Пока каждый не станет идеальным. Пока Старый Город не станет Городом Новым. Лишь годы спустя Томми понял — этому никогда не сбыться. За более чем пятьсот лет в Эдем попало не больше пары сотен людей. Церковь не раскрывала, за какие заслуги ещё при жизни те или иные персоны оказывались в раю Освободителя, где была только натуральная еда, свежий воздух, чистое небо над головой и постоянные курсы омоложения. Две сотни из миллиарда. Как повторяли священники, «шанс стать избранным есть у каждого». Равный капле в море, но всё же шанс. Потому в Приюте Томми с презрением смотрел, как целые бригады отлынивали от работы. «Мы не будем потакать рабству!» — кричал заводила из профсоюза. Жалкие неудачники, смирившиеся со своим положением, отдавшиеся в лапы безнадёги. Томми выворачивало от такого отношения к себе и Богу. Он, чёртов деф, верил в свободу больше, чем все они. Но остановить безобразие не мог никто. Приюты не имели права морить рабочих голодом. «Да будет каждый сыт, укрыт и занят», гласил Божий Порядок. Так завещал Освободитель. Что же, никто не заставлял людей работать. Им дарили возможность гнить в Приюте до скончания дней. Хочешь гражданство? Так займись делом. Утилизаторы перерабатывали любые материалы с равнодушием профессионального убийцы и дарили взамен что угодно, будто замаливающие грехи трусы. Потраченную энергию никто не считал, хоть некоторые самородки и пытались. Смерть от голода народу не грозила. Священник, приписанный к Приюту, как-то обмолвился, что Освободитель изобрёл вечный двигатель. И, как настоящий мессия, пустил его на пользу людей. «Откуда вы узнали?» — спросил тогда Томми. Священник выдавил снисходительную ухмылку: «А как ещё объяснить чудо утилизации? Откуда берётся энергия? Только perpetuum mobile может столько обеспечить. Он заботится о нас, Томми, всегда помни об этом». Марцетти помнил. От этого жить становилось чуть легче. Вот только одно не давало покоя: Семьи, составляющие Синдикат, питались натуральной едой, а не жижой из утилизатора. Настоящим мясом, а не фальшивкой, что подавали рабочим на обед. Настоящими овощами и фруктами из теплиц, а не синтезированными пищефабриками. Даже действующие граждане не всегда могли позволить подобную роскошь. И эта мысль с каждым годом всё сильнее заслоняла солнце его веры в Освободителя. Поначалу, он хотел сразу податься в армию. В конце концов, служба гарантировала гражданство — об этом трубили чуть ли не на каждом углу. Но рекрутер объяснил Томми, что приютские всегда будут рядовыми. Граждане же свободно становились офицерами и делали блистательные карьеры. Марцетти решил потерпеть. И не прогадал. Что только ни приходилось делать ради свободы. Томми научили сваривать конструкции, точить детали, составлять чертежи, вести бухгалтерские счета и многое другое — считалось, что Приют готовил к жизни за стенами. Каждый рабочий задолжал тридцать тысяч крон и троих детей Синдикату ещё при рождении. Возврат долга гарантировал гражданство. Томми не пил, не тратил деньги на развлечения, не платил за подключение к Сети и Информаторию. Последнее ему ещё долго припоминали. Как же, мог стать Оператором, мог отдать жизнь на всеобщее информационное благо. Но вместо этого последовал тропой вояки, а Информаторию скупился даже платить. В итоге, за полтора года собралась нужная сумма. Девушка, жаждущая как можно скорее выбраться из Приюта, нашлась сама. Тут Марцетти понял, зачем нужна армия — для бедолаг, не способных найти пару. Благо, его внешность никак не выдавала, что он деф. Через несколько месяцев Томми стоял в вестибюле филиала Медцентра и подписывал документы. Медики изымали яйцеклетку уже через две недели после оплодотворения и засовывали в инкубатор, где начинали химичить над генокодом будущего ребёнка. Подруга Марцетти записала первых двух на себя и пообещала, что внесёт в Приют нужную сумму. Ей льстила перспектива настоящей семьи, где дети не только наследуют фамилию, но и живут вместе с родителями. Третьего же Томми собирался взять сам. — Мы должны предупредить вас, сэр… Как он боялся этих слов! Медика же его страх не волновал. Он не выглядел смущенным или расстроенным. Событие, убивающее половину мечтаний Томми, для него не выходило за пределы процедуры. Казалось, даже за все деньги мира он бы не изобразил