Мэтью хотел глотнуть для храбрости, но вместо этого выплюнул изо рта крошки навоза и побежал навстречу судьбе. Глава 48 Прежде чем Мэтью пробрался в дом, он не смог устоять и попил из пруда с лилиями, а потом сунул в воду и голову: на его грим уже слетались мухи. Смывая с лица навоз, он осторожно нащупал пальцами царапины от когтей и раны от клюва. Левый глаз почти полностью закрылся, а на правой щеке рана была такой глубины, что след от когтя наверняка остался и на черепной кости. Что ж, очередной шрам в коллекцию. Такими темпами ему самому скоро придется носить маску, чтобы не пугать народ. Впрочем, оба глаза и жизнь пока при нем, а травмы не настолько серьезны, чтобы от них хотелось умереть. Мальчики сейчас прочесывают лес, но очень скоро они обнаружат открытые ворота. В любую секунду к дому прибегут и станут поджидать его на лестнице у входа вооруженные ножами убийцы. Мэтью встал — сердце колотилось так, что сотрясалось все тело, — поднялся по лестнице и открыл дверь. Ни Капелл, ни Эванс не подумали запереть ее, уходя из дома, и Мэтью преспокойно вошел внутрь. Стояла полная тишина. Он поспешил по коридору в столовую, прислушиваясь и вглядываясь в темноту, и вскоре оказался перед дверью, отделявшей его от кабинета Капелла и последнего уцелевшего блокнота. Да, конечно, она заперта… Но человеку свойственно не доверять глазам. Мэтью подергал ручку. Нет, все-таки заперта. И что теперь? Вся надежда на грубую силу. Мэтью изо всех сил ударил в дверь ногой. Потом еще раз и еще — бесполезно. Видно, колониальные дубы не менее крепки, чем их английские сородичи… Дверь упорно не желала сдаваться, а от жуткого грохота, наверное, вертелись в гробу безглазые трупы на кладбище Капелла… Мэтью в отчаянии осмотрелся по сторонам. На столах стояли высокие медные подсвечники, лившие яркий свет на столовое серебро, — с виду прочные и увесистые. Он взял один в руки и чуть не уронил. Вот на что способен лунный лучик, не без злорадства подумал Мэтью. Может, я и не сэр Ланселот, но кое-что могу. Отбежав в противоположной конец столовой, он ухватил подсвечник на манер турнирного копья и помчался в атаку. Ну все, теперь либо дверь вылетит, либо грудная клетка проломится — одно из двух. Импровизированное копье вонзилось в дверь, и Мэтью на миг показалось, что основание проламывает ему грудину — даже ребра затрещали. Или все-таки дверь? Да. Дверь распахнулась, с грохотом врезалась в стену и беспомощно повисла на одной петле. Мэтью мысленно ей посочувствовал: похожим образом он ощущал себя после того, как его, опоенного каким-то зельем, всю ночь объезжала леди Леклер. Она, кстати, сейчас почивает наверху, спящая не-красавица. Кто-то захлопал в ладоши. Мэтью охнул и развернулся, все еще сжимая в руках подсвечник. — Чудесный пример того, как можно уничтожить превосходную, весьма крепкую дверь, — сказал Саймон Капелл; рядом и чуть позади него стоял граф Дальгрен, лицо его было лишено каких-либо чувств, но в зеленых глазах горел огонь. — А что вы, вообще-то, делаете? Мэтью не смог пошевелить языком. — Ах да! — воскликнул Капелл с жестокой ухмылкой. — Понял! Задумали вернуть блокнот, верно? Разумеется. Без блокнота у вас ведь ничего на меня нет. Даже мистер Нэк это понимал. — Глаза-топазы за стеклами очков глянули влево-вправо. — А ваша подружка где? — Убежала, — ответил Мэтью. — Через ворота. Губы Капелла едва заметно дернулись. — Через ворота? — Он тут же взял себя в руки, как поступил бы на его месте каждый честолюбивый сын лудильщика. — Что ж, до города путь неблизкий, верно? И до ближайшей фермы тоже. Девицу мы найдем. — Он окинул взглядом Мэтью: от грязных сапог до всклокоченных, пропитанных кровью волос. — Может, вас действительно надо отправить в деревню, Мэтью. Профессору определенно пригодится такой искусный мастер побегов. Даже веревки сумели срезать! Браво! Но мальчики на улице уже заждались, а их ножи изголодались по крови, поэтому расскажите скорей, как вы сумели отпугнуть моих птиц, и продолжим… Тут его речь была прервана более чем безотлагательными криками и воплями с улицы. Даже Мэтью понимал, что мальчики, которым не терпится пролить чью-нибудь кровь, так не кричат. В голосах явственно слышалась паника: они звучали все выше и выше, подобно ястребам, взмывающим в небо прочь от