– Но все это человек скрывает внутри. А есть какие-то намеки на то, как он выглядит? – спрашиваю я. Опустив плечи, Симон вздыхает и возвращается к столу. Занимает место рядом с Жулианой. Упирается локтями в бедра. – Высокий, физически развитый, интеллект выше среднего, молодой, возраст от двадцати до тридцати. Плохо ладит с женщинами. Перо Жулианы скрипит по листу. Когда она останавливается, а Симон продолжает молчать, я смотрю на него. – И все? Это все, что ты можешь сказать? Не знаю, чего я ожидала, но об этом даже я могла догадаться! – Это все, что я могу сказать наверняка, – говорит Симон, не поднимая глаз. – Пока у меня не появится больше работы. То есть – пока чудовище снова не вырвется из клетки. Глава 17 Не желая признаваться, что слишком много времени провела у Симона и не успела осмотреть новые строительные леса до ужина, я сказала, что все выполнила, но, так как модель святилища разбита, отправлюсь завтра на стройплощадку вместе с магистром Томасом и покажу ему все на месте. Не выспавшись из-за ночного визита Грегора, архитектор согласился со мной и отправился спать, как только госпожа Лафонтен принялась убирать тарелки. Реми заявил, что должен встретиться с другом, и вскоре ушел. Я пока не сказала ему, что знаю о его лжи. Жду удобного случая поговорить наедине. Но и у меня на сегодняшний день есть планы. И это не только работа. Как только госпожа Лафонтен медленно поднимается на третий этаж, я надеваю бриджи с короткой юбкой, крадусь вниз, выскальзываю через кухонную дверь в переулок и запираю замок на ключ. Мне не хочется терять голову, поэтому я стараюсь обходить пятна лунного света на пути к площади святилища. А когда другого пути нет, я останавливаюсь, чтобы осмотреться по сторонам в последний раз. Вот так видят мир другие. Мне даже кажется, что окружающий меня воздух дрожит, пока не понимаю, что дрожу сама. Вспоминая, как это выбило меня из колеи прошлой ночью, я закрываю глаза и лишь тогда вступаю в лунный свет. И тут же на меня обрушивается волна ощущений. Нос и легкие наполняются дюжиной ароматов, и мне приходится прикрыть лицо рукой, чтобы сдержать дыхание. Множество звуков отражается от каменных стен вокруг меня, напоминая рябь, исходящую от края бассейна с водой. Эта какофония сильнее, чем днем, когда сотни людей выполняют свою работу, перекрикиваясь друг с другом. Но спустя несколько секунд я понимаю, что могу отделить один от другого, да и уши уже режет не так сильно. Несколько пронзительных криков над головой вызывают ужас, но я тут же вспоминаю про летучую мышь, которую слышала прошлой ночью. Кто же знал, что они постоянно визжат? Я осторожно вдыхаю, и нос вмиг заполняет каменная и древесная пыль. Опустив голову, медленно открываю глаза. Казалось, я не увижу на земле ничего интересного, но это совсем не так. Камни у моих ног испещрены завораживающими узорами и полосами разной толщины. Я могла бы рассматривать их всю ночь, но заставляю себя поднять взгляд. От открывшегося передо мной вида перехватывает дыхание. Святилище сверкает миллионами радуг, отраженных тысячами крошечных граней известняковых стен. И все мысли и страхи, что этой силы следует опасаться, рассеиваются без следа от этой красоты. Поддавшись порывам, я бегу вдоль здания, наслаждаясь ветром, бьющим в лицо, ощущением камня под ногами и сиянием, разливающимся в воздухе. Это опьяняет. Но сначала работа, потом забавы. Когда я достигаю рукава трансепта, отходящего под прямым углом на юг от длинного нефа, у меня перехватывает дыхание. Отсюда начинается строящаяся восточная секция, где пришлось заменить леса. Новые опоры уже приняли