Я вытираю лицо рукавом: – Да, магистр. Он кивает: – А теперь выпрямись и уходи. Я послушно расправляю плечи и шагаю по проходу, позволяя Удэну увести меня. Когда мы доходим до двери, архитектор окликает меня в последний раз: – Я люблю тебя, Катрин. И, хотя раньше он не произносил этих слов, я в этом никогда не сомневалась. Глава 41 Оказавшись на улице, я поднимаю лицо к небу, позволяя моросящему дождю смыть следы слез. Удэн приваливается к стене рядом с боковой дверью, радуясь тому, что нам удалось сбежать и не попасться на глаза Симону. Интересно, в какие неприятности угодили бы сыновья графа за то, что помогли мне навестить магистра Томаса? – Катрин? – Я оборачиваюсь и прижимаю руку к груди. Красновато-карие глаза Ламберта полны тревоги: – Вы смогли его увидеть? Я киваю и вновь вытираю лицо рукавом: – Не знаю, как вас благодарить за это, сэр. Удэн закатывает глаза: – Так-то это я дело сделал. Ламберт не обращает внимания на брата, а дожидается, пока я возьму себя в руки. – Думаю, со временем гнев Симона утихнет, – говорит он. – Давайте я попробую замолвить за вас слово. Возможно, он позволит вам вернуться к расследованию. Удэн выпрямляется: – Возможно, тебе, братец, не стоит лезть в это, чтобы еще кто-нибудь не пострадал. Ты же понимаешь – настоятельница и та сестра пострадали потому, что их хорошо знала Катрин. Ламберт оглядывается на него: – Да, я слышал твои умозаключения сегодня утром. – В его пренебрежительном тоне прекрасно слышно, что он думает о мнении брата. – А вдруг этот сумасшедший действительно напал на настоятельницу, чтобы причинить боль Катрин? И теперь нацелился на Жулиану? – настаивает Удэн. – Она никогда не выходит одна, – возражает Ламберт. – Да и Симон не переживает о ее безопасности. Удэн складывает руки на груди: – А стоило бы. Это он втянул ее в расследование. Ламберт сжимает пальцами переносицу: – Я не стану спорить с тобой об этом посреди улицы, брат. Тем более перед госпожой Катрин, учитывая, через что ей пришлось пройти. – Он переводит взгляд на меня. – Позволите проводить вас в святилище? Уверен, вам не терпится вернуться к работе. Не сказала бы, что «не терпится» – подходящее слово, но Реми просил меня не задерживаться. – Спасибо, сэр. Буду благодарна за компанию. Удэн с хмурым видом наблюдает, как я принимаю предложенную Ламбертом руку. А говорил, не ревнивый! – Не за что, котенок, – доносится его крик нам вслед, когда мы удаляемся от Дворца Правосудия. На секунду меня охватывает чувство вины за то, что я никак не отблагодарила его за то, что он тайком провел меня к магистру Томасу, но стоит ему назвать меня этим отвратительным прозвищем, как чувство исчезает. Ламберт ведет меня окольным путем, чтобы не проходить мимо дома Монкюиров и не столкнуться с Симоном. Но зато отсюда открывается прекрасный вид на святилище. Облака висят довольно низко, закрывая вершины квадратных башен, отчего здание выглядит более благословенным, чем в дни, когда светит солнце. По крайней мере, мне так кажется. «Наши жизни коротки и быстротечны, как фазы луны, – сказал архитектор. – И нет ничего важнее, чем подарить людям место, наполненное надеждой, красотой и смыслом». Святилище переживет его и всех нас. Магистр Томас пожертвовал семьей, чтобы внести свой вклад в достижение этого идеала. Дело его жизни – если вспомнить замечание матери Агнес – клетка, которую он выбрал для себя. Да и она поступила так же. Опасаясь всю жизнь переходить из клетки в клетку (ведь брак, даже добровольный, – тоже клетка), она выбрала ту, которая приглянулась больше. И убийца тоже держит свое чудовище в клетке, когда это необходимо, но какая внешняя клетка сдерживает его? Я останавливаюсь словно вкопанная. Убийца и монстр находятся в одной клетке. – Что-то не так, госпожа? – спрашивает Ламберт, вынужденный остановиться вместе со мной. А я в этот момент лихорадочно обдумываю эту мысль. Вот в чем суть метода Симона! Он пытается понять, что сдерживает чудовище, а затем пытается сопоставить это с человеком. Но его методы изменились. Как и цели. Убийца хочет того, чего не может заполучить. Но хочет ли он этого до сих пор – или стремится к чему-то новому? – Катрин? Я вскидываю глаза и вижу прямо перед собой лицо Ламберта. – С вами все в порядке? – спрашивает он с озабоченным видом. – Да, – кивнув, отвечаю я. – Все в порядке. Просто задумалась. – Симон прилагает все усилия, чтобы отсрочить суд над магистром, – говорит Ламберт, щадя мои чувства тем, что не упоминает про казнь. – Сегодня утром он заявил моему отцу, что такой умный человек, как архитектор, никогда бы не оставил то, что могло бы сразу привести к нему. Он считает, это ложное доказательство. Симон так сказал? Уверена, дело здесь не только во мне… и не только в магистре Томасе. И не в возможных будущих жертвах. Дело в том, что это правда. К тому же есть вероятность, что убийца оставил молоток не для того, чтобы очернить кого-то другого. Вдруг архитектор, – или, например, то, что он олицетворяет, – каким-то образом влияет на преступника? – Эти… эти слова приносят мне большое облегчение, – заикаясь, выдавливаю я. Щеки Ламберта розовеют от моей благодарности. – Я рад, что могу хоть немного успокоить ваши страхи. Мы продолжаем подниматься в гору, и я замечаю, что старший сын графа расправил плечи и выше задирает подбородок. Наверное, мои эмоциональные порывы – не стану называть их флиртом – возымели несколько больший эффект, чем мне хотелось. Не хотелось бы верить, что Удэн прав и его брат ревнивее, чем он. А вот к Жулиане стоило бы прислушаться. Ведь она говорила, что Ламберту приятна мысль стать спасителем женщины… Как бы ни льстило мне такое внимание, я никогда не думала о себе как о девице в беде. Не особо приятный образ. Ламберт прочищает горло: – Полагаю, вы придете на похороны настоятельницы. Сегодня вечером. В моей голове столько мыслей, что я и забыла об этом. По поверьям галлийцев душа отправляется за пределы Света Солнца на первом закате после смерти. И, чтобы не дать душе блуждать по миру, до этого времени тело умершего не оставляют без присмотра. – Да, – отвечаю я. – Магистр Томас хотел, чтобы я пошла. – Это правильно, – соглашается Ламберт. – Я, ох… Мой отец назначил меня представителем от нашей семьи на похоронах, а Симон попросил понаблюдать за теми, кто придет. Значит, самого Симона там не будет. Он надеется, что его отсутствие побудит убийцу явиться? Или не хочет встречаться со мной? И вдруг я понимаю, что Ламберт ждет моего ответа на какой-то вопрос. – Что? Его щеки становятся свекольно-красного цвета. – Я спросил – могу ли я сопроводить вас туда? Ох, Солнце, не стоит это поощрять. – Меня беспокоит, что это может не понравиться семье леди Женевьевы, – напоминаю я о его невесте. – Но не думаю, что они оскорбились бы, приведи вы леди Жулиану. Ей прекрасно бы удалось запомнить всех, кто появится на похоронах, а ее присутствие стало бы для меня большим утешением. Нижняя губа Ламберта дрожит: