— Меня зовут Мэтью Корбетт. Я приехал из Нью-Йорка. — В каком качестве? — Я — сотрудник бюро «Герральд». Пальцы Примма застыли на месте. — Их ближайшая контора — в Лондоне. — Нет, сэр, это не так. Мы только что открылись по адресу: Стоун-стрит, дом семь, Нью-Йорк. — Визитная карточка есть? Внутри у Мэтью что-то екнуло. Карточка! Почему миссис Герральд не обеспечила его карточками перед отъездом? Быть может, она поручила Грейтхаусу их напечатать… — Карточки пока не готовы, — ответил он. Тут Примм наконец оторвался от портрета и поднял взгляд на Мэтью. Бледное лицо с маленькими, глубоко засевшими где-то внутри черными глазками уставилось на него как на мерзейшего портового таракана. — Нет карточки? Стало быть, вам нечем подтвердить свою личность? — Последние слова он произнес так, словно в этот момент пытался разгрызть кость. «Ага, хочет выбить меня из колеи, — подумал Мэтью. — Нападает, вместо того чтобы защищаться». — Мою личность подтвердят доктора Рамсенделл и Хальцен. — Однако их здесь нет. — Есть или нет, именно они обратились в бюро — и ко мне — с просьбой установить личность пациентки. Они считают, что смогут ей помочь, если… — Как вы смели сюда заявиться! — оборвал его Примм, и, хотя в голосе его явственно слышался скрученный в тугую пружину гнев, лицо не выражало совершенно никаких чувств. — Наверное, вы просто сбежали из дурдома! Или, быть может, докторишек давно пора засадить в их же Бедлам? Мои рекомендации были исчерпывающи и понятны даже ребенку! — Я же вам говорю, врачи хотят помочь этой леди и… — Убирайтесь вон! — прошипел Примм. — Катитесь отсюда и знайте, что врачами им больше не быть, пациентку я заберу у них в течение недели, а вы, никчемный молокосос без имени и без карточки, очень скоро останетесь и без карьеры, которая разобьется вдребезги о скалы контрактного права! Мэтью опешил. К лицу уже начал приливать жар, но тут до него дошло, что Примм хочет вывести его из равновесия. Точнее, он на это рассчитывает. Мэтью проглотил ярость, выждал несколько секунд и сказал: — Вы перегибаете палку, сэр. Пациентку вы не заберете, потому что ни одно из существующих заведений подобного рода не может обеспечить ей таких условий. Да и ваш клиент не одобрит перевода, верно? Примм не ответил. Он вновь обратился в недвижную статую, подобную богине Фемиде. — Если у меня есть еще три минуты, — продолжал Мэтью, — позвольте потратить их с пользой. Пожалуйста, взгляните вот на это. — Он открыл саквояж, достал оттуда последний номер «Уховертки» со статьей об убийстве Пеннфорда Деверика и положил его на стол перед Приммом: — Ваш клиент, хоть и очень добр по отношению к вышеупомянутой особе, может быть причастен к убийству. — Масочник? — Губы Примма скривились так, что их стало почти не видно за носом. — Что за бред? — Это не бред, сэр. Ваш клиент вполне может быть этим самым Масочником. Который, между прочим, совершил уже три убийства. Вашего клиента зовут Эндрю Кипперинг? — Простите? — Да, этот приемчик мне тоже известен. Потянуть время и подумать. Если мистер Кипперинг — ваш клиент, сэр, он мог убить троих человек. Я хочу выяснить почему и смею полагать, что установление личности таинственной пациентки Уэстервикской лечебницы поможет мне найти мотив. Вы так не думаете? — Я думаю, — ответил адвокат, — что по вам Уэстервик плачет. — Вы только что узнали, что ваш клиент может быть убийцей. Неужели это не имеет для вас никакого значения? — Единственное, что имеет для меня значение, сэр, — это доказательства. — Примм выпятил подбородок. — Известно ли вам, что это такое? Не домыслы, не фантазии, а доказательства? Много лет я служу закону и воплощению справедливости, что