Стражи просят зевак разойтись по домам, и большинство слушается, но отпрыски графа де Монкюира остаются, поэтому и я не ухожу, надеясь выведать, знает ли Удэн, что Перрета ходила к архитектору. Помимо нас остается еще несколько женщин. Они стоят неподалеку небольшой кучкой, некоторые держатся за руки. Глядя на их обнаженные плечи и размалеванные лица, я понимаю, почему они не ушли. Работали вместе с Перретой. Последний стражник переминается с ноги на ногу, смотря на Симона, который за две минуты не пошевелил ни единым мускулом, – и, не выдержав, откашливается, чтобы привлечь к себе внимание. – Венатре… Симон вздрагивает: – Как ты меня назвал? – Венатре, – смущенно отвечает стражник. – Так называют тех, кто расследует преступление. Я никогда не слышала о Мезанусе, но раз Симон не знает этого слова, он явно не из Галлии. Эмелин кивает, а затем убирает с лица мокрую прядь огненно-рыжих волос. – Как венатре, вы обладаете практически такими же полномочиями, как градоначальник. – Понятно. – Симон кривит губы. – Но, думаю, вряд ли кто-то из вас знает, что означает venatorae на языке Старой империи. Лично я бы удивилась, скажи Эмелин или стражник, что умеют читать. Да и мне это слово незнакомо, хотя древний язык до сих пор используют в священных ритуалах. – Это означает «охотник», – доносится голос Жулианы из-за спин братьев. – Вернее, «тот, кто выслеживает зверя до его логова». Симон встречается с ней взглядом. Кажется, они общаются. Но как бы то ни было, он слегка расслабляется. Удэн закрывает глаза. – Значит, я могу уйти, венатре? – последнее слово он приправляет сарказмом. – Хочу домой. Это бессердечие вызывает у меня отвращение. Да, он не видел, что сотворили с Перретой, но женщина, которую он хорошо знал, мертва. Симон хмурится: – Нам нужно обсудить, что ты делал и куда ходил сегодня вечером. У меня аж перехватывает дыхание от вспыхнувшей надежды стать свидетелем этого разговора. Стоящий рядом с Жулианой Ламберт смотрит в переулок, как и большинство недавно разбредшихся зевак. Мне так и хочется сказать ему, что лучше не смотреть на это. – Кузен, – окликает его Симон, – не составит ли тебе труда сопроводить брата домой и не выпускать его за порог, пока я не смогу его допросить? Сердце замирает в груди от этих слов, но, конечно, я не стану протестовать. Ламберт выныривает из задумчивости и, кивнув, хватает за локоть Жулиану, а не Удэна. – Пойдем, сестра. Симон прав, мне не стоило приводить тебя сюда. Но она вырывается из его хватки: – Я бы лучше осталась и помогла. Записала бы наблюдения Симона. Она вновь встречается взглядом с венатре, молча моля его согласиться. А затем одними губами произносит: «Пожалуйста, я не буду мешать». К моему удивлению, он, вздохнув, кивает и подзывает ее к себе. – Не думаю, что ей стоит на это смотреть, кузен, – нахмурившись, говорит Ламберт. – Это не тебе решать, – отходя от него, возражает Жулиана. Прежде чем ее брат успевает ответить, Симон поднимает руку: – С ней ничего не случится, Ламберт. И ты единственный, кому я могу доверить Удэна. С явной неохотой старший сын графа хватает брата за руку и подталкивает в сторону дома: – Постараюсь, чтобы он протрезвел. – Спасибо. Надеюсь, мне не понадобится много времени. – Симон поворачивается к мадам Эмелин. – Когда закончу осмотр, вы можете забрать… – Он смущенно замолкает. – Перрету, – подсказывает Жулиана. – Верно, Перрету. – Симон благодарно кивает. – Вы сможете унести ее отсюда? Эмелин бросает взгляд на нескольких женщин в сторонке. Почти все они, не скрываясь, плачут. – Да, венатре, – говорит мадам. – Мы позаботимся о ней. Они знают: никто другой не приложит и капли усилий, чтобы похоронить Перрету должным образом. Симон смотрит на Эмелин сверху вниз. – Но, прежде чем вы начнете ее переодевать, я хочу осмотреть ее при самом лучшем освещении, которое вы сможете предоставить. При мысли о том, что он станет ощупывать тело мертвой голой женщины, у меня сжимается желудок, но мадам с готовностью кивает. – Если это поможет. Симон благодарит ее и подходит к стражнику, чтобы объяснить, как должно охранять этот район и следить за всеми, кто задерживается или проходит мимо чаще чем следует. Видимо, он считает, что убийца может вернуться, чтобы еще раз посмотреть на это место. Он явно знает, что следует делать, хоть и отнекивался от расследования. Интуиция так и твердила, что бежавший по площади святилища человек причастен к произошедшему, но я не могу придумать, как лучше поделиться этой информацией с венатре, поэтому решаю поговорить с Жулианой. Она училась в аббатстве под руководством матери Агнес, но я моложе, и мы редко встречались, так что очень сомневаюсь, что она меня помнит. Тем не менее, кажется, прислушается ко мне только она. Но не хватать же за руку дочь графа, чтобы выложить все как на духу! Приходится маленькими шагами пробираться к девушке. – Миледи, возможно, я видела человека, сделавшего это, – тихо говорю я. Но вместо того, чтобы повернуться ко мне, Жулиана дважды щелкает пальцами правой руки, привлекая внимание Симона. Его глаза – в левом определенно есть что-то странное – устремляются ко мне, и он слегка кивает. Только после этого Жулиана переводит взгляд на меня и спрашивает: – Что вы видели? Симон только что дал ей разрешение поговорить со мной? – Я услышала крик после полуночи, – отвечаю я, осознавая, что венатре наблюдает за мной. – А несколько минут спустя увидела человека, бегущего через площадь святилища. Симон хмурит брови, и они низко опускаются над глазами. – Как выглядел этот человек? – Не знаю. Стояла темень, а когда он свернул в переулок, я потеряла его из вида. – Почему вы были на улице в такое позднее время? – Венатре подходит ближе, рассматривая мой необычный наряд. – Проверяла леса по заданию главного архитектора. Взгляд Симона замирает на моих ногах. – На ваших ботинках и брюках кровь. – Его глаза вновь поднимаются к моему лицу. – Ох, так это вы нашли тело. Я киваю, зачарованно смотря на него. Обе радужки Симона совпадают по цвету с лазурным небом, изображенным на витражах северного окна святилища, но слева голубое кольцо рассекает карий клин. Никогда раньше не видела ничего подобного и даже не знала, что такое возможно. – И кто же вы? – спрашивает он. – Дочь архитектора? Магистр Томас дорог мне так же, как мог бы быть отец, но я не могу этого сказать. Да и назвать себя его ученицей – тоже. – Я работаю на него, – просто говорю я. Жулиана поднимает фонарь, чтобы заглянуть мне в лицо. – Раньше вы жили в аббатстве сестер Света. Если она и правда помнит меня, то, скорее всего, из-за случая, когда я выпустила коричневых жаб из мешка в гостиной настоятельницы, сорвав урок вышивания. – Очень давно, – отвечаю я, чувствуя, как начинают пылать щеки.