на себя нагрузку, поэтому я пробираюсь через груды камней и дерева возле отведенного места для резчиков и столяров, после чего начинаю карабкаться вверх. Я ощущаю и вижу структуру дерева, поэтому легко могу различить, где старые, а где новые балки, где дуб, а где ясень. Стойкий запах железа, кожи и пота подсказывает мне, где вздремнул днем кузнец. Дерево скрипит и поет под моим весом, но нет и нотки, намекающей на разлом или хрупкость конструкции. Единственное, к чему можно придраться, – подломанная камышовая платформа. Но их не чинят. На третьем уровне я замечаю небольшую норку, прорытую насекомым, от которой тянется тонкая трещина. Возможно, этому тоже не следует уделять внимания, но я вытаскиваю голубую ленту из куртки и привязываю к раме, чтобы завтра залить трещину смолой. Щель между камышовыми палками такая маленькая, чуть больше игольного ушка, что приходится намочить конец ленты языком. Краска цвета индиго такая горькая, что я тут же сплевываю. Мне следовало догадаться, что вкус обострится не меньше, чем другие чувства. Сгорая от любопытства, я подношу к языку красную ленту – и узнаю, что ее красили свеклой и клубникой. Не затягивая время, я быстрее и увереннее осматриваю каждую секцию лесов. А когда добираюсь до верхнего уровня, останавливаюсь, чтобы посмотреть на город. Площадь в центре квартала селенаэ светится, как и несколько ночей назад, а мелодия, доносящаяся до меня, кажется до боли знакомой. Скорее всего – с монастырских времен. Если бы я обладала прекрасной памятью, как Жулиана, то знала бы об этом наверняка. Я различаю несколько глубоких баритонов, и мне становится интересно, есть ли среди поющих Грегор. Исходящий от квартала свет, кажется, усиливается, а песня становится громче, пока они не достигают пика – и не начинают стихать. Я поднимаю глаза к небу и вижу, что убывающая луна уже достигла высшей точки, а значит, прошла половина ночи. Надо поскорее закончить работу. Быстро осматриваю последнюю секцию, спускаюсь вниз. Луна теперь заняла такое положение, что я то попадаю в тень, то вновь выхожу на свет, но как же весело – хоть это и вызывает легкое головокружение – вновь и вновь ощущать, как изменяется восприятие! Но когда я собираюсь перепрыгнуть с одной платформы на другую, находясь спиной к площади, до меня доносится звук шагов по мостовой – и я невольно замираю. Поступь медленная и неторопливая, но нет сомнений: этот человек крупнее меня. Как можно тише я отвожу ногу назад и поворачиваюсь, чтобы посмотреть вниз. Даже из тени все видно довольно неплохо. Но важнее то, что меня рассмотреть удастся с трудом. Если только этот человек не знает, где я нахожусь. Из-за угла появляется фигура в плаще, с фонарем в руках, не очень высоко поднятым над землей. Мужчина примерно того же роста, что тот, которого я видела в ночь убийства, но у этого капюшон опущен и лунный свет блестит на серебристых волнах волос. Мне не видно его лица, пока он приближается ко мне: так как он внимательно смотрит на землю, чтобы не запнуться о груды камней и древесины. Ночной патруль? Магистр Томас говорил, что число стражей удвоили, но у этого человека не видно оружия. Он останавливается и поднимает фонарь, словно что-то высматривает на земле, а затем выходит из поля моего зрения. Его плащ падает на землю с мягким шорохом. И несколько секунд спустя он с усилием взбирается на первый уровень лесов. Судя по всему, он не заметил меня, иначе не вел бы себя так непринужденно. Я отступаю подальше в тень, когда бледная рука ставит фонарь на плетеную платформу недалеко от меня. Маленький нож на поясе – моя единственная защита, и я сжимаю рукоять вспотевшей рукой. Мне не хочется подходить достаточно близко, чтобы использовать его, но и выбраться отсюда удастся, только если пройти мимо мужчины. А он тем временем с тихим стоном поднимает верхнюю половину тела над краем. Сейчас – тот самый момент, когда у него меньше возможности среагировать, а у меня больше шансов сбежать. Я бросаюсь вперед и хватаюсь за край платформы, чтобы развернуться и соскользнуть вперед. Но тут фонарь освещает лицо мужчины, и я узнаю его. Это Симон из Мезануса. Глава 18 Глаза Симона расширяются от испуга, он отшатывается назад и тут же начинает скользить вниз. Я успеваю броситься к нему, чтобы ухватить за запястье. Правда, при этом задеваю плечом фонарь. Он отлетает в сторону, стекло разбивается вдребезги, а тусклый огонек, хоть немного освещавший пространство, гаснет. Симон разворачивается и ударяется о столб подо мной, но все-таки хватается за него, перенося свой вес на новую опору… Несколько секунд тишину ночи наполняет лишь наше тяжелое дыхание. – Небо в огне! – восклицает Симон. – Это ты, Кэт? – Да, – отвечаю я. Сердце так сильно бьется в груди, что ребра ударяются о платформу подо мной. – Тебя можно отпустить? – Да, пожалуйста. Я отпускаю его руку и сажусь, чтобы выглянуть через край. Симон крепко сжимает столб дрожащими руками и смотрит на меня снизу вверх. – Что, во имя Света, ты там делаешь? – Я здесь работаю, помнишь? А вот ты что тут забыл? Симон опускается на корточки, а затем спрыгивает на землю. – Делал свою работу. – Он несколько раз крутит запястьем, хмуро глядя вверх. – Пытаюсь понять, как выглядел город в ту ночь. Я перекидываю ноги через край платформы, чтобы спуститься вниз. – Ты же знаешь, что до крыши можно добраться и проще. Я легко приземляюсь перед ним и театрально отряхиваю руки. Симон хмурится еще сильнее. – Ночь тебя подери, женщина, ты как кошка. Его раздражение лишь веселит меня. – Если бы Верховный альтум услышал, как ты ругаешься в святилище, пел бы ты епитимью до восхода солнца. – Хорошо, что мы не в святилище. Симон тяжело вздыхает и смотрит на остатки фонаря. – Как тебе удается хоть что-то разглядеть, не говоря уже об осмотре строительных лесов? Я пожимаю плечами, напрягаясь от его предположений. – Верхние ярусы хорошо освещает луна. – Я прикусываю губу, вспоминая, насколько хорошо могу видеть в лунном свете. – Хочешь, я отведу тебя туда? – Для начала хочу узнать: действительно ли тот путь, о котором ты упоминала, проще, или, пробираясь по нему, я еще ниже уроню себя в твоих глазах? Я хихикаю. – Зависит от того, что нравится тебе больше – лестницы или леса. Симон наклоняется, чтобы поднять свой плащ, но даже не притрагивается к разбитому фонарю. – С лестницей я справлюсь. Показывай путь. Двери святилища заперты, но я знаю, какие окна можно открыть. Поэтому жестом предлагаю Симону следовать за мной. Вот только там, где я легко пробираюсь в темноте без фонаря, он спотыкается и запинается, так что я не выдерживаю и веду его за руку. Путь до западного конца святилища не близкий, и я осознаю каждую его секунду. Наконец мы добираемся до резных каменных блоков, сложенных позади фасадных башен, которые в дальнейшем потребуются для строительства. Когда я отпускаю руку Симона, он тут же вытирает ее о штаны, и это сильно задевает меня. Чувствуя, как начали пылать щеки, я поворачиваюсь к нему спиной и, не говоря ни слова, взбираюсь на выступ примерно в двух с половиной метрах от земли. Он довольно узкий, и мне бы не хотелось ходить по нему в юбке… или с плащом в руках. – Думаю, тебе лучше оставить его здесь, – говорю я, и Симон послушно кладет плащ на землю.