Что же заставило его поехать дальше? А то, что в груди — вот дьявол! — проснулось и вспыхнуло любопытство. Если в доме на обрыве нет никакого фон Айссена, кто должен принять конверт? Десять фунтов — немалые деньги. Едва ли ему заплатили столько лишь за то, чтобы доставить послание в пустой дом! Так кто сейчас ждет письмо в доме на обрыве… в доме, принадлежащем покойнику… в этом чирее на лице земли? Кто? Время шло. Мэтью несколько раз останавливался, чтобы дать Сьюви передохнуть и самому попить воды из фляги. Он подготовил пистолеты и закрепил их веревкой на седле так, чтобы они свисали по бокам. Затем, в середине дня, следуя по дороге, которая петляла туда-сюда, словно нарисованная рукой городского пьяницы, а равно и вверх-вниз, Мэтью увидел справа огромный дуб, на толстом стволе которого были начертаны красным два слова, выцветшие от времени и воздействия природных сил, но по-прежнему пугающе различимые: «Иди прочь». Мэтью резко дернул на себя поводья, словно его руками управлял кукольник. Какое-то время он просто сидел, разглядывая зловещий знак и одной рукой стискивая пистолет. До него вдруг дошло, что он давно не слышал пения птиц. Стояла мертвая тишина, лишь ветер шелестел в сплетенных над его головой ветвях деревьев. — Сьюви, — сказал Мэтью как можно тише, словно лес мог его услышать и тут же вырастить на его пути чудищ, которые немедленно на него набросятся, — я чертов дурак, согласна? — (Лошадка, надо отдать ей должное, промолчала.) — Индеец или волк это написать не могли, верно? Тогда напрашивался другой вопрос, который только подкинул дровишек в огонь его любопытства. Мэтью двинулся дальше. Не проехал он и четверти мили, как увидел еще одну дорогу: она уходила налево и вела к ветхому фермерскому дому, хлеву, давно разбитому молотом непогоды, остаткам забора из горизонтальных досок и пастбищу, поросшему сорной травой. Еще час, еще один подъем и спуск, еще одна петля — и Мэтью заметил, что солнце клонится к деревьям. Неужели и в Нью-Йорке оно садится так быстро? Темнота подступала, а с ней усиливался и холод. Тут он увидел висельника. Мэтью едва не уткнулся в него лицом, когда Сьюви одолела очередной поворот, и он никогда не признался бы Хадсону Грейтхаусу, что успел с перепугу слегка обмочить свои дорогие светло-серые бриджи, пока не разглядел, что висевший над дорогой человек сделан из соломы и одет в грязные лохмотья. Мэтью вновь осадил Сьюви. На сей раз она тихо заржала, фыркнула и хотела попятиться. — Тише, тише, — сказал он, обращаясь не только к благородной кобыле, но и к самому себе. Соломенное пугало, висевшее на старой выцветшей веревке, закачалось на ветру. Мэтью вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. В этом не могло быть сомнений: загривок явственно покалывало. Он повернулся в седле и посмотрел назад. Никого — только лес и дорога, дорога и лес. Посмеет ли он крикнуть? Посмел: — Есть тут кто? Может, из леса за ним следит индеец? Если так, то увидеть его невозможно, пока он сам не захочет показаться, а этот — или эти — явно не хочет. Мэтью вновь осмотрел висящее перед ним пугало. Он здесь не один, это точно. Повернувшись направо и обращаясь к лесной чаще, он громко произнес: — Я приехал по делу! Я никому не хочу зла, но вынужден ехать дальше! Слышите? Соломенное пугало меня не остановит! Конечно, ответа не последовало, но Мэтью его и не ждал. — Я поехал! — добавил он. И тут ляпнул такое, о чем сразу же пожалел: — Имейте в виду, я вооружен! У меня с собой два пистолета! Сделав это глупейшее заявление и тем самым сообщив врагу, что в запасе у него всего два выстрела (да и то если повезет и оружие не даст осечки, как нередко бывает), «решатель проблем» из Нью-Йорка стиснул зубы и бросил вызов паркам, плетущим его судьбу, — двинулся дальше. Даже набрался храбрости и дал тумака соломенному пугалу (отчего оно, конечно, качнулось и врезалось в него самого, прежде чем он успел отъехать). Сьюви несла Мэтью вперед, а мгла вокруг сгущалась бледными красками. Затем наступила темнота, окутавшая дорогу почти непроглядным, иссиня-черным одеялом; внутри у Мэтью все сжималось, а Сьюви все сильнее нервничала. Растущая луна, проблескивавшая сквозь высокие кроны деревьев, оставляла на дороге чуть более светлые, чем все остальное, пятна, однако Мэтью понимал: если Сьюви оступится, это может положить конец и его путешествию, и, вероятно, жизни. Он понятия не имел, который час, и жалел, что нет какого-нибудь способа найти и держать перед собой фонарь. Он начал всерьез подумывать, что десять фунтов — маловато за сломанную лошадиную ногу и жизнь молодо… Его размышления были неожиданно прерваны, когда Сьюви прошла очередной поворот и дорогу им перегородил человек с фонарем. Мэтью придержал лошадь. Человек был высокий, широкоплечий, с черной бородой и в одежде из каких-то сшитых между собой одеял. Ноги замотаны тряпками и стеблями лиан. — А ну