– Ну что за идиот! Это явно приведет к еще одному убийству! Реми фыркает: – Это же селенаэ. – И каковы же дети Ночи? – интересуется архитектор. – Поклоняются Луне, – бормочет Реми, глядя на остатки сосиски. – Маги и еретики. Магистр Томас подается вперед. – Что за невежество, Ремон. Они поклоняются Луне не больше, чем мы – Солнцу. Мало кто утруждается разобраться в теологии, но мать Агнес объясняла нам, что Благословенное Солнце – божественный дар. Мы чтим и восхваляем его в храмах, строя которые стараемся отразить его красоту и выразить нашу благодарность, но оно не бог. И я даже не представляю, как селенаэ могут испытывать что-то подобное по отношению к Луне. Ее свет недостаточно силен и постоянен, чтобы помочь хоть чему-то вырасти. Даже лунные цветы, которые оплетают стены квартала селенаэ, нуждаются в солнце. Но и они, и мы согласны в одном – за Небесами скрывается нечто большее. – Если ты не понимаешь нашей религии, – продолжает архитектор, – вряд ли сможешь спроектировать и построить что-то подобное нашему святилищу. – Обойдусь без ваших лекций! – Реми вскакивает на ноги. – Я не ребенок! – Так не веди себя как ребенок, – приподняв брови, отвечает магистр. Реми вылетает из кухни, не сказав больше ни слова. Спустя несколько секунд до нас доносится громкий топот с лестницы: он поднимается в свою комнату на третьем этаже. Я с удивлением на лице поворачиваюсь к архитектору: – Что это с ним? Магистр Томас устало потирает лицо, но тут же отводит руку и морщится из-за порезов на пальцах. – Не уверен, что смогу доверить ему расширение трансепта через два года. – Почему? Он же закончил учебу. – Да, но ему предстоит еще многому научиться. Даже я стал мастером только после того, как мне исполнилось двадцать пять. Интересно, как воспримет Реми, что после восьми лет учебы и подготовки ему придется ждать еще пять? – А каким вы были в его годы? – спрашиваю я. На лице архитектора появляется улыбка, хоть и немного натянутая. – Высокомерным. Самоуверенным и переполненным грандиозными планами. Неспособным ценить тех, кто меня окружает. – Что ж, значит, Реми действует точно по плану. В этот раз магистр Томас усмехается, а затем встает и убирает выбившуюся прядь мне за ухо. – Сделай мне одолжение, направь все силы на восстановление модели. – Это займет несколько недель… …Потому что я потрачу не меньше пары дней, чтобы просто разобрать все осколки. Архитектор склоняется ниже, чтобы заглянуть мне в глаза. – И поменьше общайся с венатре. Дело не только в валериановом чае. Не сболтнуть бы что-то лишнее, – говорит он. – Ты рассказала все, что знала. Большего ему знать не следует. Я киваю, но не потому, что согласна, а чтобы показать: я услышала. И магистр уходит. * * * К тому моменту, как Реми появляется в мастерской, чтобы пройти в святилище, я успеваю собрать почти все куски, которые больше ни на что не годятся, в ведро, и разделить оставшиеся каменные блоки на несколько куч в зависимости от размера. Основание модели пока не трогаю. Прежде чем начать что-то строить, надо отремонтировать подставку. Окно, ведущее на улицу, открыто, чтобы проникало больше воздуха и света, поэтому все утро в него заглядывают люди. Я не обращаю на них внимания. Но ближе к полудню, когда я соскабливаю раствор с блоков, расположившись в центре комнаты, свет опять заслоняет какая-то фигура. И что-то подталкивает меня поднять глаза. Это Симон из Мезануса. – Как вы себя сегодня чувствуете, мисс Катрин? – осторожно спрашивает он. – Довольно неплохо, сэр. Но я проспала больше двенадцати часов. На его лице застыло такое выражение, какое бывает у детей, которые ждут, что их отругают. Мне приходится опустить голову, чтобы скрыть улыбку. – Я не ожидал, что чай окажется таким крепким, – прочистив горло, говорит он. – Простите. – Извинения приняты. – Я поднимаю глаза. – Но, насколько мне помнится, я просила называть меня Кэт. Как все называют. Кроме матушки Агнес. И Реми. – На самом деле я пришел сюда именно поэтому, – говорит Симон. – Я могу войти? Я киваю на двери не только потому, что нельзя отказывать венатре, но и из любопытства. – Не заперто. Толкнув дверь, Симон заходит внутрь и внимательно осматривает погром. – Что произошло? – Здесь была модель святилища. – Я встаю и смахиваю пыль с рук. – Ножки стола с одной стороны подогнулись и, ну… Я пожимаю плечами. Еще одна полуправда. Перрета выбила одну ножку и сломала вторую. Симон рассматривает крошечные осколки цветного стекла, которые разложил архитектор. – Наверное, она выглядела великолепно. Я указываю на год, выбитый на основании модели. – Такая же старая, как святилище. И мы обозначали на ней каждое изменение. Симон поднимает связку веток и камыша из кучи. – Даже строительные леса? – Даже их. Это очень удобно, если требуется что-то уточнить. – Я дожидаюсь, пока он положит ветки обратно. – Так зачем вы пришли? Сцепив руки за спиной, венатре обходит сломанный стол. – Вчера, когда ты ушла, что-то еще долго не давало мне покоя. Но я так устал, что не стал разбираться. Хорошенько выспался, пересмотрел записи Жулианы и, наконец, понял. – Симон доходит до дальнего конца комнаты и поворачивается ко мне. – Тебя зовут Кэт. – И? – Я вытираю вспотевшие ладони о рабочий фартук. – «Иди домой, маленькая кошечка[2]», – цитирует Симон. – Селенаэ разговаривал с тобой. – Не дождавшись от меня ответа, он делает пару шагов в мою сторону. – И ты это поняла. Вот что тебя так взволновало. У Симона угловатые черты лица, разве что нос округлый и вздернутый. Это придает венатре мальчишеский вид, каким бы серьезным он ни старался казаться. – Разве это имеет значение? – спрашиваю я, а затем решаюсь на первую ложь: – Я его не слышала. – Но это означает, что селенаэ наблюдал и, скорее всего, следил за тобой. А это очень интересно. Мне снова становится не по себе. Я все еще считаю, что тот человек не сделал ничего плохого, да и магистру Томасу не понравилось, что венатре хочет отыскать его. – Извините, но я не смогла толком его разглядеть. Симон вздыхает, словно догадывается, что я что-то скрываю. – Но ты начнешь проверять, не следит ли за тобой кто-нибудь? И как-то обезопасишь себя? Я киваю, прежде чем он начнет перечислять, как именно мне это сделать.