сожаление. — Ваш ребёнок будет дефектным. Хотите ли вы, чтобы он рождался? «Если откажусь, то придётся начинать всё с начала. Ещё несколько месяцев Приюта? Нет уж». Не сказав ни слова, Томми поставил галочку в соглашении и расписался. Следом сразу же отказался от родительских прав. Когда он вышел на улицу, его всего трясло. Стены Города, всегда казавшиеся уместными и родными, начинали сжиматься. Потолок с зависшими в воздухе светосферами стал ниже, будто угрожая обрушиться. Именно тогда Томми почувствовал, что Первый Город не убежище, а клетка. Хотелось курить, но пачку-утилизатор, печатающую сигареты, он забыл в комнате. Визжали автомобильные колёса, не перестававшие крутиться на автострадах. Они повторяли один и тот же путь. Как и Томми, запустивший очередной круг страданий. Именно тогда он и начал гнить. * * * Катрина заякорилась так близко к берегу, что чуть не села на мель. Но Марцетти не боялся застрять. К нему шли живые, настоящие люди. Больше никаких разговоров с призраками. Затаив дыхание, он наблюдал за рожающим гигантом. Даже отсюда, за сотню километров, монструозный металлический купол Первого Города виднелся на горизонте. Эдем блестящей звездой венчал убежище первенцев. Где-то там, по легендам, и находился Освободитель. То, что от него осталось. Полностью окружённый водой, Город казался маяком надежды для страждущего мореплавателя. Последним безопасным портом в погибающем мире. Вот только Томми на своей шкуре распробовал милосердие его господ. Ссылка за стены — лучшее, что с ним случалось. Хотел бы он сказать, что воздух пах верой в новый, лучший мир, который построят покинувшие стены первенцы. Но пахло только мочой, да дохлой рыбой. Впервые за тридцать лет разверзлись Врата. Только в прошлый раз Город принимал гостей. Сейчас первенцы решили погостить сами. Уже через полчаса Томми начал различать чёрные точки на фоне стен. Вертолёты. Похожие на хищных рыбин из стали, они степенно плыли по воздуху в боевом порядке, становясь всё больше и больше. Преодолев половину пути, транспорты разинули пасти, из которых устремились к берегу разведдроны. «Техника Эдема. Синдикату о такой только мечтать. Без своих покровителей король ничто». Тщательно просканировав береговую линию и всех находящихся поблизости, дроны зависли над водой. Томми с неудовольствием окинул взглядом другие катера. Одиннадцать рулевых, таких же, как он, пригнали суда на встречу с экспедицией. Одиннадцать мужчин и женщин с вбитыми в виски штифтами позитивной реморализации, выбравшие ссылку вместо медленного гниения в камерах легавых. Узники Башни. Покинув тюрьму, первым делом Томми поплыл на юг. Кто бы мог подумать, что для счастья человеку нужны бескрайние просторы да катер, чтобы их покорить? Марцетти выбрал ближайшую речушку и окунулся в джунгли. Саблезубое зверьё с когтями в человеческий рост пряталось в береговой зелени и провожало бывшего заключенного ласковыми взглядами — они будто знали, что успеют ещё допрыгнуть до катера и вскрыть рубку, словно консервную банку. Солнечные зайчики играли на панели управления, отражаясь от цифр, которых Томми предпочитал не замечать. Но конструкторы предусмотрели всё. Как и гласила инструкция, когда Томми отдалился на двести пятьдесят километров от Города, на панели засвистели и запищали предупреждения. «Проплыви ещё сто метров и глянь, что случится». Эдем предпочёл уничтожать рулевых вместе с катерами. Каким бы ни было уникальным судно, риск того не стоил. Томми терзало любопытство. «Так что же случится?» Взлетит ли он на воздух? Или же просто загорится топливо? А может, в обшивке спрятан контейнер с микроорганизмами, питающимися как металлом, так и плотью? Эдем мог выкинуть что угодно, и Марцетти не давали покоя пределы его фантазии. Но всё же, он был вынужден отступить. «Все мы рабы Башни». Срочный приказ вытащил их разумы из спячки. Пять лет они бороздили окрестные воды на самых продвинутых катерах Первого Города. Пять лет они не встречали людей. Пять лет молчал коммуникатор. И сегодня всё изменилось. Когда они уже изучили все водные пути вдоль и поперёк, Карл Лоуренс, нынешний король Синдиката, отправил экспедицию за стены Первого Города покорять погибшие просторы. Отныне коммуникатор не утихал. Томми даже успел соскучиться по тишине. «Мы войдём во