопреки всем ожиданиям. Но передо мной сын графа, поэтому он и должен начинать разговор. – Добрый день, Катрин, – говорит Ламберт. – Возникли какие-то сложности, из-за которых вам пришлось работать на улице? Я качаю головой. Капли дождя разлетаются в разные стороны от промасленной косынки. Не знаю, зачем я надела ее. Конечно, выйди я на улицу с непокрытой головой, волосы бы промокли и свисали тяжелыми жгутами, зато не торчали бы во все стороны, напоминая заросли ежевики. – Просто захотела убедиться, что дождь стекает так, как задумано архитектором, милорд, – отвечаю я. Он хмурится: – Вчера ты настояла, чтобы я называл тебя Катрин. И мне хотелось бы надеяться, что наше общение можно считать дружеским, а значит, ты могла бы называть меня Ламбертом. Я краснею. Только близкие друзья и равные по положению обращаются друг к другу по имени, а между мужчиной и женщиной подобная близость позволяется, только если они брат и сестра, помолвлены или уже стали супругами. Но мы с Ламбертом не относимся ни к тем, ни к другим, ни к третьим. И, если честно, мне и не надо. Но, полагаю, теперь нас объединяет общий секрет – вчерашний визит к магистру. Нас и Удэна, конечно. При мысли о нем я невольно морщусь. – Или нет, – неправильно восприняв выражение моего лица, добавляет Ламберт. – Ох, нет! – восклицаю я. – Я просто подумала кое о ком. – О Симоне? Мокрое перо бархатного берета свисает у лица, придавая старшему сыну графа еще более несчастный вид. – Нет-нет, – заверяю я, старательно придумывая отговорку: мне не хочется, чтобы Ламберт решил, будто меня интересует Удэн. – Я подумала о Реми. О Ремоне, помощнике архитектора. Мы поссорились с ним из-за этого, вот и все. Правда, злился он из-за моего фамильярного обращения к Симону, а не к Ламберту. – Ремон Лафонтен, – спокойным голосом произносит Ламберт. – Вы знакомы много лет. Вот уж к кому не стоило бы ревновать, так это к Реми. – Да. Он мне как брат, – говорю я. – Старший надоедливый брат, которого так и хочется ткнуть лицом в тарелку с кашей. Мои слова вызывают у Ламберта улыбку, и я немного расслабляюсь. – Не хочу отрывать тебя от работы надолго, – говорит он. Я убираю мокрую прядь со лба. – Мне все равно пора обедать. И я как раз собиралась отправиться домой, чтобы поесть. Не хотите составить компанию? – Я намеренно не называю его по имени. – Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, – говорит он и предлагает взяться за его руку. Я обхватываю его предплечье, и мы отправляемся в путь. К счастью, дождь стих несколько минут назад, но Ламберт, кажется, намного суше, чем я. – Не прими это за оскорбление, Катрин, – прочистив горло, говорит он, – но ты не выглядишь как человек, который хорошо выспался. – Так и есть, – отвечаю я. – Я ужасно беспокоюсь за магистра, Симон вообще со мной не разговаривает, а строительство идет полным ходом. Конечно, неплохо чуть отвлечься, но бывает трудно сосредоточиться. Ламберт останавливается. – Симону удалось отложить все судебные разбирательства, – успокаивает он. – Архитектору пока ничего не угрожает. – Да, но он немолод, – говорю я. – В его камере холодно и сыро, и мне трудно поверить, что там хорошо кормят. Он легко может заболеть. Ламберт наматывает на палец прядь моих волос, выбившуюся из-под косынки. – Мне неприятна мысль, что на тебя свалилось столько дел, которые не с кем разделить. Во взгляде, обращенном на меня, можно легко угадать чувства. Солнца свет, это моя вина. Вчера я вешалась на него, плакала и даже поцеловала в щеку, чтобы получить желаемое, но, видимо, зашла слишком далеко, раз Ламберт решил, что я неравнодушна к нему. Он склоняется ко мне. Уверена, еще секунда – и поцелует посреди улицы. Там, где нас могут увидеть. На самом деле мы на виду у любого, кто смотрит с этой стороны святилища. Даже у Реми. Мои волосы выскальзывают из руки Ламберта, когда я отступаю назад, пытаясь подобрать слова. Какие угодно, лишь бы избежать поцелуя и не обидеть его. – Ты это слышишь? – ахаю я. Он поворачивается к святилищу, и его глаза расширяются. К моему удивлению, на крыше настоящий переполох. Там, где я сама была еще несколько минут назад, рабочие громко кричат и разбегаются в разные стороны. На наших глазах вся конструкция стонет и содрогается. – Что там? – ошеломленно спрашивает Ламберт. Приглушенный треск и хлопки внезапно сменяются звоном бьющегося стекла. А через несколько минут его заглушает треск раскалывающегося дерева. Сквозь пустые арки я вижу, как внутри что-то – кто-то! – падает, а затем раздается грохот, и земля содрогается, когда камни обрушиваются на мраморный пол. Свет небес, Реми, что ты натворил? Я устремляюсь к святилищу, не обращая внимания на тяжелую юбку, липнущую к ногам, и Ламберт следует за мной по пятам, пока грохот эхом разносится по равнине над городом. Глава 48 Когда я вхожу в святилище, рабочие уже принялись разбирать завалы. Вместе со случайными прохожими они раскидывают в стороны обломки, выискивают выживших, выкрикивают имена друзей и родных. Тяжелые каменные блоки замерли посреди зала. Мраморный пол под ними покрылся трещинами, испортив узор из солнечных лучей, который тщательно выкладывают с прошлого года. Деревянные балки, вытесанные из вековых деревьев, переломаны, словно спички. Осколки цветного стекла усеивают землю внутри и снаружи. Вновь начавшийся дождь льется сквозь дыры в окнах и крыше, стекая ручьями по обломкам. Только Верховный альтум со священниками и братьями продолжают петь молитвы на вечерней службе, вызывая чувство надежды и восхищения, несмотря ни на что. Когда они заканчивают, у всех в глазах виднеются слезы – и неудивительно. Все могло закончиться намного хуже. Из-за дождя сегодня мало кто работал, а камни падали так медленно, что большинство успело убежать в безопасное место. Но не все. По меньшей мере три имени появится вечером в списке на стене мастерской. Весь день Ламберт работает рядом со мной, лихорадочно отбрасывая камни в сторону. На руках у него появляются длинные царапины, так что я отдаю ему свою косынку – перевязать. Время от времени видно даже Удэна. Он работает так же усердно, как и остальные, и первым нашел одного из погибших. Я же стараюсь держаться подальше от тел. Ведь последние мысли мертвецов станут терзать меня не только во сне. * * * С наступлением ночи святилище пустеет. Многие оплакивают погибших, и ни у кого не остается сил, чтобы наводить порядок или закрывать окна, в которых не осталось и следа красочных замысловатых витражей. Братья Монкюир уходят последними. Удэн бросает на меня хмурый взгляд, когда Ламберт сочувственно сжимает мою руку перед тем, как уйти. Реми я нахожу посреди обломков. Он сидит в полнейшей тишине на остатках огромного колеса, которое поднимало тяжелые грузы на двадцатиметровую высоту. Его кожу покрывает мраморная и известняковая пыль, он похож на статую, которой самое место на высоком постаменте у входа, откуда можно сердито взирать на город. Наверное, его терзает невыносимое чувство вины. Мне хочется накричать на Реми за то, что он взялся за работу, которую магистр просил не делать. Но зачем? Я тихо пробираюсь к нему, пока не оказываюсь на расстоянии вытянутой руки: – Реми? Пошли домой…