— А твоя мать? Если ты погибнешь, она останется с твоим отцом совсем одна. — Если я погибну, ей выплатят компенсацию. С деньгами, которые ей заплатят, она сможет уйти от этого придурка и жить, ни в чём не нуждаясь. Корвен увидел в карих глазах подростка решительность, свойственную редкому человеку, даже взрослому. — Так дело в деньгах? — Дело всегда в деньгах. — Ну, мало ли какими путями можно их получить? Например, не вполне законными. — Я не вор, — возразил мальчик, оскорблённый в своих лучших чувствах. — К тому же, если меня поймают, то отрубят руку. А как я стану воином без руки? — Ох, если бы каждому, кого уличали в воровстве, рубили руку, нашему казначею пришлось бы носить за поясом топор вместо пергамента с отчётами, и половина придворных в один день бы стала однорукой. Сидящие за столом прыснули смехом. Каждому из них была известна давняя борьба камергера и Хранителя казны с казнокрадами. Корвен хватал за руку воров в замке, младший Монтонари — вне его стен. Но если Корвен делал это из чувства долга перед королем, то Сальдо Монтонари двигал исключительно меркантильный интерес, которого он не скрывал и не стеснялся. Он любил деньги и не любил, когда их брали без его разрешения или, что ещё хуже, брали больше, чем он давал. Он буквально следил за каждой монетой, что шла в оборот в пределах королевства, и с завидной регулярностью устраивал проверки в разных частях Ангенора на предмет уплаты графами и лордами областей различных налогов. Внезапные визиты дотошного брата зятя королевы всегда оборачивались для них головной болью и величайшей радостью, когда он, наконец, вдоволь напившись их крови, уезжал. Сальдо было дело буквально до всего — в конце концов, его единственной любовью были деньги, а заласканными детьми — книги бухучёта. Корвен только диву давался, как этот молодой мужчина добровольно иссушил своё сердце до состояния заполненного сводными таблицами пергамента и посвящал всё своё время расчётам и отслеживанию денежных средств. Даже во время еды он умудрялся вглядываться в какие-то цифры и пресекал любую попытку отобрать у него бумаги. Обычно он, даже не отвлекаясь от отчётов, вкрадчиво предупреждал: «Не стоит этого делать», — и у желающего ему помочь это желание сразу исчезало. Однако и ему были не чужды минуты покоя. Таковыми Хранитель казны называл то время, когда они с Корвеном устраивали шахматные турниры в дальней части библиотеки. Они играли и вели отвлечённые беседы, и тогда становилось очевидно, что мир младшего Монтонари состоит не только из цифр. Камергер находил в нём интересного собеседника, способного поддержать разговор практически на любую тему, начиная от литературы и заканчивая политикой. Впрочем, он никогда не отвечал на вопросы о личном. Пожалуй, Сальдо был в замке единственным человеком, о котором Корвен почти ничего не знал, и это ему не нравилось. Когда они закончили завтрак, в кухне появилась Данка. Она сказала, что принцесса Вечера уже проснулась и просит принести ей завтрак. Кухарка забегала по кухне — она ожидала, что после дороги принцесса проспит минимум до полудня, а не встанет ни свет ни заря. Через пару минут поднос для принцессы был уже готов. Корвен не пренебрёг своей обязанностью и дал ложку с приготовленной кашей кухонной кошке. — Это не значит, что я не доверяю своим работникам, — пояснил он Данке, — но это моя обязанность. — Неужели вам не жаль животное? — Жаль. Но мы не можем давать пробовать блюда людям. Хотя ради некоторых конюхов я бы, пожалуй, сделал исключение. Кошка слизала кашу со смородиной и начала умываться. — Думаю, поднос можно уносить, — сказал камергер. Около полудня Хранителя ключей вызвала королева. — Чем могу служить? — спросил он, учтиво поклонившись. Суаве в добровольном затворничестве своих покоев сидела за письменным столом и читала «Четырёхлистник». Платье простого кроя, но из дорогой ткани, подчёркивало белизну её кожи, а вдовий пояс без вышивки перетягивал талию. Единственный рубиновый браслет, подарок короля Эдгара, поблёскивал на тонком запястье, обручальный же был спрятан под рукавом, а на груди, кроме золотой четырёхконечной звезды (или четырёхлистного чистотела, как её ещё называли), не было никаких украшений. Светлые волосы королевы были аккуратно прибраны под сетку и перевязаны лентами. Утреннее солнце сквозь тучи отбрасывало на её лицо рассеянный тёплый свет и подсвечивало пушок длинных светлых ресниц. — Полагаю, вы уже знаете, что скоро моя дочь выходит замуж? — спросила она тем нежным голосом, который ласкал ухо любого мужчины. — Разумеется, моя королева, — ответил камергер. — Я хочу, чтобы вы всё организовали. — Я слышал, король не хочет устраивать пышное торжество и уже составил смету с Монтонари. — Не хочет, но сделает, — возразила королева с улыбкой. — Мы всё обговорили сегодня утром. К тому же нужно ещё позаботиться о церемонии отказа от старой веры для Вечеры и Альвгреда. Хранитель ключей помедлил с ответом. — Прошу прощения? — Я была бы рада сказать, что моя дочь и Альвгред переходят в новую веру по своему желанию, но это нужно для благосклонности самрата Касарии. — Моя королева, прошу меня простить, но вы уверены, что принцесса поступает правильно? Я имею в виду, что смена веры — очень ответственный шаг. Вы искренни в своей вере, но принцесса… — Это её выбор. — Но идёт ли он от её сердца? По лицу королевы было видно, что ответ отрицательный. — К тому