Томми даже не знал, что и ответить. Не успел он раскрыть рта, как Эймс вдруг засуетился: — Ох, проклятье, чуть не прошли мимо. Видишь вон тот бережок? Высади-ка меня там, рулевой. Марцетти замедлил ход и стал приближаться к суше. — Так за что вас убили? Неужели кто-то злится за дела десятилетней давности? — На Нижние Уровни уже всем плевать. Они припомнили мне Кровавый Четверг. Томми замер. «Ах, вот оно что». Бунты в Приютах случались редко, ещё реже они заканчивались успехом. При первых же сигналах тревоги Информаторий удалённо отключал утилизаторы, поэтому бунтовщики оставались без огнестрела. Дальше шли переговоры и дела решались полюбовно. Но не в этот раз. Рабочие, вырвавшиеся за стены и казнившие директора, скандировали лозунги. Смерть, ревущая и плачущая, размахивающая факелами и дубинками. Они приближались, и приближались быстро. Полиция должна была разобраться с ними, но что-то в очередной раз пошло не так. Приюты принадлежали Синдикату, а не Башне Правосудия. Значит, и бунт подавлять должны солдаты. Он стоял в первом ряду, уткнув приклад в плечо, моля Бога, чтобы не пришлось выстрелить. У него уже выпали все зубы с правой стороны, но он держался. Если гнить, то уж до конца. Солдатом, а не убийцей рабочих. Молодой лейтенант, он только получил свои погоны и нашивку в виде розы на грудь. Ещё не хватало умереть сразу после такого успеха. По коммуникатору пронеслось: «Открыть огонь». И что-то произошло. Из его отряда вышел боец. Малохольный, щуплый, но вдруг показавшийся Томми невероятно большим. Джаред Саро. Долбаный очкарик. — Я не буду стрелять, — твёрдо произнёс он. Томми запаниковал. В конце концов, он был лейтенантом. Он отвечал за действия своих солдат. И он знал, что надо стрелять. Даже если это зло. Даже если его арестует полиция, а трибунал осудит как военного преступника. Всем будет плевать, кто отдал приказ. Особенно когда все солдаты в унисон будут твердить, что приказа не было, ведь капеллан не зря провёл с каждым разъяснительную беседу. Томми выстрелил Джареду в грудь, и он упал. За выстрелом раздался второй. И ещё один. И ещё. Солдаты стреляли в толпу, а озверевшие рабочие бросались вперёд, на пули, на обнажённые штыки, на щиты и дубинки. Двести пятьдесят три человека погибло, больше трёхста оказались в реанимации. Конечно, Томми судили. Но ему до конца не давала покоя мысль, кто же отдал приказ. Не почудился ли он ему? А если и почудился, стоило ли выбирать ссылку, а не казнь? Только об этом он и думал пять последних лет, вспоминая железный гроб с прорезью для глаз: в Башне очень любили компактность. Сунуть катетер для питания, ещё парочку для отправления нужд — и поставить «шкаф» с узником к стенке отбывать срок наказания. Чтобы он каждую минуту думал о выборе, который сделал. Чтобы он сожалел о произошедшем. Чтобы когда через месяц придёт комиссия, он подписался на любое другое наказание. Сколько всего он упустил, находясь во Вне. Как ему сейчас хотелось оказаться внутри Города в момент, когда выяснилось: полковник Ричард Эймс приказал расстрелять толпу. И Томми Марцетти оказался ни в чём не виновен. Армия солгала публике. Эймс не уходил в отставку. Просто его убрали с глаз подальше, пока не пришло время для «трудных решений». Катер остановился, и полковник с телохранителями прыгнул за борт, подняв тучу брызг. Неловко перебирая ногами, Эймс вышел на сушу. И Томми крикнул: — Вы разрушили мою жизнь! Эймс остановился. Постоял секунду и начал трястись. Марцетти показалось, что полковник дрожит. Но он просто смеялся. Обернувшись, Эймс сказал: — Я знаю, рулевой Марцетти. Поэтому и выбрал тебя. Когда придёт время, передашь Вику, чтобы он искал спасения в себе, а не в других. Скажи ему, что пришло время объединить мир. Ухмыльнувшись, Эймс растворился в джунглях, оставив Томми в недоумении сжимать кулаки. «Кто такой, мать его, Вик?» Если вам понравилась книга, не забудьте поставить лайк\оставить комментарий на странице. 