— За Скрытой рекой все верят в богов Норинат. Новая вера пришла с севера, но не смогла пересечь перевал Вальду и обошла наши земли стороной. — Расскажи о своих богах. — Рассказать? — Да. — Зачем тебе это? — Мне интересно. Ну, пожалуйста. Солнце ласково гладило её нежное юное личико, и Влахосу нравилось наблюдать, как оно играет золотыми бликами на белокурых волосах молодой служанки. — Ладно, — наконец, сдался он. Он провёл свою спутницу на середину площади. В самом центре, на возвышенности, украшенной цветами, стояли пять исполинских статуй, чьи головы, казалось, задевают макушками небо. Посередине расположился широкий полукруглый алтарь из золотых плит. Возле него, возведя золотой и серебряный жезлы к солнцу, стоял старший архонт и читал молитвы над миской с зажжёнными маслами. На его голове сиял обруч, сплетённый из пяти золотых прутьев. — Видишь на лбу архонта и на концах его скипетров символы? — обратил внимание девушки стражник короля. — Это бокставы старых богов, — кивнула Данка. — У Багряна такой же под сбруей. Но что они значат? — Два скрещённых меча лезвиями вниз — ксифосы для боя и жертвоприношений. Скипетр между ними — жезл погонщика быков. Ангенор, как ты знаешь, основал пастух. Это символ его власти. Круг, соединяющий их, символизирует Норинат — огромный камень, из которого произошли боги и всё существующее в этом мире. Об этом написано в «Вилевдатте», в части «Новагерет» — «Сотворение мира». — А мы носим четырёхконечные звезды. Лучи значат Смирение, Послушание, Воздержание, Служение. Ещё этот символ называют цветком чистотела. — Я знаю, — ответил Влахос. — Люди, которые носили эти символы, сожгли Ровенну и вырезали всех, кого я любил. — Извини. — В этом нет твоей вины. Зачем ты извиняешься? Статуя Хакона была изваяна из красного мрамора. Белые прожилки пронизывали всё его тело, как сосуды. Голову бога венчала альмандиновая корона, а в руках он держал шлем с шестью бычьими рогами и длинный ксифос. Между его бровями сиял рубин размером с апельсин. — Это главный бог нашего пантеона, — прошептал Влахос девушке на самое ухо, чтобы не отвлекать служителя культа. — Хакон, бог-воин. Он научил людей сражаться. Он дарует силу и отвагу, направляет оружие против врага. Ему возносят хвалы и приносят кровавые жертвы перед походом. Кровь священных животных — его сила. Умирая, они отправляются к нему и служат ему вечно. — Они отправляются в горы? Как души людей? — Да. В Долину королей. Ты видела когда-нибудь бродячие огни? Только не путай их с Орвени. Бродячие огоньки безобидны, а она прикинется далёким факелом путников и заведёт тебя в самую даль. Говорят, она часто поступает так с чужаками, которые решают ограбить королевскую гробницу. Королей хоронят в гробах из чистого золота. Поэтому всегда находится кто-то, кто решает проверить свою удачу и идёт туда, подгоняемый алчностью, чтобы никогда не вернуться обратно. — Но Орвени появляется только ночью. — Если не знать, где спрятана могила, её можно искать несколько суток, а то и месяцев. А там подоспеет и она, и горные волки, и чудище Мериана. Ты слышала о нём? — Нет. — Тогда тебе стоит спросить у Согейра. Он видел эту огромную кошку собственными глазами. Эта зверюга плотоядная, как волки, только больше каждого из них в несколько раз. Но в Долине королей её видят редко, значит, живёт она в Диких горах. Ещё одна причина не испытывать судьбу. По левую руку от Хакона стояла белоснежная статуя женщины, чья тяжёлая коса свисала с плеча до самого низа, руки были подняты так, будто она была готова обнять весь мир, а на её ноги были надеты сапоги из цветов. В её короне из лепестков сиял такой же большой, как рубин Хакона, гранёный сапфир. — А это Беркана? — Да. Богиня-мать. Она дала жизнь всему, что есть на этом свете: животным, растениям, людям, птицам, рыбам. Ею движет любовь и забота. Она помогает женщинам справляться с родами и заботиться о детях. Бережёт домашний очаг. Раньше её изображали, как и Хакона, с золотым обручем на