стоит за моей спиной, и считаю, что доказательства суть альфа и омега моей профессии. А у вас доказательств нет, сэр. Поэтому я настоятельно рекомендую вам вернуться в Нью-Йорк и забыть об упомянутой пациентке, а я тем временем разберусь с врачами — пусть и действующими из лучших побуждений, но совершенно безграмотными в юридических вопросах. Убедившись, что Примм закончил тираду, Мэтью тихо произнес: — Ей ведь можно помочь. Сейчас она полностью закрылась в себе и сидит целыми днями в полном одиночестве. Вряд ли ей это на пользу. — Ах, так вы теперь еще и доктор? — Я лишь хочу знать ее имя и историю. — С тем же успехом можете попросить луну спуститься с небес и сыграть вам на скрипке. — Я искренне надеялся на ваше содействие, — сказал Мэтью. — Но раз вы отказываетесь, мне придется обойти с этим портретом все трактиры, постоялые дворы и церкви Филадельфии — хоть кто-то да должен ее знать. Я узнаю ее имя и историю, даже если для этого мне придется всю ночь ходить по улицам города. — Ах так. Что ж, полагаю, мне действительно лучше вам помочь — раз вы так страстно этого желаете. — Примм улыбнулся, будто его полоснули бритвой по лицу, взял в руки портрет и порвал его сначала пополам, а затем в клочки. Мэтью бросился было спасать то, что осталось, но не успел. Обрывки портрета посыпались из рук Примма. — Вот и славно! Теперь сможете лечь спать пораньше. Глава 40 Мэтью стоял на улице, возле конторы Примма, и гадал, куда податься дальше. Повезло еще, думал он, что самодовольный секретарь не выпроводил его за дверь пинками… Интересная штука: когда он потянулся к столу за номером «Уховертки», Примм первым схватил газету. Его змеиные глаза-бусинки посмотрели на Мэтью с вызовом: мол, попробуй отбери. Стало быть, он не хочет, чтобы газету кому-то показывали. Это о чем-то говорит. Но вопрос остается: куда теперь? Солнце уже пекло вовсю, туман бесследно исчез. Мимо, строя Мэтью глазки, проплыли две юные леди с зонтиками, но ему было не до флирта. Легкий ветерок шелестел в кронах деревьев на Маркет-стрит. Мэтью остановился и посмотрел по сторонам. На другой стороне Третьей улицы и примерно в половине квартала к северу он приметил вывеску харчевни «Пирожок» с изображением пирога и кружки эля и решил оттуда и начать — хотя бы глотнуть эля для успокоения нервов. Пока Мэтью пропускал мчавшуюся по дороге карету, у дверей юридической конторы мелькнуло что-то белое. Икабод Примм вышел на улицу и стремительным утиным шагом направился на юг по Третьей улице. Провожая взглядом щуплого адвоката, Мэтью заметил, что в правой руке тот мертвой хваткой сжимает номер «Уховертки». «Ага, — подумал Мэтью, — все-таки я выкурил напудренную гадюку из гнезда!» Он дал Примму сделать еще несколько шагов и, держась на безопасном расстоянии, пошел следом. Через минуту адвокат повернул на Честнат-стрит и двинулся в противоположную от реки сторону. Мэтью постоял на углу, глядя, как белый парик мелькает в толпе прохожих на тротуаре, после чего возобновил преследование, решив, что Примм слишком увлечен своими мыслями и оглядываться не будет. Пройдя еще квартал, тот резко свернул в трактир под названием «Фонарщик». Трактир показался Мэтью самым обыкновенным: несколько коновязей у тротуара, окно из круглых донышек стеклянных бутылок, прозрачных и зеленых. Без лишней спешки Мэтью открыл дверь и вошел, щурясь от темноты после яркого солнца. Внутри стоял зеленоватый полумрак; на крюках под потолочными балками висели лампы. В самом деле ничем не примечательный трактир. Длинная барная стойка, за которой сидели с кружками эля несколько хорошо одетых джентльменов, а рядом восемь столиков, на каждом — по свечному огарку. Заняты были только три из них, поскольку обед еще не начался. Найти среди посетителей Икабода Примма не составило труда: он сидел в самом дальнем углу и, щурясь, пытался читать при свечах «Уховертку». Мэтью стал потихоньку приближаться. Примм заметил его только в тот миг, когда он подошел вплотную. В черных глазках адвоката вспыхнул огонь, его игрушечные губы пожевали воздух и выплюнули: — Опять вы! — Виноват. — Еще бы! Устроили за мной слежку! — Нам просто было по дороге, мы шли в одну сторону. — Вот и топайте себе дальше — до самого Нью-Йорка. За спиной Мэтью возник чернобородый здоровяк с гривой иссиня-черных волос. Он поставил на стол небольшую стопку и наполнил ее до краев напитком из коричневой бутылки. В нос Мэтью ударил щекочущий аромат крепкого яблочного бренди. — Оставь бутылку, Самсон, — сказал Примм, и здоровяк вернулся за стойку. Мэтью подумалось, что если Примм выпьет целую бутыль этой весьма горючей смеси, у него не только лампа на столе загорится, но вспыхнет синим пламенем и парик. — Решили заправиться? — съязвил Мэтью. — Понимаю. Неприятно бывает узнать, что твой клиент — убийца. Примм сделал долгожданный, очень большой глоток. Глаза его тут же увлажнились и заблестели. — Думаю, она его мать, — продолжал Мэтью. Версия, впрочем, была так себе: неужели мать никак не откликнулась бы на имя сына? — Он упрятал ее в Уэстервик, а сам тем временем подготовил и осуществил убийство трех человек. Но вопрос-то в другом: кто в таком случае отец? — Самсон! — рявкнул Примм, опалив горло очередным глотком огненного зелья. — Этот молодой человек меня донимает. Если он произнесет хоть слово, пни его как следует под нью-йоркский зад и вышвырни на улицу. — Хорошо, мистер Примм, — библейским басом прогремел Самсон, уставившись в лицо Мэтью с расстояния примерно в четыре дюйма, и для пущей убедительности щелкнул костяшками огромной, точно стена иерихонская, руки. Мэтью решил, что глупо лишаться здоровых зубов ради одного-единственного слова. Он коротко улыбнулся Примму, отвесил поклон и спешно покинул трактир, покуда ему самому лампу не затушили. Дальше по улице обнаружилось еще одно заведение под названием «Арфа и шляпа». Он приблизился к двери и, прежде чем войти, извлек из саквояжа свиток — второй портрет Королевы Бедлама, который Берри по просьбе Мэтью нарисовала на тот случай, если пальцам Примма придется не по вкусу первый. Мэтью вошел в трактир с портретом в руке и надеждой, что кто-нибудь узнает изображенную на нем леди, в сердце. Очень скоро его надежды потерпели крах: никто из посетителей и сотрудников трактира женщину не узнал. На другой стороне Честнат-стрит находился «Приют сквайра», упомянутый Хаверстро. Мэтью вошел туда с портретом наготове, и тут же к нему пристал какой-то пьяница, заявивший, что эта леди — его мать, которую он не видал с тех пор, как под стол пешком ходил. Пьянице было за шестьдесят, и Мэтью решил, что это невозможно. Хозяин трактира, оказавшийся весьма доброжелательным молодым джентльменом двадцати с небольшим лет, сказал, что лицо у леди знакомое, но имени ему не вспомнить. Мэтью поблагодарил всех за участие и отправился дальше. До третьего трактира — «Старого ведра» на Уолнат-стрит — он добрался аккурат к обеду, по каковому случаю там собралось больше дюжины человек. Молодой человек в красно-коричневом сюртуке, с русыми усами и бородкой, взял в руки рисунок и стал вдумчиво его разглядывать, одновременно поедая жареную картошку с сосисками и запивая их портвейном. Затем он подозвал к себе приятеля несколько более неотесанного вида и показал тому рисунок. Остальным посетителям тоже стало любопытно, и они собрались толпой вокруг стойки.