Не говоря ни слова, Ламберт делает шаг вперед и берет мужчину за руку. А Симон, махнув нам с Жулианой, поворачивает и заходит в затененный переулок между зданиями. Мы следуем за ним, но не проходим и нескольких шагов, как он внезапно вытягивает руку. – Вот здесь, – говорит он. – Что вы видите? Я прослеживаю его взгляд до земли. – Следы, – отвечаю я. Одни отпечатались лучше, другие хуже, но их трудно разобрать. – Они не так важны, – отвечает он. – Что еще? – Две линии в грязи, – указывая на них, говорит Жулиана. – Словно что-то тащили. – Хорошо. – Он смотрит на меня через плечо своим серо-карим глазом. – От чего они могли остаться, Кэт? Это отличный шанс исправиться после неудачного замечания о следах, хотя не сомневаюсь, что он задал мне вопрос не поэтому. – Два… – начинаю я и замолкаю. Два чего? Но внезапно я вспоминаю, как Симон рассказывал о том, что убийца сделал с Перретой, зарезав ее. – Два каблука. Кого-то протащили по переулку. Без сознания. – Превосходно. – Симон опускает руку и шагает дальше, ступая так, чтобы не задеть две линии. Мы с Жулианой следуем его примеру. Переулок заканчивается стеной, возле которой свалены кучи мусора. Параллельные полосы ведут к груде размером с человека, а вокруг нее кружат, жужжа, мухи. Запах разложения в воздухе трудно спутать с чем-то еще, хоть он и слабый. Симон замирает на мгновение, давая нам собраться, и, как только Жулиана кивает ему, наклоняется и отбрасывает грязное полотно в сторону. К счастью, я успеваю вовремя прикрыть нос и рот рукой. Никогда не привыкну смотреть на трупы. Никогда. Симон опускается на корточки рядом с ногами женщины, обутыми в прочные ботинки на высоких деревянных каблуках, и проверяет подвижность конечностей. – Она мертва примерно с полуночи. Плюс-минус час. – Убийца схватил ее, как только она вышла из дома? – бормочу я в собственную ладонь, все еще закрывая лицо. Симон качает головой: – Что с ней не так, Кэт? Кроме того, что она уже окоченела? Не дождавшись от меня ответа, он переводит взгляд на Жулиану: – Что изменилось? – Она лежит на боку у самой стены, – говорит она. – И ее тело прикрыли. – Верно. – Симон продвигается к лицу женщины и убирает в сторону распущенные волосы. – У нее не острижены волосы и не выколоты глаза, – выпаливаю я, опережая Жулиану. – И крови не очень много, хотя горло перерезано. – Синяки, – добавляет Жулиана. – Вокруг шеи – синяки. Они расцветают на фоне мертвенно-бледной кожи женщины, как жуткие фиалки. Симон тянется вперед и, не прикасаясь к мертвой женщине, пытается совместить пальцы с фиолетовыми отметинами, чтобы показать: те практически соответствуют размерам мужской руки. – Это произошло до того, как она умерла, а значит, ее задушили. – Он поднимается на ноги. – Ее горло перерезали после смерти, вот почему крови практически нет. – Симон замолкает на мгновение. – Так какие выводы? Ничего из увиденного не совпадает с другими убийствами. Эту женщину задушили, притащили сюда, а затем перерезали ей горло. Тело накрыли, словно убийца хотел скрыть случившееся или опасался, что его обнаружат раньше. И это разительно отличается от того, какими нашли тела Изабель и Перреты. – Нам хотели внушить, что это сделал наш убийца, – говорю я. – Вот только это не он. – Очень хорошо. – Симон не улыбается, но его чувства искренние. – Но кто это сделал? Жулиана хмурится: – Ты же знаешь: ее убил муж. – Да, но мы должны доказать это, – отвечает Симон. – Его руки, – выпаливаю я, вспоминая как Симон поднес руки к шее женщины. – Они полностью совпадут с синяками. Симон поднимает свою руку: – Покажи свою. Приложи к моей. Я прижимаю ладонь к его и соединяю наши пальцы. Впервые с той ночи в святилище мы нарочно касаемся друг друга. Жар тут же распространяется вверх по руке, сталкиваясь с жаром, исходящим