Вне!» — кричали разведчики в выпуске новостей. Для них внешний мир стал очередной комнатой, в которую можно войти. Командующий экспансией полковник Ричард Эймс в выражениях оказался строже. «Мы только развернём передовые базы. Вот и всё». Но и он к концу программы поддался романтике: «За этими стенами нас ждёт дивный новый мир. Шагнём же в него без страха». Подлетев к берегу, вертолёты зависли над водной гладью. Степенный рёв двигателей перекрыл все звуки. По зеркальной поверхности моря пошли круги, кое-где возникли воронки. Эдем не пожалел сотни машин для Синдиката. «И это ведь только передовой отряд». Томми прикрыл лицо от брызг и заорал что было мочи, но не помогло — рёв фурий Эдема невозможно перекричать. Когда уши Томми приготовились кровоточить, вертолёты начали снижаться, приводнились и затихли. Из открытых пастей выезжал, выбегал, а то и вываливался персонал. Лучшие, храбрейшие сыны Эдема, оказавшись снаружи, шатались и падали. Томми злорадно усмехнулся. Даже мысленно подготовившись к исчезновению потолка, не все выдерживали бесконечность неба. У разведчиков экспедиции ушло не меньше часа, чтобы перестать блевать, привести себя в порядок и вколоть нужные медикаменты. Всё это время Томми и остальные рулевые терпеливо ждали, распивая чай, выданный утилизаторами. Обычно напитки и еда не отличались от напечатанных в Городе. Но в этот раз чай отдавал тиной: будто бы Вне презрительно плюнуло в чашки вторгшихся. Когда приготовления закончились, несколько разведчиков развернули моторную лодку и поплыли к Томми. Один из них золотился на солнце, слепя Марцетти бликами. — Доброго утра, рулевой! — произнёс блестящий человек, как только лодка стукнулась о борт катера. Кого-кого, а экзальта Томми точно не ждал. — Разрешите подняться? — Разрешаю, — без удовольствия сказал Марцетти и протянул золотому человеку руку. Пропустив вперёд телохранителей и поднявшись на катер, полковник Ричард Эймс внимательно оглядел двигатель, все панели, а также утилизатор. Томми украдкой рассматривал самого полковника. Архаичный золотой доспех командира экспедиции напомнил Марцетти об авантюрах древности, когда храбрые мужи на деревянных лоханках с парусами отправлялись покорять неизведанные просторы. Вот только Эймс не носил брони. Золотилось всё его тело. Об экзальтах Томми старался думать как можно меньше, ведь за мыслью всегда шёл вопрос: «Почему он, а не я?» Почему один постоянно становился лучше и вкалывал до конца жизни без помощи Всевышнего, а другой заставлял самого сына Божьего снизойти из-за малейшей раны? «Страждущие да утешатся, мать их так». Конечно, всё началось с долбаного Адама, сразу после Первой Войны Домов. Старый Город лежал в руинах. Погибло столько людей, что трупы разлагались на улицах — утилизаторы не успевали всё перерабатывать. Церковь устала причитать о милосердии. Оно, как всегда, запаздывало. А люди давно пересекли грань, за которой искупление невозможно. Томми даже запомнил иллюстрацию из священного текста — сестра из Медцентра плачет, склонившись над телом мальчишки с разорванным брюхом. Жилые блоки пылают, из окон выбрасываются люди. Солдат в форме Дома Торесов натягивает каску на глаза. Его винтовка сломана, нож в трещинах. Он не смотрит на читателя. И пока его терзает чувство вины, позади догорают кресты с распятыми девушками, обвинёнными в колдовстве. Мир закончился. Лучшего не предвидится. Никто не помнит, чьим гвардейцем был сержант по имени Адам. Но он первым предвидел масштабы разгоравшегося конфликта. До того, как начались серьёзные бои, Адам дезертировал, чтобы спасти родных. С ним ушли все его бойцы. И пока Дома рвали друг другу глотки, дезертиры защищали образовавшуюся общину мирных жителей от ужасов войны. Никто не посмел напасть на бежавших солдат. И хоть произошедшая мясорубка унесла жизни сотен тысяч граждан, ни один из общины Адама не погиб от пули или снаряда. Когда Дома осознали свои ошибки и заключили мирный договор, народ выдохнул от счастья. Долгие годы спустя разжигатели конфликта будут расплачиваться за своё безумие, пока не канут в лету. И только Торесы останутся стоять так же крепко, как и раньше. Опытные банкиры, они и в этот раз не упустили выгоды. В тот же день вспомнили и о дезертирах. Хозяева Адама прислали палачей, что поймали сержанта и