ненавистной земли. — Что такое? — спросил Капелл графа Дальгрена, но в ответ услышал не слова, а пистолетный выстрел. — Сэр! Сэр! — На пороге возник Лоуренс Эванс. — Кто-то проник в имение! — Голос его был тонок, пронзителен и полон страха. — Там всадники! Капелл содрогнулся и в мгновение ока побледнел, словно лицо его сковало льдом. — Мистер Капелл! — провизжал Эванс, и тут с улицы через открытую дверь прилетел цокот копыт, встревоженные крики и второй пистолетный выстрел, от которого хозяин дома весь затрясся на месте, словно крошечный его мирок внезапно разрушила одна из комет Инкриза Мэзера. Капелл развернулся, точно природная стихия, и, схватив Дальгрена за бежевый сюртук, отшвырнул его с дороги. Однако в последний миг он взглянул на Мэтью и оскалился, в уголках губ его поблескивала слюна: да, под маской джентльмена всегда таился бешеный пес. Он скомандовал Дальгрену: — Изрубить его на куски. И с этими словами выбежал вон из столовой, а Дальгрен быстро, точно ртуть, перетек к камину и схватил со стены одну из шпаг. Мэтью покосился на двери, что вели на террасу и в сад. Они были закрыты тяжелыми портьерами винного цвета. Если он провозится с этими портьерами дольше двух секунд, граф проткнет его шпагой прямо в столовой, а если успеет выбраться в сад, то умрет среди цветов. Дальгрен наступал. Звуки сражения с улицы не производили на него ровно никакого впечатления: приказ получен — надо исполнять. Мэтью понял, что мешкать нельзя. Он сделал выпад, метя подсвечником в грудь Дальгрена. Граф легко и непринужденно шагнул в сторону, схватил «копье» одной рукой и без труда выдрал его из рук противника, а другой рукой попытался вспороть ему живот. Мэтью попятился. Дальгрен, с презрительной прусской гримасой отбросив подсвечник, последовал за ним. Мэтью вдруг обнаружил себя по другую сторону камина, где на стене тоже висели шпаги. Рука его машинально выбрала и сорвала со стены оружие, хотя разум подсказывал, что это глупо. Дальгрен тотчас принял боевую стойку: сделал корпус тонким, отвел свободную руку назад, как руль, слегка согнул и расставил ноги. Пальцы его плотно сомкнулись на рукояти — и большой, конечно, тоже лег на место. «А ведь всему этому меня пытался научить Грейтхаус», — мрачно подумал Мэтью. Он знал, что шансы пережить следующую минуту у него мизерные — как у плевка на раскаленной сковородке, — а уж думать о нападении и вовсе нечего. Как только Дальгрен сообразит, что перед ним не достойный соперник, а лунный лучик, — все, можно заказывать надгробие и эпитафию. Однако кто-то ведь проник в имение. Всадники, сказал Эванс. Сколько? Грянуло два выстрела, и началось светопреставление. Если это подмога, надо продержаться совсем чуть-чуть, не то спасать им будет некого. Единственный выход — блефовать. Мэтью повторил позу Дальгрена. Куда смотрит этот гад? На его шпагу? Нет, в глаза. Ищет в них страх? Мэтью тоже уставился в глаза графу и увидел, как в них вспыхнула искра интереса. Обливаясь по́том, Мэтью ждал следующего удара и при этом осторожно сдвигался влево. Дальгрен сделал выпад. Нет, финт. Мэтью сообразил слишком поздно: хотел парировать удар и потерял равновесие. Клинок с шипением бросился ему в лицо, точно гадюка. Мэтью отдернул голову и неловко попятился. Граф продолжал наступать, на лице его застыл зловещий оскал черепа. Мэтью в панике метнул шпагу, будто копье, — конечно, это действие выдало в нем неопытного новичка. Дальгрен без труда отразил атаку. Шпага с грохотом упала на заставленный серебром стол. Мэтью тут же прыгнул в сторону и схватил со стены еще одну шпагу. К этому моменту Дальгрен почти добрался до него и хотел острием клинка проколоть ему горло. Мэтью растопырил и сильно согнул ноги в коленях — плевать на правила! — и кое-как отбил клинок. Рука Дальгрена со сверхъестественной скоростью вернулась, а острие шпаги — стальное продолжение руки — на сей раз устремилось Мэтью в грудь. Он неуклюже отпрянул: клинок пропорол ткань на правом предплечье и обагрился кровью. Боли Мэтью уже не чувствовал. Стиснув зубы, с гримасой ужаса на лице он сделал выпад, метя Дальгрену в лицо; в следующий миг его клинок разлетелся пополам, и та же участь едва не постигла запястье. Мэтью схватил со стены третью шпагу и едва не остался без носа, когда поворачивался к