из груди. Симон слегка сгибает кончики своих пальцев поверх моих. – У тебя руки такого же размера, что у убийцы, – говорит он. Это известие прибавляет мне смущения, и я опускаю руку. А Симон прочищает горло и отводит взгляд. – Хорошее наблюдение, но одного этого будет недостаточно. Что еще? – Он торгует зерном, – старательно избегая взгляда Жулианы, напоминаю я, пока незаметно вытираю руку об юбку. – А на пергаменте до того, как его спешно соскоблили, были записи о зерне. Это он написал записку! Симон одобрительно кивает: – Еще одна хорошая связь, но это могут посчитать и простым совпадением. – Почерк на записке совпадет с почерком торговца, – включается в разговор Жулиана. – Возможно, но сомневаюсь. Он не настолько глуп. – Симон задумчиво замолкает. – Хотя, видимо, считает, что настоящий убийца написал бы записку именно так. – Мужчина сразу же заявил, что его жену убили, – говорю я, вспомнив, как Реми насмехался над тем, что торговец даже не проверил дом тещи или свояченицы. – Довольно смелое предположение, ведь две других жертвы были проститутками с Дороги удовольствий… В груди вспыхивает тепло, когда Симон улыбается. – Отличное замечание, но не доказательство. Нам нужно что-то, что покажет: именно он убил ее и притащил сюда. – А полотно, под которым она лежала? – спрашивает Жулиана, и я мысленно пинаю себя за то, что не догадалась сказать об этом. – Мы можем доказать, что это его? Симон качает головой: – Похоже, полотно валяется в этом переулке с последнего дождя, если не больше. И даже если бы мы нашли между ним и торговцем связь, он бы мог заявить, что недавно выбросил его. Но… – Он поднимает палец. – То, что тело женщины прикрыли, очень важно. Этот убийца стыдился или сожалел о том, что сделал. А наш, как заметила Кэт на днях, стремится выставлять свои деяния напоказ. – Он кивает мне: – Есть еще идеи? С ощущением, что подвожу Симона, я обвожу взглядом тело и все, что его окружает. Полосы от каблуков заканчиваются у входа в переулок, а значит, они не помогут. Да и следы борьбы в доме уже прибрали. Соседи, возможно, и слышали, как супруги ссорились, но торговец сам признался в этом. Возможно, мы могли бы сопоставить порез с одним из ножей в доме. Но ножи постоянно используют в хозяйстве. Как и гвозди, о чем мне напомнил Реми. – Ботиночки, – говорю я. Симон внимательно смотрит на ноги женщины. – Что с ними не так? – Они туго зашнурованы сверху, но полностью ослаблены внизу, – нетерпеливо говорю я. – Если бы она попыталась так сделать хотя бы шаг, то подвернула бы ногу. Кто-то надел ей ботиночки на ноги, но не стал затягивать шнурки, а просто завязал, чтобы обувь не свалилась. – И это, вполне логично, мог сделать только муж, – заканчивает Симон. Мы поворачиваемся к выходу из переулка, где слышны крики. Все уже поняли, что мы тут обнаружили, поэтому вдовец жалобно плачет и пытается добраться до своей жены, но Ламберт сжимает его руку железной хваткой. – А если добавить к этому все остальные обстоятельства, ни один судья не усомнится в его виновности. Неважно, убил он ее в припадке ярости или тщательно спланировал это: главное, что он попытался прикрыться двумя другими убийствами. – Но он не знал всех подробностей, – говорит Жулиана. – Вот почему мы не поправляли слухи. Симон кивает. – Я только одного не соображу. Как ты понял, что ее тело здесь? – интересуюсь я. Симон пожимает плечами, словно я спросила у него, почему небо голубое. – Оттащи он ее далеко от дома, кто-нибудь увидел бы. По этой же причине он вряд ли бы рискнул перейти дорогу. Наверняка не скажешь, но это наиболее предсказуемое место. А когда я подошел сюда и посмотрел на его лицо, то понял, что не ошибся. Торговец хотел, чтобы все считали его жену третьей жертвой, и горожане, без сомнений, в это поверят.