же, — продолжил Корвен, — согласен ли Альвгред сделать это добровольно? — Он уже согласился, — ответила королева. — Мы с дочерью говорили с ним только что. Мальчик сказал, что ему трудно поддаться уговорам невесты, но вы же знаете, что моя дочь умеет убеждать. И она права. Тонгейр никогда не примет Альвгреда, если их будет разделять религия, как не пойдёт на уступки невестке по той же причине. Моя дочь понимает всю ответственность. Я знаю, что она едва ли изменит что-то в своей душе, но она сделает то, что решила. И Альвгред её поддержал. Корвену ничего не оставалось, кроме как принять указание. — Хорошо, моя королева, я всё сделаю. Вы хотите, чтобы всё прошло, как и на вашей свадьбе? Пышно, чтобы горожане рассказывали о пиршестве своим детям и внукам? — Лучше, — ответила королева. — Мне нужно, чтобы имя моей дочери звучало на каждом углу: от замка — до Ворот Мира, от площади Агерат — до Кроличьего тупика. Чтобы гости разнесли вести о свадьбе в родные края. Но я не говорю о растрате казны — едва ли в нынешнее время это добавит королю уважения. — Вы хотите организовать торжество, не тратя денег? — Так хочет Вечера. Если я хорошо знаю свою дочь, то она уже придумала, как это сделать. От нас же будет зависеть только комфорт высоких гостей. И если вкусы и предпочтения графов Ангенора нам известны, то, что считает комфортом касарийский самрат, для нас настоящая загадка. Какие они, эти касарийцы, Корвен? Я слышала, те семеро, что служат нам в Столпах, не забыли свои нравы и обычаи? — Никак нет, моя королева. Они всё так же грубы и предпочитают спать на полу с сеном вместо подстилки и камнем вместо подушки. И, как все касарийцы, проводят в молитвах одну пятую своего дня. Едят руками мясо с кровью и запивают только северным вином. Брань — их родное наречие, а пташки из Миртовых домов — любимая забава. — Значит, корона должна поставить Тонгейру миртовых девок, если так пожелает великий самрат? — Королеве не нравилась эта идея. — Тонгейр — единственный из самратов, который женился по любви, но, насколько мне известно, верность Меганире не является его сильной стороной. Если вы распорядитесь, я доставлю ему миртовых красавиц тем способом, который не бросит тень на альмандиновую корону. — И распорядитесь выделить для самрата лучшие покои. — Распоряжусь приготовить покои в западном крыле. Из окон восточного видна площадь, а окна западного выходят на часовню. — Думаю, так будет лучше. Несмотря на нравы касарийцев и характер самрата, его жене едва ли придутся по душе полуденные жертвоприношения. — Вы как никогда правы, моя королева. Кто будет ещё из гостей? — Родители, граф Алого утёса, граф южных земель, графы Ревущего холма, Полулунной башни, Старого двора. — Я распоряжусь, чтобы вашу сестру и графа Монтонари разместили ближе к вашим покоям. А графиня Шеноя и постул Эвдона? Они уже дали ответ на приглашение? — К сожалению, да, — тяжело вздохнула королева. — Виттория-Лара и Пелегр отказали. Наш король первым делом отправил им приглашения, но они сослались на благовидные причины: здоровье, дела — и отказали. Они этого не написали, но они нас осуждают. Забавно, верно? Особенно осуждение эвдонцев. Касарийцы же молчат. — Но… — замялся камергер, — вы только что сказали, что они будут. — Возможно. Для этого и нужно приготовить покои для них и их приближённых. — То есть они могут не прибыть ко двору? — Молю Бога, чтобы этого не произошло. Брак дочери устраивается именно для них, и, если самрат проигнорирует приглашение, это будет значить, что король не получит от него даже возможности попросить о помощи на северных границах. — Полагаю, это не сулит нам ничего хорошего. — Это будет катастрофа. — Неужели на границе всё так плохо? Королева молча кивнула. — Жена Гарая уже родила? — неожиданно спросила она. — Пока нет, но сын говорит, что Аннит разродится со дня на день. — Если Теабран осадит город, Осе прикажет брать в армию всех без разбора. Даже если у мужчины только что родился ребёнок. Я скажу, когда им следует покинуть город. Эти слова Суаве морозом скользнули по затылку камергера. — Гарай не согласится. Он будет защищать город, как и остальные. Это его долг. — Он не воин, а лекарь. Скажи ему — это приказ королевы. Страшная картина возможного будущего представилась взору мужчины, и он мотнул головой, отгоняя её, как злую осу. — Неужели у Теабрана всё-таки есть возможность дойти до Паденброга? — Никто не предъявит свои права на престол, не имея за плечами воинов, чтобы в случае отказа добиваться власти с помощью клинков и стрел. Ангенор ждут тяжёлые времена, мой друг. — Моя королева, — с отеческой интонацией в голосе откликнулся Корвен, — я уверен, всё обойдётся. В стенах Паденброга содержится сила, которая способна противостоять самозванцу. — С каждым годом Королевских кирасиров становится всё меньше, — холодно отрезала королева, — регулярной армии почти нет. Если Шеной решит отделиться от Кантамбрии окончательно, Чернильная Рука будет вынужден перекинуть свои войска туда. А ты же знаешь — он портит всё, к чему прикасается. А эвдонцы, — она усмехнулась, — они хорошие охотники, но не воины. С кантамбрийцами и кирасирами им не тягаться. Остаются только орудия. Я боюсь, что перед Теабраном все наши старания окажутся тщетными. — Но наша армия сильна, моя королева, — возразил Хранитель ключей. — Покойный король Эдгар с армией в два раза меньшей отбивал легионы противника…