Она прыснула смехом. — В Эквинском замке, когда я туда только прибыла, первый вопрос, что мне задал Оллан, был о Киране и нашем с ним бое. Дня не проходило, чтобы я не слышала шёпот у себя за спиной — как получилось, что я его ранила? Весь год, изо дня в день любой, от Ваноры до слуг, считал своим долгом обсудить его смерть, когда думал, что я не слышу. Я знаю, ты тоже меня винишь. — Это не так, — Согейр поспешил возразить. — Тогда почему я вижу в твоих глазах упрёк? — Может быть, потому, что вы сбежали в горы ночью одна и подвергли себя опасности? Где-то совсем близко завыл волк. Вечера и Согейр тревожно обернулись в поисках источника звука. Но, похоже, опасности не было. — Осе вполне мог бы тебе заплатить за то, чтобы ты меня здесь бросил, сложись ситуация иначе. — Король не желает вам смерти. — Иначе ты, несомненно, был бы первым, кого бы он поставил об этом в известность. — Чего вы от меня хотите? — не выдержал Согейр. — Я просто хочу, чтобы на меня прекратили смотреть как на вероломную убийцу. На том они и закончили, не желая более разговаривать друг с другом. Когда первые солнечные лучи окрасили небо над Долиной королей в приглушённый розовый цвет, Согейр разбудил Ревущего и Велиборку. Вечера отрицала, что уснула, и Согейр меньше всего хотел с ней спорить. Она выглядела уставшей и растерянной, совсем непохожей на ту девушку, что недавно пыталась залезть ему под кожу. Её белое лицо, будто по её венам тёк жидкий жемчуг, а не кровь, обладало правильными чертами королевы Суаве и острыми скулами Роксбургов. От природы волнистые, иссиня-чёрные, как у отца, волосы были стянуты в тугую косу, а серые глаза напоминали блестящий, с радужными переливами лабрадор. Даже недолюбливая Вечеру, Согейр признавал, что она, безусловно, обладала красотой, которая всё же обещала расцвести ещё пышнее с возрастом. Такая внешность, как у неё, во все времена являлась излюбленным лакомством для поэтов всех сословий. Благодаря их щедрым метафорам, описывающим лицо и непростой характер принцессы, её уже окрестили Алмазным Эдельвейсом, сделав её символом красоты, но красоты холодной. Принцесса Ясна, впрочем, не понимала истинного значения этого прозвища и страшно завидовала сестре. Её саму крайне задевало то, что о ней писали как о Ягнёнке или Жемчужном Скворце, она искренне полагала, что подобные сравнения не достойны наследницы трона. Но Согейр был абсолютно согласен с обоими сравнениями. Они молча собрали вещи, затушили костёр и отправились в путь. Идти до склепа Кирана нужно было около получаса. Согейр аккуратно обходил коварные тропы, которые выглядели ненадёжными и могли не выдержать вес Ревущего и Велиборки. Вечера за всю дорогу не проронила ни слова и послушно вела кобылу позади. Такой она нравилась легату гораздо больше. Склеп принца оказался на продуваемом всеми ветрами склоне в нескольких метрах от обрыва, к которому примыкала довольно широкая дорожка, поросшая серой травой. Как и писала королева, рядом из скалы рос альмион, раскинувший в стороны корявые сухие ветки, под которыми укрылась дверь из чёрного обсидиана. Принц за свои шестнадцать лет ничего сделать ещё не успел, поэтому дверь украшал только его профиль на фоне бычьей морды и его имя на языке ангенорских рун. — Уйди, — сказала Вечера, обращаясь к легату, но на него не глядя. — Я должна побыть одна. Согейр отвёл Ревущего в сторону на несколько метров за огромный серый валун. Может быть, из любопытства, может быть, из страха, что принцесса что-нибудь натворит, легат поглядывал на неё из укрытия, но ничего особенного не замечал. Вечера спрыгнула с Велиборки и просто стояла у каменной двери. Около метра отделяло её от тела погибшего брата. Она ничего не делала, просто молча смотрела на камень. Она стояла так долго, что Ревущий уже начал нервно мотать головой. — Тихо-тихо, — шёпотом успокаивал его Согейр. — Мы скоро пойдём. Но и его терпение уже было на исходе. Он тихо выехал к Вечере. — Принцесса? — обратился к ней Согейр. — Нам пора идти. До Паденброга путь неблизкий, нужно ещё найти травы, чтобы Велиборка и Ревущий поели… — Он не хотел идти на арену, — сказала она, не сводя глаз с обсидиановой двери. — Киран пошёл туда из-за Осе. Дядя считал, что два короля, струсивших перед своим быком, — слишком много для земли, где сильны традиции. — Кирана бы никто не упрекнул, — ответил легат. — Как не упрекают Осе?! — Вечера обернулась, злая, как лиса, угодившая в капкан. — «Проклятый Тумтабард», «трусливый король» — или не так зовут моего дядю за его спиной? О, в каком мире ты живёшь, Согейр?! У Кирана выбора не было никогда! Он никогда не рвался на арену, что бы тебе ни говорили, что бы ни думал о своем сыне Осе! Он не хотел быть кирасиром, но Осе