Лоуренс Эванс пришел в ужас, когда час назад открыл парадную дверь и обнаружил за ней Мэтью. Ее заперли не просто так: гость явно не должен был покидать пределы дома и сада. Ах, сэр, как же вы там оказались? Вам не следовало там бродить, у нас ведь водятся дикие кабаны! — Действительно, — ответил Мэтью. — Мне даже повстречалась одна свинья. Умоляю вас об этом не распространяться, сэр! Мистер Капелл будет крайне недоволен, если узнает, что вам разрешили свободно гулять по владениям. — Я никому не расскажу, обещаю, — заверил его Мэтью, а сам подумал, что хряк с большой дороги вполне может донести хозяину имения о встрече в лесу. Спустившись по лестнице и повернув в коридор, Мэтью услыхал в гостиной голоса — едва различимые, как шепот на ветру. Он собрался с мыслями и духом, насколько мог, расправил плечи и решительно вошел в ярко освещенный зал восемнадцати клинков. — А, вот и наш юный господин! — воскликнул сидевший во главе стола джентльмен, отодвигая стул и вставая, чтобы поприветствовать гостя. Оглушительно стуча каблуками сапог по дощатому полу, он подошел к Мэтью и добродушно протянул ему большую руку. — Саймон Капелл, сэр! Очень рад знакомству! Мэтью ответил на рукопожатие. В результате его собственная кисть превратилась в безжизненную каракатицу, так сильно ее стиснули. При внушительном росте около шести футов трех дюймов Капелл был могуч и крепок, как скала, а во рту его сверкали крупные заостренные зубы, которым, казалось, ничего не стоило перекусить пополам бульдога. Большие глаза цвета топазов ярко блестели за стеклами квадратных очков. При таких выдающихся размерах очень странно выглядел его нос — классический английский, чуть вздернутый, словно бы оскорбленный запашком подгнивших фиалок. Над этим носом помещалась мраморная с голубыми прожилками глыба лба; редкие серебристые волосы едва прикрывали его заостренный череп, формой напоминающий стенобитный таран. Губы мистера Капелла подергивались и извивались, будто без конца формулировали искрометные мысли, но не успевали облечь их в слова. На нем был темно-синий сюртук с кремовым жилетом, белая сорочка и синий галстух с узором из красных и кремовых квадратов. Словом, зрелище было поистине удивительное, но Мэтью пока не понимал, что представляет из себя этот человек. — Садитесь! — воскликнул Капелл. — Вот сюда! — Правой рукой он хлопнул Мэтью по плечу, а левой указал на стул рядом с тем местом, которое он столь энергично освободил. За длинным столом, заставленным серебряными подносами, чашами, приборами, тарелками и чашками, под ослепительным оранжевым светом люстр сидели еще трое. Справа от Мэтью — мисс Чарити Леклер. Напротив нее уже вставал, чтобы поздороваться, Лоуренс Эванс, чье присутствие за хозяйским столом означало, что он отнюдь не простой слуга. Однако внимание Мэтью приковал третий человек, который предпочел не вставать: подтянутый лощеный денди лет тридцати со светлыми, почти белыми волосами, убранными в косичку и перевязанными бежевой лентой. Он ел ломтики яблока с крошечного серебряного подноса размером с ладонь. Пронзительно-зеленые глаза его скользнули по Мэтью безжизненно и равнодушно. Лицо имело красивые и благородные черты, однако было начисто лишено какого-либо выражения. На денди был бежевый камзол и сюртук, из ворота и рукавов которого вырывались пышные белые волны европейского кружева. Мэтью уже встречал этого человека в городе — именно он швырял гнилые яблоки в лицо Эбенезеру Грудеру, прикованному к позорному столбу перед ратушей. Безжалостный гренадер, подумал Мэтью и кивнул ему, однако ответным кивком удостоен не был. — Позвольте представить вам графа Антона Маннергейма Дальгрена, — сказал Капелл, подводя Мэтью к столу. Тут блондин все же соизволил кивнуть, но всем своим видом и расслабленной, полусонной позой дал понять, что новый знакомый ему ничуть не интересен. Он продолжал манерно, по-птичьи клевать ломтики яблока с подноса и равнодушно оглядывал Мэтью, пока тот садился за стол. Капелл тоже сел, при этом натянутая широкая улыбка не сходила с его лица. — Увы, граф Дальгрен почти не говорит по-английски. Он из Пруссии, настоящий… пруссак, если вы понимаете, о чем я. Верно? — Последнее слово было адресовано Дальгрену. — Дас, — отвечал граф с густым, как Черный лес, акцентом, — наштоясчий пруссак. — Он даже чуть улыбнулся, показав на мгновение серые зубы. Капелл взял со стола серебряный колокольчик и позвонил в него. — Что ж, приступим к трапезе! Мэтью, надеюсь, вы проголодались? — Да, сэр, — вымолвил Мэтью, а сам