– Не знал, что сестры бывают такими молодыми, – одаривая ее широкой улыбкой, говорит он. – Всегда считал, что они рождаются тридцатилетними, с морщинами и двойными подбородками. Маргерит краснеет, словно румяное яблоко, и я пинаю Реми в голень. – Ай! – вскрикивает он. – Осторожно, котенок. Мы на Святой земле. – Назовешь меня еще раз котенком, – сквозь стиснутые зубы выдавливаю я, – оцарапаю. – Обещаешь? – Реми отскакивает в сторону, не давая наступить ему на ногу. – Так как же вам удалось сбежать из аббатства, сестра Маргерит? Не похоже, что вы увлекаетесь скалолазанием. Маргерит что-то отвечает, но ее голос звучит так тихо, что трудно разобрать слова. Реми низко склоняется к ней, а его жесткие волосы касаются края ее велона: – Что-что? Она снова что-то бормочет, после чего Реми выпрямляется, видимо, в этот раз расслышав ее. – Я могу отнести ему письмо. – Он выхватывает конверт у нее из рук. – Отдай его обратно, осел! – кричу я. – Не тебе писано! Реми высоко поднимает конверт, думая, что так я не смогу достать его. Но он недооценивает меня. Я не только подпрыгиваю достаточно высоко, чтобы достать его, но и умудряюсь при этом пнуть наглеца коленом в живот. Хотя из-за тяжелой юбки удар получается не такой сильный, Реми едва слышно хрюкает, а затем хватает меня за талию свободной рукой. Но я тут же начинаю извиваться в его объятиях, чтобы вырваться из них, под его же громкий хохот. – Дети, – доносится до нас тихий, но серьезный голос. Мы с Реми отпрыгиваем друг от друга и со стыдом смотрим на архитектора. Ну ладно, со стыдом – только я. – Что, во имя Солнца, вы творите в священном месте? Не давая Реми сказать и слова, я поднимаю руку и протягиваю записку. – Магистр, сестра Маргерит принесла это вам, намереваясь передать лично в руки, но Реми решил, что имеет право совать нос в ваши дела. Раздраженно вздохнув, магистр Томас протягивает руку. Но я, желая подчеркнуть неправоту Реми, передаю записку Маргерит – а она поспешно отдает магистру. – Спасибо, сестра, – ласково говорит он. – Прошу, не рассказывайте матери Агнес о поведении Катрин… Архитектор замолкает, внимательно рассматривая восковую печать. Граф, Ламберт, Симон и даже Удэн вытягивают головы, чтобы понять, что же заставило магистра умолкнуть, но он быстро засовывает записку в рукав мантии. – На чем мы остановились, господа? – Думаю, я уже достаточно отнял сегодня вашего времени, магистр, – усмехнувшись, говорит граф. – Похоже, у вас много дел, которые не стоит откладывать. Жулиана заламывает руки и бормочет. Хотя все мое внимание занимал Реми, я заметила, как наша ссора повлияла на нее. Конечно, все произошло неожиданно. Но, видимо, ей проще держать себя в руках, когда происходящее вокруг жестко контролируется. Вот почему она сохраняла спокойствие после нескольких дней взаперти. Но наша ссора, общение с сотней людей и встреча с Маргерит, скорее всего, нарушили ее хрупкое равновесие. Симон тоже замечает это. Он берет Жулиану за руку и, что-то тихо говоря, уводит вслед за графом. Ревность вновь наполняет грудь. Я понимаю, что он помогает Жулиане, но мне бы хотелось оказаться к нему так же близко. Архитектор пристально смотрит на нас с Реми, а затем жестом просит следовать за ним. Всем своим видом выражая раскаяние, мы повинуемся. Маргерит присоединяется к нам, протягивает мне руку, и мы шагаем бок о бок, как десять лет назад. Как только мы пересекаем порог дома, магистр Томас поворачивается к нам. Его серые глаза потемнели, словно грозовые тучи. – Я никогда не испытывал такой неловкости, как сегодня. Тем более в святилище, перед градоначальником и всей его семьей. Даже не сомневаюсь, что это донесут Верховному альтуму. Последние несколько недель вы вели себя как дети, но при этом ждете, что я дам вам больше свободы и обязанностей. Он замолкает на мгновение, чтобы сделать глубокий вдох, но ни Реми, ни я не осмеливаемся перебить его. – Катрин, остаток дня ты восстанавливаешь южное окно на модели. Пока работу не приму, не уйдешь. Мне удается подавить стон лишь потому, что я не сомневаюсь – наказание для Реми окажется еще хуже. Архитектор поворачивается к нему. – Ремон, я останавливаю работу над потолком на две недели. Строители пока займутся другими секциями. Хоть одна жалоба за это время – и к сводам ты отношения больше не имеешь. Все понятно? – Да, магистр, – хором отвечаем мы, словно непослушные десятилетки. Архитектор моргает, заметив съежившуюся за моей спиной Маргерит. – Зачем ты пришла сюда, моя дорогая? Она выходит к нему с блестящими от слез глазами – из-за меня, конечно, – и делает реверанс. – Мне сказали, что я должна дождаться вашего ответа, магистр. – Хорошо. Дай мне минутку, пожалуйста. Он поворачивается к кухне, а Реми устремляется к лестнице. – А ты, – зовет его магистр Томас, – стань уже мужчиной. Хватит дергать за косички девочек, которые тебе нравятся. Покраснев, Реми топает вверх по лестнице, а я трачу несколько секунд, чтобы поднять челюсть с пола. Магистр явно говорил не всерьез. Реми ведет себя так, потому что он – засранец, а не потому, что его распирает от юношеской влюбленности. Хотя, может, сейчас он наконец оставит меня в покое. – Прости, что втянула тебя в неприятности, Кэт, – шепчет Маргерит. Ох, теперь она винит в произошедшем себя! – Прости, что не смогу проводить тебя в аббатство. Минуту спустя магистр возвращается в мастерскую, держа в руках чистый лист бумаги со сгибами и следами восковой печати, который служил конвертом. – Не будем тратить его впустую, – протягивая мне этот лист, говорит он, а затем поворачивается к Маргерит: – Пожалуйста, передай матери Агнес, что я приду сегодня вечером. Обсудим, что делать дальше. Архитектор направляется к лестнице. Он шаркает ногами и выглядит невероятно усталым. – Можешь проводить сестру Маргерит обратно в аббатство, Катрин, но затем сразу же возвращайся обратно. Он заботится о спокойствии и удобстве Маргерит, но жаловаться не на что. Перед уходом я хватаю соломенную шляпу с вешалки у двери, чтобы прикрыть глаза, а затем мы снова спускаемся с холма, держась за руки. – Я очень скучала по тебе всю зиму, Кэт, – говорит Маргерит. – Как и матушка Агнес. После твоего визита она заметно воспряла духом. Не думаю, что она когда-либо признает это, но ее сильно ранило то, что ты перестала появляться в аббатстве. – Забавно, что она читала мне нотации о моей гордости, – иронично отвечаю я. Мы проходим почти целый квартал, прежде чем Маргерит вновь решает заговорить. – Из-за чего вы поссорились? – Я спросила о моих родителях, а она не захотела мне говорить, кто они. Маргерит качает головой: – Но она не знает, кто наши родители. Судя по всему, настоятельница не сообщила своему секретарю о папке, спрятанной между святыми книгами, в которой лежат листы с именами всех приемышей, находящихся на попечении аббатства, и со сведениями об их возможном или подтвержденном происхождении. Одиннадцатилетней я пробралась в кабинет, чтобы почитать их, и кое-что меня поразило. Стоит отдать должное матери Агнес, она никогда не выделяла – по крайней мере, явно – ни одну из нас, девочек. Даже Маргерит, дочь предыдущего Верховного альтума и сестры Аликс. Если мою подругу и выделяли среди других, это лишь ее собственная заслуга. Хотя, думаю, знания о ней помогли матери Агнес добиться гранта на расширение аббатства, когда мы едва начали ходить. Вот только своего имени я так и не нашла в списках. И это удивило меня сильнее, чем удивили бы прочерки вместо сведений о родителях. – Она знает, – говорю я. – Я подслушала их разговор с магистром Томасом в тот день, когда он пришел за разрешением нанять меня. – Возможно, ты что-то неправильно поняла. Я закатываю глаза: – Ты всегда обо всех думаешь хорошо. Верно? Но нет, я не ошибаюсь. Она сказала – она все еще надеется, что родители примут меня. – Но это не означает, что она знает, кто они, Кэт. – Да, но затем она добавила, что мои родственники не оставят его в покое, если мне причинят какой-то вред, – добавляю я. – Как бы она узнала, не скажи они ей? Пока я говорю, мы проходим последний поворот и оказываемся подле увитых лозами стен квартала селенаэ, которые простираются на сотни метров в разные стороны. И вдруг до меня доходит: они наблюдали за мной, даже если для этого приходилось выходить за пределы квартала по ночам. А может, им хватает того, что Грегор периодически следит за мной и узнает о моих делах, встречаясь с магистром Томасом. Потому что он мой родственник. А я – наполовину селенаэ.