графу. Еле успев поднырнуть вниз, Мэтью отшагнул в сторону, чтобы выкроить себе немного места для маневров. Дальгрен неотступно шел следом. Мэтью весь напрягся, нервы сдавали. Дальгрен сделал ложный выпад вправо, но Мэтью просто не успел на него отреагировать. Затем граф чуть сильнее согнул ноги в коленях — ага, новую атаку задумал! Мэтью попятился и врезался в стол. Шпага Дальгрена медленно ходила туда-сюда, гипнотизируя противника. Мэтью улучил миг и покосился на стол. Дальгрен тотчас прыгнул вперед, но Мэтью успел увидеть и схватить со стола серебряное блюдце с перцем. Не теряя времени, он метнул его содержимое в глаза графу. Дальгрен вскрикнул и прикрыл лицо рукой, ударив шпагой наотмашь. Клинок просвистел высоко над правым плечом Мэтью, и тот вдруг ясно увидел перед собой шахматную доску: следующий его ход должен быть атакующим. Он быстро прикинул дистанцию и сделал выпад. Острие шпаги пропороло ткань и вошло в грудь Дальгрена справа. По ощущениям это было совсем не то же, что проткнуть тюк соломы, — скорее, как вонзить нож в говяжью тушу. Дальгрен отшатнулся, соскочил со шпаги и продолжал пятиться, одной рукой нанося молниеносные удары влево, вправо и по центру, а другой — вытирая глаза. Мэтью бросился в атаку. Он замахнулся изо всех сил и хотел ударить Дальгрена по голове. Раздался громкий лязг: шпаги встретились, и вновь половина сломанного клинка отлетела в другой конец комнаты. Дальгрен часто моргал, но его налитые кровью глаза уже были очищены от перца. Он попытался нанести рубящий удар и снова припер Мэтью, вооруженного лишь восьмидюймовым обломком шпаги, к обеденному столу. Перец попал в нос Дальгрену, и тот чихнул. Его грудь содрогнулась. Он сплюнул на пол алую кровь и опять принял боевую стойку. Мэтью выбросил сломанную шпагу, схватил со стола блюдо с куриными костями и швырнул его в Дальгрена. Оно пролетело над головой графа и врезалось в кирпичную кладку камина. Второе блюдо угодило в плечо. Мэтью потянулся к столу в третий раз и взял нож, перемазанный куриным жиром. Дальгрен подскочил к стене и снял с нее вторую шпагу. Мэтью рассеянно уставился на свой ножичек для разделки курицы. Разжал пальцы, уронил нелепое оружие и нашел среди объедков свою первую шпагу — ту, что Дальгрен выбил у него из рук в самом начале поединка. Пруссак наступал, описывая остриями двух клинков маленькие круги в воздухе. С улицы донесся третий выстрел, а после зашумели уже в коридоре: оттуда летели звуки ударов и пронзительные крики боли. Дальгрен грозно наступал: лицо было совершенно невозмутимо, из уголка рта капала кровь. Первая шпага пошла наверх, а вторая вниз. Первую Мэтью сумел отразить, не потеряв собственного оружия, но второй клинок метил ему в пах, и уйти от удара можно было лишь одним способом — отрастив крылья. Он резко дернул тазом вбок и почти с благодарностью ощутил, как шпага рассекла левое бедро. Боль едва его не парализовала, хотя Мэтью думал, что уже не чувствует никакой боли. Он охнул, лоб его покрылся испариной, и он ткнул шпагой в лицо пруссака. Дальгрен успел отдернуть голову, но прежнее ранение не прошло для него даром: острие клинка рассекло правое ухо, граф со свистом втянул воздух и попятился. Шпага Мэтью ушла от рассеченного уха, а клинок Дальгрена — от его раненого бедра. Тут граф принялся кружить, изыскивая новые возможности для атаки. Стоя спиной к открытой двери в кабинет Капелла, он делал финты и наблюдал за реакцией противника. Левая штанина Мэтью пропитывалась кровью, и, пятясь назад, он подумал, что силы очень скоро его покинут. Дальгрен, скрестив клинки, сделал короткий ложный выпад, но тут кто-то с черным распухшим лицом вывалился из двери кабинета и схватил его за плечи, жалобно моля о помощи. Пока пруссак отбивался от спятившей мисс Леклер, Мэтью воспользовался этим шансом, сделал корпус тонким, как учил Грейтхаус, и совершил выпад — насколько позволяло рассеченное бедро, по ощущениям превратившееся в дыню. Граф сумел отразить его клинок, хотя в этот момент пытался скинуть с себя бешеную бабу. Шпаги схлестнулись и зазвенели, а мисс Леклер завизжала, как кошка, которой подожгли хвост. Мэтью наносил удары сверху и снизу, но всюду натыкался на клинки. Впрочем, Дальгрен не мог ни переменить позу, ни перейти в атаку — мешал груз. Наконец он отбросил одну шпагу, развернулся и схватил орущую Чарити Леклер за шкирку. Изрыгая прусские проклятия, он проткнул ее насквозь и тут же скинул с клинка равнодушным пинком, успев при этом парировать новую атаку. Мисс Леклер упала на Мэтью, тот замахнулся шпагой на графа — и сразу оружие его полетело прочь, а леди, зажимая живот, сперва рухнула на колени, а затем впечаталась в пол остатками былой красоты. Лицо Дальгрена исказила страшная гримаса, сюртук на груди пропитался кровью. Мечтая прикончить врага, он потерял хладнокровие искусного фехтовальщика и набросился на Мэтью с яростью дикого зверя. Шпага устремилась Мэтью в ребра. Он увернулся от коварного острия, схватил Дальгрена за руку со шпагой и ударил его кулаком в зубы. Изо рта графа брызнула кровь. Противники сцепились врукопашную. Мэтью видел только зеленые глаза, горящие алым огнем. Он еще раз дал графу в зубы, рассек ему верхнюю губу и тут же сам получил сокрушительный удар рукоятью шпаги в висок. В этой лихорадочной драке, когда у Мэтью подгибались ноги, а сам он из последних сил держал руку противника, каким-то чудом он заметил, что другая рука графа поползла под жилет. Этим движением Дальгрен выдал свои намерения. Прежде чем рука добралась до цели, Мэтью ударил Дальгрена апперкотом в подбородок. Получив в свою очередь удар рукоятью — красная дымка на мгновение полностью застила глаза, — он вдруг обнаружил, что летит через стол и падает с другой стороны, сметая на пол все столовые атрибуты истинного джентльмена, как то: серебряные блюда, подносы, супницы и приборы. И вот он уже лежит на животе, придавив телом собственные руки, в голове звенят колокола и ревут дикие звери… а Дальгрен, пошатываясь, обходит стол, истекая кровью и готовя шпагу к смертельному удару. Мэтью встал. Кинул в Дальгрена стул — тот пинком отбросил его в сторону. Тогда Мэтью, даже не глядя на шпагу, бросился на противника. Острие клинка проткнуло сюртук, но плоть не задело. Мэтью схватил графа за рабочую руку, и они вновь сцепились лицом к лицу: он колошматил Дальгрена по голове, тот одной рукой пытался ударить его рукоятью в висок, а другой царапал ему лицо. Они отскочили от стола и завертелись на месте, точно волчки. Пока Мэтью сражался за свою жизнь, в голове у него крутилась одна мысль. Слова Хадсона Грейтхауса: «Однажды ты встретишься лицом к лицу с негодяем, которого хлебом не корми, дай вспороть тебе брюхо. Ты его узнаешь, поверь мне. Когда придет время». Мэтью в самом деле его узнал. Он опять увидел, как рука Дальгрена поползла под жилет. Мэтью хотел схватить его за запястье, но очередной удар рукоятью в висок едва не вышиб ему мозги. Где рука Дальгрена?! В груди вспыхнула паника. Где?.. Вдруг рука появилась. Рука о шести пальцах, один из которых был стальной и невероятно острый. Мощно охнув и вложив в удар всю свою дьявольскую силу, граф вогнал кинжал прямо в живот Мэтью. Раздался громкий лязг. Дальгрен вскрикнул, как женщина, и отшатнулся. Кинжал вывалился из сломанной, безвольно повисшей кисти. Шпага тоже с грохотом полетела на пол. Граф вытаращил глаза от ужаса, а в следующий миг они распахнулись еще шире: Мэтью достал из-под собственного жилета небольшой — размером с раскрытую ладонь — фруктовый поднос, прикрывавший брюхо от того самого кинжала, о котором его предупреждал умудренный опытом Хадсон Грейтхаус. А все-таки в одном Дальгрену надо отдать должное, подумал Мэтью. Большой палец он не оттопыривает. Граф помотал головой, и его мокрые светлые волосы встали торчком, будто рога. Мэтью воспользовался этим шансом и с размаху впечатал поднос ему в лицо. Когда Дальгрен попятился и ошалело крутнулся на месте, прижимая к груди сломанное запястье, Мэтью ударил его еще раз. И еще. Пруссак упал на бордовые портьеры, висевшие на дверях в сад, но не дал себе свалиться на пол, — видимо, гренадеру падать не положено. Мэтью отшвырнул фруктовый поднос в груду посуды на полу, сорвал портьеры с карниза и накинул их на голову противнику. Затем, морщась от боли, но двигаясь решительно и неумолимо, он схватил стул и от всей души нанес графу Антону Маннергейму Дальгрену последний удар. Фехтовальщик вышиб двери, пролетел через террасу и рухнул в пруд с золотыми рыбками, где начал отплевываться и вяло копошиться под набравшими воды портьерами.