подумал, что хорошо бы теперь удалось поместить что-то в желудок, который словно сдавило железными обручами от волнения. В следующий миг из двери справа потянулась процессия слуг — трое мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати в белых сорочках и черных бриджах, две пожилые женщины в фартуках — и хлынула первая волна яств: ломтики дыни, пареные яблоки, клубника в меду, зеленый салат и прочие соблазнительные закуски. Разлили белое и красное вино, после чего Капелл поднял бокал и предложил тост: — За новых друзей и новые успехи! Все выпили. Слуга — поджарый юноша с напомаженными каштановыми волосами до плеч — тут же наполнил бокалы вновь. Его задачей, по всей видимости, было стоять подле тележки с бутылками и следить, чтобы бокалы гостей не пустовали. Ужин продолжался; столовое серебро ослепительно сверкало, отбрасывая на стены хвостатые кометы бликов. Мэтью, беседовавший о погоде с мисс Леклер, спиной чувствовал висевшие на стене мечи. Капелл поделился некоторыми наблюдениями о размере и форме облаков, а Эванс пересказал его слова на иной лад и выдал эти замечания за свои собственные. Граф Дальгрен потягивал белое вино и наблюдал за Мэтью поверх бокала. Затем все обсудили красоту столового серебра мистера Капелла. Прихлебывая вино, тот поделился с гостями великой мудростью, внушенной ему родным отцом: истинному джентльмену полагается есть только с хорошего серебра, иначе он не джентльмен. Мисс Леклер ответила на это бурными аплодисментами, словно услышала о создании лекарства от водянки, не иначе. Затем последовала вторая волна угощений. В столовую вплыла флотилия супниц и кастрюлек с похлебками: грибы и бекон, устрицы и кукуруза, краб, крабовая икра и сливки. Капелл горстями черпал перец из серебряной мисочки и щедро посыпал им всю еду, так что на сидевшую рядом леди в результате напал чих, который было не сдержать никакой салфеткой. Эванс все досаливал, а Дальгрен взял тарелку в руки и, не прибегая к помощи ложки, стал пить суп прямо из нее. Мэтью решил, что так принято в Пруссии. Он все ждал шелеста вынимаемой из ножен шпаги. Двадцать минут спустя из груди Капелла донесся перечный рокот, и он громко откашлялся. Эванс и мисс Леклер, беседовавшие о пользе устриц для здоровья, мгновенно умолкли. Капелл сунул руку в карман сюртука, извлек оттуда некий предмет и положил его на стол перед Мэтью, после чего вернулся к своей перечнице. То был блокнот Эбена Осли. Сердце Мэтью ушло в пятки. Неужели эти мерзавцы выкрали блокнот сразу после его отбытия сюда?!. Нет, не может быть… Он мысленно велел себе сосредоточиться. На обложке нет кровавых пятен. Значит, это один из предыдущих блокнотов — ведь они все были одинаковые. — Вы, полагаю, видите этот предмет не впервые? — спросил Капелл. Что-то тихо дзинькнуло — Дальгрен щелкнул ногтем по краю бокала. Мэтью понял, что наелся, и отодвинул тарелку грибного супа с беконом. — В самом деле, — ответил он, а про себя подумал: «Берегись!» — Я видел, как Осли что-то записывает в этот блокнот. — Возможно, не в этот, а в точно такой же. У него под кроватью был целый ящик таких блокнотов. Странный тип, верно? Записывал все, что только есть на белом свете. В Лондоне я знал одного сумасшедшего, который скатывал шарики из пыли и хранил их у себя на чердаке. Про него еще писали в «Газетт», помнишь, Лоуренс? — Да, сэр. Капелл удовлетворенно кивнул своей конической головой: память его не подвела. — Думаю, Осли был в одном шаге — или в одном блокноте — от пыльных шариков. Это ж надо — все свои выигрыши, долги, приемы пищи и туалетные привычки запечатлевать на бумаге… Бред! Конечно, вы уже догадались, что дражайшая Чарити никакого отношения к Осли не имеет. Если не считать проявлением безумия бешенство матки. — Он продемонстрировал свои острые зубы прекрасной леди, которая продолжала невозмутимо смотреть перед собой, потягивая белое вино, — лишь сверкнул едва заметно металл в ее карих глазах. — Ящик мы нашли в ходе обыска, — продолжал Капелл, — но ведь Осли всегда держал один блокнот при себе. Среди личных вещей убитого блокнота не оказалось. Возможно, вам известно, где он? — Нет, сэр, — последовал твердый ответ. — Весьма прискорбно. Он изрядно облегчил бы нам задачу. Почему же убийца взял блокнот, а кошель оставил, а? Мэтью знал, что Капелл ждет ответа, и предоставил его: — Подозреваю, убийца Осли хотел прочесть записи. — Вот именно! — Капелл воздел толстый перст. Он широко улыбался, словно все происходящее ужасно его веселило, однако взгляд его топазов был