живо с лошади, — скомандовал он громоподобным голосом (для полного сходства не хватало только удара молнии). Мэтью помедлил. Одну руку он уже держал на рукояти пистолета, но тут из леса начали выходить люди. Некоторые были с фонарями, другие молча стояли на границе света и тьмы. Мэтью с ходу насчитал шесть мужчин и четыре женщины, все — крайне запущенного вида, в грязных тряпках и лохмотьях. — Даже не пытайся взвести свой пистолет — не успеешь, — сказал первый таким тоном, что у Мэтью не возникло ни малейших сомнений в правдивости его слов. Мэтью спешился, с некоторой долей признательности высшим силам заметив, что оружия в руках этих людей нет. Впрочем, некоторые из обступивших его мужчин и женщин пребывали в столь плачевном состоянии — одни жилы, кости и нечистые лохмотья, — что сами походили на смертоносное оружие. Главарь (а он явно был главарем этой шайки) приблизился. Мэтью едва не вжался в лошадь, ибо лицо под черной копной засаленных волос было поистине звериное: низкий покатый лоб, лохматые темные брови, глаза черные, как гарь греха, седые пряди в жесткой бороде. Он так близко поднес факел к лицу Мэтью, что едва не спалил ему волосы. Остальные члены этой странной компании понемногу брали их с лошадкой в кольцо. Сьюви храпела и пыталась вертеть головой, так что Мэтью становилось все трудней держать ее под уздцы. — Джек, забери лошадь, — скомандовал главарь, и вперед вышел еще один здоровяк. Мэтью и главарь молча смотрели друг на друга, пока первый наконец не нашел в себе остатки стремительно исчезающей храбрости и не поздоровался: — Добрый вечер. — Кто ты? — Мэтью Корбетт, из Нью-Йорка. А вы кто? — И давно в Нью-Йорке разучились читать? — Простите? — Ты проехал мимо знака. На дереве. У тебя с глазами плохо? — Плохо, но лишь потому, что вы так близко поднесли факел. Не уберете? Факел не сдвинулся с места. Мэтью почувствовал, как кто-то подошел к нему сзади и потянул за пальто. Он обернулся и увидел черноволосую девушку лет двадцати, которая смотрела на него круглыми глазами — как будто впервые видела живого человека. — Корбетт, — повторил главарь, словно перекатывая его фамилию во рту и пробуя ее на вкус. — И куда же ты едешь? — Я еду… Эй! Перестаньте! — Он увидел, что кто-то стащил со Сьюви седельную сумку, и двое из обступившей Мэтью толпы уже в ней рылись. — Это мои личные вещи! — У нас тут нет личных вещей, — последовал ответ. — Так куда путь держишь? — Это вас не касается. С какой стати вы напали на меня посреди ночи, кто вы такие? — В этих краях путник может ехать только в одно место, — произнес главарь совершенно равнодушным голосом. — В дом Боденкира. И зачем тебе туда? — Боденкир? Кто это? — Забери у него пистолеты, — скомандовал главарь одному из толпы. — Лошадь здесь привяжи. — Он вновь обратился к Мэтью: — Ты пойдешь с нами. Не рыпайся. Попробуешь сбежать — ноги переломаю. Он указал факелом в лесную чащу. Мэтью заметил, как он быстро, почти украдкой взглянул на сверкающий глаз ночи. Главарь схватился свободной рукой за свой загривок и содрогнулся; в ту же секунду одна из женщин тихо вскрикнула от боли. — Шевелись, — последовал приказ, и Мэтью пришлось повиноваться. Глава 4 Целый час пробираться сквозь эти дьявольские заросли оказалось серьезным испытанием для ног, равновесия и боевого духа Мэтью: стоило ему выпутаться из одной лианы или продраться сквозь один колючий куст, как его тут же атаковали новые. Рядом шли странные люди с факелами, причем шагали они так уверенно, будто прогуливались по безлюдной улице Нью-Йорка. Некоторые даже бежали впереди, что Мэтью представлялось и вовсе невозможным. Он кое-как ковылял по лесу — за спиной главарь, а впереди и вокруг него слонялась эта облезлая девица с черными волосами: то и дело подходила вплотную, заглядывала ему в лицо и улыбалась как помешанная. — Имейте в виду, в Нью-Йорке знают, куда я поехал, — соврал Мэтью, чтобы спасти свою шкуру — в данном случае ложь действительно могла сберечь ему жизнь. — Если со мной… что-то случится… они… — Молчать, — прорычал главарь. — Не то хуже будет. Тут Мэтью начал потеть. Когда они прошли еще немного, один из мужчин справа от него с утробным криком рухнул на колени. Мэтью показалось, что он услышал хруст ломающихся костей. Тут же кто-то подобрал с земли его факел, но никакой помощи упавшему предложено не было. Он остался корчиться и дрожать в кустах, а остальные просто двинулись дальше. — Вы ему не поможете? — спросил Мэтью главаря. — Ему уже не поможешь. — Как я понимаю, в этом лесу водятся волки. Главарь остановился. Его лицо исказила чудовищная ухмылка, казавшаяся еще страшнее в свете факела. — Слыхали? Как он понимает, в этом лесу водятся волки, — сообщил он остальным. Тут его ухмылку разбил вдребезги не менее чудовищный смех, который подхватили все присутствующие. — Разве я сказал что-то смешное? — спросил Мэтью. — Да ты сам смешон. Шагай, говорят!