4. Живое мясо Живое мясо «Тиранам остаётся только сочувствовать, ведь когда-то они тоже искали справедливости» Игнаций Тэлиен, «Теория государственности» — Я не хочу жить в мире, который не случился. Они уже подходили к берегу, когда Вик сказал это. — Что, простите? — спросила у него рулевая. Её звали Сара Паркер. Бледная девушка чуть ниже его ростом, на вид лет двадцати пяти. Стандартная флотская униформа сидела на ней идеально — и всё же смотрелась глупо на фоне ирокеза, покрашенного в синие и зелёные тона. Пирсингованная переносица и кольцо в ноздре тоже серьёзности не прибавляли. Удивительно, что ей вообще дали собственный катер. Впрочем, посудинка была настолько мелкая, что Вик не смог бы провести на ней больше суток. Годилось оно только для того, чтобы быстро и не слишком заметно перевозить офицеров и бойцов, которых срочно нужно было доставить на фронт. Таких, как Вик. — Когда я вчера только сел на твой катер, ты принялась рассказывать, что рассталась с парнем, о чём дико жалеешь. Так вот, я бы не хотел жить в мире, который не случился. Рулевая уставилась на него, как на ненормального. — Я ещё не уверена, что понимаю. — Ты знаешь, почему прошлое называют «прошлым»? Потому что оно прошло, — Вик усмехнулся ужасному каламбуру и продолжил: — Не расстанься ты с ним, сейчас здесь была бы не ты, а совсем другой человек, который задавал бы другие вопросы. Мы не знаем, к чему приводят наши решения. Но важнее прожить со сделанными выборами, а не сожалеть до конца дней о содеянном. Слишком сильно привязываясь к прошлому, ты отсекаешь от себя будущее, а значит, всё равно, что умираешь. Что сделаешь, тем и станешь. Изменить уже ничего нельзя. — По-моему, сэр, у вас совсем другого калибра проблемы, чем у меня, — рассмеялась девушка. — Я-то всегда могу вернуться домой и помириться с ним, так? Когда война закончится, конечно. А вот вы явно до сих пор сожалеете о чём-то — оттого и ведёте такие речи. Вик покачал головой. — Я для себя уже всё решил. — А если бы вам предложили второй шанс? Изменить то, что уже было сделано? Вик нахмурился. — Я надеюсь, что мне хватило бы храбрости оставить всё, как есть. И тебе я советую сделать то же самое. На то, что ты сделала, наверняка были причины. — Ну да, он колотил меня так, будто я была боксёрской грушей, — Сара покачала головой. — Это не значит, что я его не люблю. — Всё равно, подумай над тем, что я сказал, — протянул Вик. Рулевая пожала плечами. — Ладно, как скажете. Ваша остановочка, сэр. Надеюсь, вы хорошо проведёте время. Вик взглянул на клубящийся к небу дым от горящих домов и вдохнул запах горелого мяса. — Спасибо. И тебе того же, — ответил он, перемахнул через борт и двинулся к берегу. Они договорились встретиться в Бухте Счастья. Утилизационные команды складывали трупы горкой, подготавливая к переработке. Огнемётчики выжигали опустевшие хижины, пока солдаты сортировали награбленное у крестьян добро. Кто-то хвастался новыми часами, кто-то обменивал бусы на сигареты. Поодаль от всех сидела группа десантников во главе с белобрысым бугаем, поглаживавшим свой помятый ирокез. Копоть вырисовывала на его лице причудливые узоры. Прыжковый ранец за его спиной слегка дымился из пробитой пулей дырки. — Где Анора? — спросил у него Вик. Верзила ответил пустым взглядом, уставившись на экзоскелет. «Дж. Клэй» прочитал на нагрудной бирке капитан. — Понятно. Стоило Валентайну отойти, как верзила окликнул его. — Ты знаешь, скольких мы здесь убили? — спросил Клэй. — Всё мирняк, мать их так. — И знать не хочу, — бросил Вик. — С меня боен и в Городе хватило. Бугай пожал плечами. — Эй, ты Анору ищешь? — позвал худенький солдат, помахав Вику. — В той палатке штаб. Только осторожнее, она сейчас злее синегубых. — Что случилось? Солдат кивнул на горящие хижины. — Вот это случилось. В палатке пахло табаком и немытыми телами. Солдаты уже принесли стол с картой, поэтому принцесса отмечала булавками расположение огневых баз. Охранник у входа предупредил Вика, что она не спала несколько дней. Валентайн и сам это заметил. Анора больше напоминала шпыняемую всеми уличную кошку, а не дочь короля Лоуренса. Глаза горели безумным огнём, непричёсанные волосы сбились в колтуны, на мундире красовались пятна от кофе. На мокрой нижней губе повисла потухшая сигарета, но Анора будто позабыла о ней. В уголке на стуле в мундире королевского гвардейца скромно сидел помощник Аноры, Максимилиан Штрауд. Вику он не очень нравился. Вечно напомаженный, он, казалось, специально отрастил роскошные усы и бакенбарды, чтобы прятать кривящийся в поганой ухмылочке рот. Увидев Вика, Штрауд чинно склонил голову и приложился к фляжке. Даже у входа Валентайн почувствовал запах алкоголя. — А, Вик, — бросила Анора. — С Новым Годом. Давно не виделись. — Три года, — подсказал Штрауд. «Как всегда, затычка для каждой дырки». — Заходи, отец предупреждал, что ты придёшь. Как твоё ничего?