Мы выходим на площадь святилища, и небо над головами увеличивается в десятки раз. На западе повис кусочек луны. Я могла бы подобрать много определений, чтобы описать собственные способности: удивительные, пугающие, потрясающие, могущественные и, по большей части, магические. Но ни за что бы я не назвала их «нормальными». И мне тоже приходится их скрывать любой ценой. Так что в этом мы с Жулианой похожи. Я с улыбкой машу Реми, стоящему на строительных лесах, когда мы проходим мимо. А сама надеюсь, что он не заметил, с какой улицы мы свернули на площадь. И, чтобы не бросился спускаться к нам, увожу Жулиану к северной стороне святилища. Там я стараюсь держаться в тени, но не жарой вызван пот, стекающий по моей спине. Что мне сказать, когда мы доберемся до дома Жулианы? Ламберт видел сестру в таком состоянии, поэтому, скорее всего, знает, что делать. Но все же когда наконец в зоне видимости появляется дом Монкюиров, я спрашиваю: – Кого позвать, когда мы доберемся до твоего дома? Отца или кого-то еще? Я специально говорю так в надежде, что она назовет имя брата, поэтому никак не ожидаю следующих слов: – Нет, нет, я – мама. Она – это я. А я – это она. Или была ею. – Походка Жулианы становится пружинистой, а настроение сменяется на что-то вроде восторга, словно она делится со мной каким-то секретом. – Представляешь, мы одинаковые. И обе умеем убивать одной мыслью. Сотни, тысячи людей. Все мертвы. Вот почему ее пришлось убить. Она больше не подбирает рифм. Теперь слова звучат уверенно, ужасающе и нереально. Я останавливаюсь, чтобы посмотреть ей в глаза. – Убить кого? Твою мать? – Да, – со всей серьезностью отвечает она. – Но она убивала его. Каждый день. В ее словах нет никакого смысла. – Кто ее убил? – Удэн. Отец. А теперь они каждый раз пытаются убить меня, но я убиваю их первыми. Это весело, правда? – На ее лице появляется сияющая улыбка. – Симон прекрасно умеет убивать людей. Мы должны пойти к нему. – Как бы мне этого хотелось… – бормочу я. Вновь взяв Жулиану за руку, я про себя благодарю Солнце, что нам осталось пройти всего квартал. Уж лучше бы она подбирала рифмы, чем говорить такое. Двери нам открывает старая гувернантка Жулианы, госпожа Дениз. Бросив взгляд на свою бывшую подопечную, она тут же бледнеет. – Привет, – щебечет Жулиана. – Я пришла, чтобы убить тебя, но мы можем сначала попить чаю. – Как долго она в таком состоянии? – требовательно спрашивает экономка, когда мы помогаем Жулиане войти. – Не уверена, – отвечаю я. – Наверное, минут двадцать. Это началось внезапно. Как только мы усаживаем Жулиану за стол в гостиной, она скрещивает руки на груди и принимается раскачиваться взад-вперед. А госпожа Дениз принимается подталкивать меня к двери: – Ты должна уйти. Сейчас же. – Но я хочу ей помочь, – протестую я, хотя, честно говоря, и не уверена в этом. Экономка выталкивает меня за порог на улицу: – Ты уже достаточно помогла. Я не уверена, благодарность это или обвинение. Возможно, и то и другое. Глава 26 Только вернувшись домой, я вспоминаю про список продуктов, которые должна была купить для госпожи Лафонтен. Из-за произошедшего в голове такая каша, что я прошу ее вновь перечислить все, что нужно. Она не только добавляет кучу всего нового, но и настаивает, чтобы я все записала, чтобы уж точно «не забыть» про репу. Все хорошие овощи уже разобрали, так что мне приходится обойти вдвое больше лавок, чтобы отыскать необходимое. Ужин проходит в напряженной атмосфере. Реми с магистром Томасом снова поссорились на стройплощадке, и оба злятся, что я не работала. Экономка ворчит, что репа не годится для тушения, чем безумно расстраивает меня: я-то обошла восемь лавок, чтобы отыскать плоды, которые начали увядать. Так что, едва ужин заканчивается, все расходятся по своим спальням. На следующее утро мне первым делом хочется отправиться к Жулиане, но я понимаю, что сначала необходимо выполнить всю работу в святилище. А еще вдруг приходит мысль: если Жулиана хоть немного похожа на Четырехблочного Жака, если такие странности возникают от усталости, то больше всего на свете ей нужен отдых. Да и Симон, когда такое случалось, просил прервать расследование на день. Симон. Прошло всего два дня с тех пор, как он уехал в Мезанус. Интересно, он уже добрался? Думает ли он обо мне так же часто, как я о нем? Как только я маркирую все строительные леса внутри здания, магистр Томас поручает мне осмотреть скобы под серией внешних опор, на которых он хочет возвести еще один ярус, чтобы приступить к работе над потолком. Видимо, это и стало причиной спора Реми и архитектора. Камни арок уже готовы к установке, и Реми предлагает соорудить поперечины, но магистр беспокоится, что без дополнительной поддержки боков все обвалится. – Арки выдержат такую нагрузку! – кричит Реми, привлекая к себе внимание как минимум половины рабочих. – Просто вы хотите, чтобы все думали, что строительство продвигается только благодаря вам! – Я могу назвать с десяток причин, по которым следует отложить строительство опор, – гораздо спокойнее отвечает магистр Томас. – Особенно весной, когда из-за холода и сырости раствор хуже схватывается. Я обещал тебе свободу действий при строительстве сводчатого потолка. Но лишь когда мы приступим к нему. Не раньше. Мы никуда не торопимся. Готова поспорить, Реми заторопится, как только ему разрешат. Поэтому магистр и сдерживает его. – Но… – Подмастерье Лафонтен, – повысив голос, произносит архитектор. – Мое решение окончательно. Если ты не согласен, можешь уйти. Щеки Реми становятся пунцовыми, как розы на витраже, и он быстро уходит прочь. А магистр Томас переключается на меня. – Ты чего там стоишь? – кричит он. – И так отстаешь от графика. Реми прав, что злится на тебя. – Он разворачивается так быстро, что мантия закручивается вокруг его ног, но затем бросает на меня взгляд через плечо. – И не забудь про страховку, Катрин. Тьфу. Лучше бы я не останавливалась посмотреть на их перепалку. Но и сдержать любопытство не могла. А теперь пора возвращаться к осмотру. Я перекидываю ремни через голову крест-накрест. Синяки на животе за две недели стали фиолетовыми с желтым отливом, но они все так же болят, и мне не нравится давить на них без крайней необходимости. А еще – не нравится мысль, что они ровно на тех же местах, что раны Перреты. Следующие два дня мне приходится выполнять роль переговорщика между Реми и магистром Томасом: они почти не разговаривают друг с другом. Те, кто считает девушек моего возраста мелочными, даже не представляют, насколько упрямыми и угрюмыми могут быть двое взрослых мужчин, ругающихся из-за того, что оба считают своим. Учитывая то, сколько архитектор руководит строительством святилища, его собственничество понятно. Но он повредит своему детищу, если не обучит преемника. А Реми… Я невольно стискиваю зубы каждый раз, когда он находит меня. Он должен понимать, сколько проблем требует внимания магистра, понимать, что именно главный архитектор несет ответственность за все строительство… и что я не стану больше верить ему, когда он в очередной раз назовет свое поручение «срочным». К счастью, на третий день наступает День Солнца. Все работы прекращаются из-за служб. Всю церемонию я кошусь на галереи второго уровня, где расположилась семья Монкюир. Солнечный свет, льющийся сквозь цветные стекла, слепит меня, поэтому трудно что-то разглядеть с такого расстояния. Но к окончанию службы я совершенно уверена: Жулианы там нет. Строительные работы возобновятся только после полуденного молебна, так как многие фермеры предпочитают трудиться половину дня и приходят за благословением Верховного альтума на закате. А значит, у меня есть два свободных часа до того, как я кому-то понадоблюсь. Так что, едва Монкюиры покидают святилище, я отправляюсь за ними. Вспомнив слова Жулианы о том, что Ламберт восхищается мной, я иду наперерез ему, когда он начинает спускаться с крыльца. Но Удэн замечает меня первой: – Привет, котенок. Я недовольно фыркаю: – Реми единственный, кому позволено меня так называть. – Что ж, для меня большая честь попасть в такую привилегированную компанию, – усмехается он. – Кажется, ты потерялась. Твой дом в той стороне. – Удэн указывает на юго-запад от площади. Ламберт стоит неподалеку от нас. Графа нет. Скорее всего, отправился во Дворец Правосудия, чтобы проследить за работой стражи. – Я хотела спросить про Жулиану, – вздохнув, признаюсь я. – Ей лучше? Удэн фыркает: – Дуется на Симона из-за того, что уехал, и не выходит из комнаты. Как странно. Я поворачиваюсь к Ламберту и, сцепив руки под подбородком, смотрю на него снизу вверх. – Ужасно. Я могу нанести ей визит? Ламберт краснеет. – Полагаю, это не повредит ей. Удэн закрывает глаза, а я продолжаю улыбаться старшему из братьев. Но, прежде чем я успеваю обхватить предложенную руку, Удэн втискивается между нами и подставляет свой локоть. – Ай-ай-ай, брат, – бранит он Ламберта, уводя меня. – Что бы сказала леди Женевьева, если бы увидела, что ты играешь с маленькими котятами? Я еле сдерживаюсь, чтобы не поморщиться, но стараюсь сосредоточиться на том, что действительно важно: мне разрешили увидеть Жулиану. Ламберт присоединяется к нам, но мускулы на его шее натянуты, словно канаты шкива. Когда мы доходим до их дома, Удэн кладет руку мне на поясницу и ведет до лестницы, а затем – на второй этаж. Их дом довольно большой, поэтому по каждую сторону коридора три комнаты, а не две, как у нас. Удэн подводит меня ко второй двери слева и стучит три раза. – Жулиана! – зовет он. – К тебе гости! Краем глаза я замечаю, как Ламберт заходит в первую комнату и закрывает за собой дверь. А несколько секунд спустя Жулиана открывает свою. Солнца свет! Запах пота, немытого тела, человеческих испражнений и… страха ударяет мне в нос. Жулиана кажется худее, чем когда-либо, ее глаза напоминают черные провалы с фиолетовым отливом, волосы свисают грязными прядями вокруг впалых щек, но при виде меня на ее лице расплывается улыбка. – Кэт! Я отступаю на полшага назад, когда до меня долетает ее зловонное дыхание. Удэн корчится от отвращения и, прежде чем отвернуться, поднимает брови, как бы говоря: «Ты сама хотела прийти».