голове, на котором были шесть бычьих рогов, но постепенно эта традиция сменилась на изображение обручальных браслетов и небольшой намёк на беременность. Данка вгляделась в изваяние. И действительно, живот богини был немного округлён. И это открытие показалось ей интересным — раньше она этого не замечала или не придавала этому значения. Влахос продолжал: — А это Эгиль, брат Берканы, бог-ремесленник. Его статуя из песочного мрамора находилась по левую руку от Берканы. Он держал молот и пилу, а жёлтые гессониты сияли в его глазах, как два солнца. — К нему обращаются рабочие и торговцы, когда дела идут неважно. Он же, по легенде, и выточил альмандиновую корону. — Я слышала. Значит, корону Хакона сейчас носят короли? — Да. Говорят, она тяжёлая, как гора, и холодная, как лёд. Эгиль сделал так, чтобы короли помнили, что корона — не украшение, а символ власти. Слева от него возвышался зелёный, как трава на лугу, бог Веньё, у чьих ног стояла большая корзина яблок. В руках его извивалась змея. — Веньё, брат Хакона. Он исцеляет от болезней. Он знает всё в этом мире, всё подчинено его уму. Он сам — учёный и помощник людям науки. Когда болеешь, нужно принести ему яблоки или цветы и попросить о помощи. Он помогает всегда и во всём. Его лицо скрыто капюшоном, потому что его нет. По легенде, бог ночных животных Мериан решил помериться силами с Эгилем, кто из них может создать самого опасного зверя. Эгиль создал из мха и коры дуба медведей, а Мериан смешал глину с травой и создал змей. Одна из них, Ашаса, забралась Веньё на шею через рукав и откусила ему лицо. После этого кожа Веньё стала ярко-зелёного цвета. А Ашаса уползла и поселилась в долине Гирифор, где потом осел клан Ээрдели. Сейчас там множество змей, ядовитых и не очень. У Ровенны есть места, где нельзя даже ступить, не угодив при этом в гадюку. — Поэтому на вашем гербе изображён змей? — Это та самая Ашаса, которая в наказание за рану Веньё укусила себя за хвост и теперь терпит невыносимую боль. Это символ терпения. — Поэтому говорят, что нет на свете более терпеливых людей, чем вы? — Ангенорцы решительны, кантамбрийцы верны, эвдонцы живучи, а мы терпеливы. Рядом с Хаконом, выставив на вытянутой руке весы, возвышалась чёрная статуя Саттелит, чью голову украшала, подобная острым рогам, белая корона из зубов и костей. Половина её лица была человеческой, а другая — обглоданным черепом, и из её глаз капали аквамариновые слёзы. Под её ногами лежали бычий и человеческий черепа. — Это дочь Берканы и Хакона, — сказал Влахос. — Богиня смерти. Четверо богов дают жизнь, силу, умение, здоровье, а Саттелит забирает. И перед нею все равны. Поэтому она является и богиней правосудия. — Но почему она меньше остальных богов? — спросила Данка, глядя на статуи. — Её изображают подростком, который никогда не состарится и не умрёт. Она всегда юна, но в ней нет жизни. Когда-то, если верить легендам, и Саттелит захотела породить нечто живое, как её мать, но все мужи, к которым она прикасалась, умирали. И тогда она разрезала себе грудь алмазным клинком, и из крови её вышли пятеро существ. — Он указал на небольшие статуи, стоящие полукругом у статуи Саттелит: — Чарна — богиня магии, будущая супруга Эгиля и мать богини ветра Доран, Мериан — покровитель ночных животных и птиц, Глуас — бог, туманящий разум, Фехт, от крови и слёз которого произошли все болезни, и Дерва — богиня, напускающая на людей уныние. Только Чарну людям удалось задобрить. Говорят, эта богиня до тех пор будет благосклонна к людям, пока живы те, кто ей служит. — Я слышала, — глазки Данки загорелись яркими звёздочками, — эти статуи изваяли в те времена, когда царствовал Ардо, который видел богов, потому и статуи выполнены в настоящую величину. Вот бы их увидеть, правда? — Одну можешь. — Кого? — Саттелит. Её кожа черна, как самая тёмная ночь, и на ней сияют звёзды. Когда на улице темно, она спускается с гор и распускает свои длинные серебряные локоны на небосводе. — Значит, ночью мы