настолько труслив, что не смог найти в себе силы переступить через традиции и отправил раненого сына на арену. И о чём он только думал?! Киран мог бы встать во главе армии, будучи простым всадником, но традициям нужен был кирасир, и он уступил воле отца. У него с рождения была одна дорога — на арену, — и он по ней пошёл до конца. На её губах горело: «И умер». Она задушила в себе слёзы. Что-то сжалось в груди легата от жалости к Вечере, и он уже собирался сказать ей что-нибудь в утешение, как она взлетела на Велиборку с ловкостью опытной наездницы. — Прочь! — выкрикнула она, едва не наскочив на Ревущего. — И, если кто-то спросит, — нас здесь не было. Ты понял? — Понял, — ответил легат. ГЛАВА 9 Город королей Они задержались в пути ещё на одни сутки — кони западных земель, изнеженные неторопливой жизнью Мраморной долины, где самым длинным путём, который им приходилось преодолевать, были неспешные прогулки вдоль Золотой набережной, отказывались двигаться, пока путники не сделали привал у пересечённой каменным мостом излучины Руны, где река резко уходила в сторону Редколесья. Согейр заметно нервничал — он нарушал слово, данное королеве, доставить Вечеру в замок вовремя. Какая жалость, что в своё время граф Оллан Ферро не выкупил у торговцев с южных островов эвдонских коней! Они были в три раза крепче и выносливее любого западного скакуна и могли скакать часами без передышки, наравне с ангенорскими быками, но граф решил сохранить чистоту крови своих коней, и вот расплата — ещё один день промедления. Вечера держалась чуть в стороне, пока слуги разводили костёр, а Согейр глядел, как она задумчиво крутит в руке кулон из опала, видел за её плечами тьму, непроглядную и тяжёлую, и ему не терпелось поскорее вернуться домой. Её слова, брошенные ему в лицо сутки назад, до сих пор звучали в его голове. Он умрёт, но никогда не предаст короля. Предать его означало бы предать и Суаве, а на это он никогда не пойдёт. Вечера думает, что хорошо знает людей, но это не так. В ней слишком много злости и мало мудрости, чтобы разбираться в людях. К середине ночи Согейр дал волю слабости и уснул, и ему приснилась Нила с забранными наверх мокрыми волосами, красивая, уютная и родная, и он улыбнулся во сне. Около полудня на горизонте путники увидели проступающие сквозь дымку очертания Многоликой горы, а это значило, что конец их долгого пути был уже совсем близко. — Какая красота! — ахнул кто-то из слуг, глядя на знаменитую гору, которая менялась каждую минуту по мере движения солнечного диска по небосклону, заставляя путников приходить в изумление от каждой метаморфозы, происходящей на её перламутровых склонах. Когда до ворот оставалось около лиги, Вечера, вопреки ожиданиям, не стала пришпоривать Велиборку. Согейр сделал вид, что не заметил этого, но она гордо выпрямила спину, как истинная дочь своего отца, и чуть выступила вперёд. Он уже видел эту осанку — такая же была и у Эдгара. В Ясне никогда не чувствовалась царственность так, как она чувствовалась в этой холодной, как горный ветер, девушке. Паденброг производил грандиозное впечатление на неподготовленного человека. Издалека казалось, что склон Многоликой горы был усыпан разноцветным бисером, но чем ближе путники подъезжали к городу, тем яснее становилось, что вся пёстрая каменная масса, лепившаяся к неровным склонам, была домами под разноцветными каменными крышами. Паденброг был воистину огромным городом, который рос сотни лет, а когда его оградила стена, продолжил расти ввысь. Дома в один, два, три этажа хаотично лепились к горным массивам, образовывая настоящий клубок извилистых улочек, а некоторые порой стояли так близко друг к другу, что с крыши одного строения на крышу другого можно было перешагнуть и ребёнку. Некоторые соединяли между собой длинные подвесные мосты. Когда путники вплотную приблизились к воротам, послышался крик смотрящих вдаль с дозорных башен: — Открыть ворота! Створки Ворот Мира тяжело и со скрипом поползли в стороны. Вечеру никто не встречал. Город мирно отходил ко сну, и никто не ждал возвращения принцессы. Небо быстро становилось сизым, и всюду загорались окна, отбрасывая свет на зеркальные флюгеры ярусом ниже, и те ритмично покачивались и мерцали, как тёплые звёздочки. У моста королевы Сегюр тянулись в небеса строительные леса, под которыми возводилась новая кирха. По задумке короля её строили полностью из витражей. Высокое здание с колокольней, несмотря на очевидную незавершённость, не могло пожаловаться на отсутствие прихожан. У его ворот на столе стояло несколько корзин с фруктами для бедных, которые толклись рядом и разбирали еду. Через реку почти в самом центре города полукругом стояла арена на сорок тысяч человек, выложенная