отрубили ему голову на глазах всей общины. И после всего этого мрака, после того как люди уничтожили всё, до чего смогли дотянуться, Освободитель вспомнил о своих чадах. Он протянул руку помощи и совершил невозможное — вернул Адама к жизни. Стражи Эдема снизошли, разрезав палачей металлическими крыльями, и одарили мученика новым телом. Освободитель написал счастливый конец для чудовищной трагедии. Адам прожил счастливую жизнь, основав собственный Дом, надиктовав несколько книг и заделав кучу наследников. Когда пришёл его срок, первый экзальт пожелал умереть в саркофаге. С тех пор Семья Адамсов бережно хранила запечатанное тело основателя. Всем, кто потерял часть тела на Первой Войне, Эдем даровал механическую замену — искусную, неотличимую от настоящей. И с тех пор раз в поколение десятки счастливчиков получали билет прямиком в Медцентр. Неважно, теряли ли они конечность или орган отказал: хозяева рая исправляли всё. Вот только натуральная замена мало кого устраивала — экзальты хотели выделяться. Из Медцентра они уже выходили с грубым на вид протезом, обладавшим всем спектром ощущений. Томми считал, что калеки испоганили ритуал. Божественное вмешательство превратилось в фарс. Даже без головы можно стать святым — вот и всё, что люди вынесли из истории Адама. Но Эймс вышел за все рамки. Никогда ещё Томми не видел, чтобы человеку даровали целое тело из золота. И ведь хватило наглости у старого ублюдка заявиться так во Вне. — Это не золото, рулевой, — произнёс Эймс, и Марцетти понял, как сильно пялился. — Честно скажу, на званых вечерах приходилось носить накидки, чтобы скрыть всё тулово. Вот только руки всё равно торчат. Надо же чем-то держать вино, а? Полковник заразительно рассмеялся. Смех его рождался где-то под кирасой, в мотке искусственной материи, заменявшей Эймсу легкие. Полковник не походил на обычных военных. Острые усы топорщились на узком, несколько нахальном лице с глубокими морщинами от улыбок. Козлиная бородка да строгая выправка придавали напыщенный вид, а венчик седых волос окружал лысую макушку, довершая абсурдный имидж. Эймс напоминал учёного или эксцентричного писателя, но никак не солдата. Военные, окружавшие когда-то Марцетти, любили чисто бриться и тщательно ухаживать за шевелюрой. Этот же нарочно пропихивал вперёд свою нелепость. И это пугало больше всего. Потому что именно Эймс тридцать лет назад истребил Семью Карциус. Он освободил Старый Город от подонков Нижних Уровней. Он вернул Синдикату занятые Гильдией Вольных Стрелков жилые блоки. И он разгромил союзные войска Карциусов, а потом спустился вниз, когда те бежали в свои подземные норы. Старый Город снова принадлежал Синдикату. Весь, без остатка. А Гильдия Вольных Стрелков вернулась туда, где и родилась — на Нижние Уровни. Марцетти тогда только явился на свет, потому о войне многого не знал. Новости плохо просачивались через стены Приюта. Но он ещё застал годы, когда по телевидению крутили пропагандистские ролики с героем войны. Случившееся потом изгнало полковника из стана фаворитов. После двадцати трёх лет активного изведения жителей Нижних Уровней, Эймс подал в отставку. Наследие осталось приличное: не только освобождение Старого Города, но и десятки военных баз, гарантировавших, что Стрелки больше не смогут диктовать свою волю королю. Эймс передал командирский жезл Воительнице. И, казалось, мрачные дни полковника закончились. Но принцесса Анора не дала ему просто уйти. Взявшись за Нижние Уровни, она первым делом приказала казнить полторы тысячи пленных. «Они не граждане, и никогда ими не станут, — вещала Анора с экранов. — А с врагом мы не пойдём на компромисс. Никаких больше пленных. Всю мразь Нижних Уровней надо истребить». И, как верный слуга короля, Эймс лично проконтролировал, чтобы солдаты расстреляли всех. Семь лет назад газеты только и трубили об этом преступлении против человечности. Но, опасаясь замахнуться на короля с принцессой, топтали репутацию полковника. Даже огрубевшего Марцетти подташнивало от Эймса. Впрочем, лучшего кандидата в командиры экспедиции сложно найти. Наверняка король и сам торопился избавиться от старого вояки. Никто не любит напоминаний об ошибках прошлого. Телохранители обрыскали трюм и отрапортовали, что всё чисто. Эймс с удивлением воззрился на Марцетти: