Дядя протягивает мне камень, но я инстинктивно отшатываюсь. – Он не повредит твою кожу, – настаивает он. – И возьмет лишь то, что ты отдашь сама. Я осторожно беру камень: – С чего бы мне отказываться от своей магии? – Представь себе комнату, освещенную свечами. – Грегор жестом указывает на женщин, работающих за ткацким станком. – Ткачихам нужны зрение и осязание для работы, но другие чувства лишь помешают, поэтому они их гасят. Я кручу камень пустоты в пальцах, ощущая скошенные края, которых, как ни странно, не вижу. Он напоминает стекло, но я никогда не видела такого темного и непрозрачного. – И, если вернуться к аналогии со свечами, – продолжаю я, – они гасят то, что не нужно. – Верно, – удивившись моей догадливости, улыбается он. – Ну, если не считать того, что лишь адриане освещают с их помощью свои жилища. Я не обращаю внимание на презрение в его голосе. – А можно ли перенести свечу из одной комнаты в другую? Или нужно сначала вновь зажечь все свечи, чтобы сменить чувства, которые не нужны? Мои метафоры запутанны, но Грегор понимает. – Последнее. – Он указывает на небо. – Но, чтобы вернуть их, тебе достаточно просто взглянуть на небо. Твои глаза подобны стеклам, которые пропускают свет, наполняющий тебя магией. Мимо нас проходит парочка, хихикая и держась за руки. Добравшись до дверей дома, оба останавливаются, чтобы поцеловаться. Я краснею, когда девушка открывает двери и тянет молодого человека за собой. – Полагаю, они заглушили все, кроме осязания, – смущая меня еще больше, добавляет Грегор. Интересно, как бы ощущался поцелуй Симона? Я перевожу взгляд на бассейн, не сомневаясь, что сейчас даже адрианин увидел бы, как у меня покраснели щеки. – Разве эта магия не стихает, когда на них не попадает лунный свет? Грегор постукивает по лунному камню у себя под горлом: – Пока ты носишь камень, тебе не нужен лунный свет. – Он прячет кулон под рубашку. – Но, если ты хочешь использовать его не только для освещения, нужно, чтобы он прикасался к коже, как лунный луч. Серебро проводит магию так же хорошо, как кровь, поэтому многие селенаэ носят камни как украшения. Это объясняет, почему Грегор видел меня в кромешной темноте переулка. Мысль, что мне больше не страшна темнота, несказанно радует. – Значит, с ним твои чувства усиливаются так же, как при лунном свете? – Чуть слабее, но этого достаточно. Правда, сила камня со временем ослабевает. Я опускаю взгляд на камень в своей руке и спрашиваю: – А если прикоснуться лунным камнем к камню пустоты? – Думаю, ты и сама догадалась. Из лунного камня полностью пропадет вся магия. Вот почему мы не носим их вместе. – Дядя задирает рукав, чтобы показать камень пустоты размером с ноготь большого пальца, вставленный в браслет. – Некоторые уверяют – если полностью опустошать лунный камень перед его наполнением, то он прослужит дольше. – Я проводила эксперименты, – говорит Афина, подойдя к нам сзади. – Но они показались неубедительными. – Она кивает мне: – Твоя подруга уснула. – Спасибо. Я прослежу, чтобы вам заплатили, как обещал архитектор. – Не стоит, – она отмахивается от меня. – Мы в долгу перед ним за то, что он заботился о тебе последние несколько лет. – Лунный камень, – нетерпеливо произносит Грегор, и я поворачиваюсь к нему. – Ох, простите. Вы говорили, его можно наполнить магией. Как вы это делаете? Помещаете камни под лунный свет? Дядя кивает: – Можно и так. Но, если опустить их в бассейн, они наполнятся магией быстрее. – Свет, попадая в воду, преломляется и окружает камень со всех сторон, – объясняет Афина. Она явно старается понять, как и почему работает магия. – Камни крови по большей части наполняются магией так же, и, хотя железные жилы удерживают магию внутри, они дают возможность пользоваться ею на расстоянии вытянутой руки. – Она поворачивается к Грегору и поднимает брови. – Она прошла все твои испытания? Он качает головой: – Я еще не проверял, насколько хорошо ей удается контролировать магию. – Хм, – хмыкает Афина. – Но она должна как-то ее контролировать. Обычно те, кто недавно прошел инициацию, не выдерживают на свету больше минуты. Некоторых даже рвет. – Кэт утверждает, что может сосредоточиться на чем-то одном, – добавляет Грегор. – Так что, может, она не так восприимчива к лунному свету, как ты думаешь. Афина закатывает глаза: – Или у нее просто врожденные умения. Древние использовали камни пустоты как оружие, а не как инструмент подавления чувств. К тому же сейчас не полнолуние. – Ты видишь в ней то, что тебе хочется видеть, – ворчит Грегор. – А ты отказываешься видеть в ней хоть что-то, дядя, – спокойно отвечает она. – Тебе еще предстоит опровергнуть мои теории. Они говорят обо мне так, будто меня здесь нет. Надоело! – Простите, что вмешиваюсь. А про какие теории ты постоянно говоришь? Афина указывает на площадь: – Может, присядем, чтобы все подробно обсудить? Я соглашаюсь, и она ведет меня по площади к столикам со стульями, которые расположены перед небольшой пекарней. Такие столики обычно устанавливают в более богатых районах Коллиса, где люди могут позволить себе не работать днем, а попивать чай и поедать пирожные. Полагаю, сейчас для селенаэ что-то вроде приятного дня. Когда мы усаживаемся на стулья, к нам присоединяется Грегор с каменным лицом, и Афина заказывает три чашки чая. Так как я не сосредотачиваюсь на чем-то одном, от какофонии чувств у меня начинает болеть голова, и я говорю об этом кузине. – Воспользуйся камнем пустоты, – советует она. – Сосредоточься на одном чувстве и постепенно мысленно переливай его в камень, пока не посчитаешь, что достаточно. Мне кажется, что проще начать с обоняния. Закрываю глаза, сосредотачиваюсь на головокружительном букете ароматов – кленовый стол, цветочный порошок, которым Афина стирает одежду, дым от костра под ближайшим из чанов с краской – и представляю, как они перетекают в камень в моей руке. И вдруг понимаю, что не чувствую ни единого запаха. Я вновь открываю глаза и признаюсь, что перестаралась, полностью лишившись нюха. Афина качает головой: – В худшем случае ты станешь чувствовать так же, как любой адрианин. Она срывает узкий лист с растения в декоративном горшке на столе, а затем подносит к моему носу. Это лаванда. Я смотрю на луну, чтобы вновь наполниться магией, а затем пробую снова. Отдать какое-то чувство камню пустоты просто. Сложнее определить, сколько отдать. Удается не с первой попытки. Хотя меня смущает, как пристально за мной наблюдают Грегор и Афина, я проделываю то же самое с другими чувствами, оставляя каждое из них на разных, но вполне терпимых уровнях. Кладу камень на стол, радуясь, что мне больше не придется прикасаться к нему. Афина ухмыляется Грегору, когда официант ставит перед нами чашки с чаем. – Видишь? У нее врожденный дар. Я вытираю пот с верхней губы и тянусь к своей чашке. – Не знаю. Это потребовало от нее намного больше усилий, чем ты предполагала. – Попрактикуется – станет намного легче, – уверяет Афина. Я делаю глоток чая, который наполняет рот апельсином и гвоздикой. Сложно ослабить вкус, когда во рту ничего нет. – Так зачем прикасаться к лунному камню – или лунному свету? Или магия в твоей… в нашей крови? Афина ставит чашку на стол. – Если по-простому, она сдерживается нашим телом. Но с помощью лунного света – или лунного камня – связывается с внешним миром. – Кузина замолкает на мгновение. – Как горячая вода, которую налили в чашку. Ты можешь согреть ею руки, но только если прикоснешься к ней. – Поняла. – Я провожу пальцем по краю покрытой глазурью глины, чувствуя, как тепло согревает мои пальцы. – А почему магия не работает, пока светит солнце? – Солнечный свет практически смывает ее, – отвечает Грегор и делает глоток чая. – Поэтому затмения у нас считаются священными днями. На его чашке нарисованы розовые цветы, контрастирующие с его грубыми шрамами. – Кажется, кое-кому не по себе, – замечает Афина, нарушая повисшее за столиком молчание. Я морщусь: – Мне всю жизнь твердили, что луна проклята. Поэтому использовать ее магию кажется… неправильным. Особенно после того, как вы сказали, что Солнце смывает ее. Да, я уверяла Маргерит в обратном, но сложно отречься от того, что тебе внушали семнадцать лет.