видим Саттелит? — Если верить преданиям. Влахос нравился Данке, и она чувствовала, что нравится ему. Влахос задавал ей много вопросов и слушал больше, чем говорил о себе, а Данке так хотелось узнать о нём как можно больше. Но Ловчий упорно избегал ответов на прямые вопросы, ссылаясь на то, что его жизнь по-настоящему началась пять лет назад. О своём княжестве он сказал лишь то, что это был суровый горный край, где снежные хребты тянутся до самого моря, а у подножия расстилаются луга, на которых когда-то пасся скот. Повсюду ещё недавно жались друг к другу крестьянские дома, а замок Ровенна с сотнями башен до неба стоял на холме. Теперь там были только горы, которые всё так же тянутся снежными хребтами к морю, и больше ничего. Только ядовитые змеи и остались. Проходя мимо цветочной лавки, Влахос стащил фиалку и подарил девушке. Продавец заметил кражу, но решил не поднимать шума — меньше всего ему хотелось переходить дорогу Бродяге. Данка засмущалась, но вплела цветок себе в косу. Очень скоро они дошли до указанного королевой дома и, постучав в чистые, будто вылизанные, дубовые двери, вошли внутрь. В довольно просторном помещении, отделанном красным деревом, за прилавком, на котором стоял лоток с необработанными аметистами, сидел мужчина с глубокими благородными залысинами и в сюртуке из дорогого кантамбрийского бархата. В руках он вертел один из камней, довольно крупный, и придирчиво изучал его через увеличительное стекло. Видимо, камень не прошёл сквозь призму параметров въедливого отбора, потому что уже спустя пару секунд был безжалостно отброшен в корзину у стола. — Что угодно? — спросил ювелир, не удостоив вошедших даже быстрым взглядом. — Мы пришли по личной просьбе её величества королевы Суаве, — заявил Влахос, что сразу изменило ситуацию. Мужчина отвлёкся, отбросил лупу в коробку с самоцветами и встал. — Что же вы сразу не сказали? — Его лицо расплылось в елейной улыбке. — Милости прошу. Он провёл гостей в дальнюю комнату и усадил за стол, на котором стояли кубки. — Вина? — угодливо спросил хозяин. — Южное кантамбрийское. Самое лучшее. — С удовольствием, — ответил Влахос. — Прошу меня простить, — спохватился хозяин лавки. — Получил крупный заказ на оценку аметистов. Нашёл две фальшивки. Какие-то умельцы выкрасили стекло в фиолетовый цвет. Сейчас, знаете ли, нужно быть осторожным, иначе продашь гальку, удачно совпавшую цветом с самоцветом, по цене самого самоцвета, стыда потом не оберёшься. А для меня репутация важна, как для любого в моем деле. Меня, кстати, зовут Дагмар, — сказал он, протягивая бокал девушке. — Я — Данка, — ответила та, принимая бокал. — Данка, какая прелесть, — улыбнулся ювелир. — Знал я как-то одну Данку, пряла пряжу в паре кварталов отсюда и приносила моей жене нитки на продажу — милое было дитя. Ручки пухленькие, кожа нежная-нежная, глазки светлы, как аквамарин. Кажется, она вышла замуж за мясника. Но это неважно. Вы тоже хорошенькая. А вас я знаю. — Дагмар указал мизинцем на предводителя Ловчих, подав ему бокал. — Как поживаете? — К сожалению, мне нечем вас порадовать. У меня всё хорошо. — Наслышан о ваших делах в Нижнем городе пару лет назад. Весь город об этом судачил. — Значит, урок был усвоен. — Влахос пригубил вина. — Понимаю вашу преданность королю, но, чтобы доказывать её вот так… — Ювелир осёкся. — Вы весьма жестокий учитель, знаете ли. — Некоторые науки вколачиваются только с помощью кулаков и ссадин. — Племянник моей соседки был среди тех заговорщиков, — сказал Дагмар, наполняя кубок для себя. — Бедняжка до сих пор не оправилась. — Ювелир задумчиво прищурил глаз. — Кажется, она вас прокляла до седьмого колена. — Значит, хорошо, что я не верю в проклятия. — Значит, хорошо, — кивнул Дагмар и сделал глубокий глоток. — Так что вас привело в мою скромную обитель? — спросил он, окинув гордым взглядом обитель, которая вовсе не была скромной. — Сам предводитель Ловчих не стал бы приходить сюда без особого распоряжения. У королевы новый заказ?