из травертинового неотёсанного камня, а сразу за ней твердыней возвышался Туренсворд — королевский замок, замок-крепость. Спокойный и гордый, как горные кручи, он вырастал из самого большого отрога Многоликой горы, откуда взирал на свои владения, подставив горному ветру стены из гладких серых и белых камней. Основание замка на три яруса делила мощёная дорога, которая тянулась по спирали и несколько раз проходила сквозь скалу за замком. Каждый виток этой дороги начинался и заканчивался коваными воротами и надвратными башнями. Полукружья дороги делили на сектора пятиугольники караулен с торчащими из всех окон орудиями, над которыми на флагштоке возвышался агдеборг, алое знамя с чёрной бычьей головой. На самом верху, отбрасывая длинную тень на ярусы, полукругом выступал балкон тронного зала, который поддерживала белоснежная бычья голова. Перила убрали ещё по приказу короля Магнара Законодателя, который не боялся стоять на самом краю. Балкон использовали во время праздников и церемоний, чтобы королевская семья могла видеть всё, что происходит на площади, находившейся под ним. Туренсворд был самым большим и сложным замком в Ангеноре. Его коридоры насчитывали в длину несколько десятков лиг, а внутри могло поместиться три Эквинских замка. И хотя замок графа Ферро отличался большим изяществом и большим количеством витиеватых украшений фасадов и окон, Туренсворд смотрелся куда более надёжным, как и следует крепости. Даже сад, верхушки которого проглядывались над одним из внутренних дворов, не придавал замку лёгкости. Именно таким его и задумывал построить Ардо Роксбург, закладывая в его основание первый камень, — оплотом надёжности в неспокойные времена. Путники пересекли мост королевы Сегюр и оказались в Верхнем городе, где обитала по большей части знать и торговцы дорогими вещицами. Здесь, благодаря происхождению и связям, некоторые жители были более осведомлены, чем соседи из бедного Нижнего города, а потому то тут, то там появлялись люди, готовые к встрече своей принцессы. Когда путники проехали площадь Агерат, где стояли пять монументальных статуй богов, откуда-то выскочили дети и воробьиной стайкой побежали вдоль дороги. — Принцесса! Принцесса! — кричали они во всю силу детских голосов. Люди в знак приветствия снимали шляпы, но их было немного. Лицо Вечеры ничего не выражало. Ждала ли она в городе праздника по случаю своего возвращения или нет — кто её знает? Согейру казалось, что ждала, но не была удивлена, ничего не увидев. Не останавливая коня, она сорвала два яблока с дерева, растущего у одного из домов, и кинула детворе — эти дети, пожалуй, были единственными, кто искренне радовался ей. Те похватали плоды и сразу начали уплетать за обе щёки. И тут кто-то выкрикнул: — Убийца! И в голову Велиборки полетел гнилой помидор. Лошадь испугалась и заржала, едва не встав на дыбы. Согейр схватился за ксифос, но никого не увидел. Где-то в стороне началась возня, но через несколько секунд всё прекратилось. Все озадаченно смотрели по сторонам. Вечера быстро прогнала с лица растерянность. Люди зашептались, и это было для принцессы страшнее открытого смеха. Она буквально протаранила толпу грудью своей кобылы и понеслась прочь, к замку. Конечно же, первой принцессу встретила мать. Королева Суаве ждала её, стоя у ворот в окружении слуг, и всю зацеловала, и задала тысячу вопросов, на которые Вечера не хотела отвечать. «Всё потом, мама, потом», — говорила она, стараясь избежать материнских ласк, на которые после смерти Эдгара Суаве всё ещё находила в себе силы. Вопреки ожиданиям, Ясны поблизости не оказалось, хотя она знала, что сестра вернулась. Тем не менее Вечера её искать не стала, как и проигнорировала приказ Осе по прибытии немедля явиться в тронный зал. — Сначала мне нужно отдохнуть, — сказала она камергеру. — Но, если королю необходимо меня видеть именно сейчас, пусть придёт в мою комнату. Когда слуги ушли, она поспешила стянуть надоевшее грязное дорожное платье, распустила косу и опустилась в наполненную горячей водой ванную. Ирма — её личная служанка, глуповатая и болтливая, теперь прислуживала Ясне, и вместо неё была другая девушка, на чьём лице виднелись свежие синяки и ссадины. — Кто ты? — спросила Вечера, подставляя ей спину, чтобы та помогла ей оттереть грязь. — Я тебя не знаю. — Я в замке недавно, — ответила служанка, и скромная улыбка скользнула по её губам. — Меня зовут Данка. — Звучит как северное имя. — Да, моя мать была из северных земель, а отец с юга. Мы жили в Негерде. Он… — Я знаю. — Вечера хотела высказать своё сожаление девушке, но не стала. — Король сделал из своей гостьи мою служанку? Видимо, в Ангеноре гостеприимство теперь не в чести. — Я сама попросила дать мне работу.