тверд, как кремень. — Стало быть, убийца преследовал некую цель. И Осли, и доктора Годвина, и мистера Деверика зарезали не просто так. Их тоже не обокрали, верно? Лоуренс, газету, пожалуйста. — Он протянул руку. Эванс с лихорадочной поспешностью залез в карман и извлек оттуда сложенный во много раз газетный лист, в котором Мэтью сразу признал последний номер «Уховертки». Разложив и разгладив его на столе, Эванс протянул лист улыбчивому хозяину дома. — М-да, до «Газетт» нам еще далеко, — сказал Капелл, просматривая статью об убийстве Деверика. — Однако начинание похвальное. Видимо, в ближайшее время должны напечатать статью об Осли? Или эта новость уже устарела? — Уверен, что свежий выпуск появится со дня на день. Мистеру Григсби нужно было сперва подкопить новостей. — Конечно-конечно. Во всем следует соблюдать экономию, да и вряд ли Осли достоин целого номера, верно? Знаете, Мэтью, ваше имя не раз упоминается в этих блокнотах. Он испытывал к вам любопытную смесь чувств: уважение к интеллекту и презрение к высоким идеалам. Думаю, на самом деле он вас боялся. Когда вас забрал судья Вудворд, Осли был несказанно рад. Мэтью опешил: — Неужели он так давно начал вести записи? — Да. Только раньше он не заносил в эти книжицы все подряд и не исписывал их так быстро — покуда не погряз в распутстве и азарте. Но как я уже сказал, он вас боялся. — Капелл вернулся к своему супу и белой салфеткой стер с подбородка крабовую икринку. — Он знал, что вы можете найти свидетеля его злодеяний и прийти с ним к судье Пауэрсу. Потом в дело вмешалась бы церковь — и пиши пропало. Да и еженощная слежка, которую вы за ним устроили, действовала ему на нервы. Он сумел убедить меня, что нуждается в помощи, поэтому я предоставил ему своих охотников — Карвера и Бромфилда. Вы сегодня уже виделись с Бромфилдом, верно? Мэтью покосился на Эванса, но ничего не сказал. — О, Лоуренса можете не слушать. Это все пустяки. Поверьте, я был бы даже расстроен, если б вы не выбрались на разведку. Однако вы в самом деле рисковали жизнью. У Бромфилда прескверный характер. Мы уже готовы ко второму, друзья? Тогда пусть подают! — Он позвонил в серебряный колокольчик, а граф Дальгрен показал виночерпию пустой бокал. На стол вновь поставили множество подносов и блюд. На сей раз угощения были сытные: жаренный на вертеле барашек с маринованными огурчиками, ягнячьи «молоки» с горчичным соусом, большой кусок красного мяса, в котором Мэтью признал телячий язык, и толстые ломти ветчины в карамельной глазури. К этим плотным мясным кушаньям подали дикий рис, кукурузу со сливками и целую груду галет. Мэтью напрасно искал на столе зайцев. Кому же Бромфилд их нес? Да что гадать… Впрочем, надо было чем-то занять рассудок, чтобы вовсе его не лишиться: этот пир горой вкупе со столь странной беседой больше напоминал сон, чем реальность. Еда уже не лезла Мэтью в горло, а слуги все подкладывали новые кушанья. Вдруг один из них просыпал ложку дикого риса ему на брюки и закричал: «Ох, простите, сэр! Простите!» Мэтью встал из-за стола, и руки с салфеткой замелькали туда-сюда, смахивая крошки с его одежды. Наконец Мэтью сказал: «Довольно, довольно, все хорошо», убрал остатки риса сам и вернулся за стол. Мальчик — мелкорослый жилистый паренек с копной темных кудрей, юркий, точно куница, — скомкал салфетку и зашагал к двери, ведущей, предположительно, в кухню. — Сайлас, Сайлас, Сайлас!.. — с разочарованием и укоризной проговорил Капелл. — Остановись, пожалуйста! Мальчик замер и повернулся к хозяину с кривой усмешкой на краснощеком лице. — Немедленно все верни, — распорядился Капелл. — Выкладывай, Сайлас! Кому говорят! — поддразнил товарища юный виночерпий. — Живо. — Капелл больше не улыбался. Исчезла усмешка и с лица мальчика. — Я ж просто руку набивал, — сказал он. — Потом все верну, ей-богу! — Верни сейчас же, иначе у тебя будут неприятности. — Ну-у во-от, — протянул Сайлас, как сорванец, которого поймали на шалости. Он подошел, развернул скомканную салфетку и выложил на стол рядом с тарелкой Мэтью серебряные часы и ключ от молочного погреба. Мэтью машинально похлопал себя по карманам и ахнул, так молниеносно их обчистили. И ведь он совершенно ничего не почувствовал! — Займись делом, Сайлас, — приказал Капелл, нарезая телячий язык. — Больше никаких фокусов, ясно? — Никаких фокусов! — подхватил виночерпий. Сайлас погрозил ему кулаком и даже замахнулся, но потом передумал и вышел за дверь. — У Сайласа есть дурная привычка. — Капелл пододвинул блюдо с языком к Мэтью. — Мы иногда ему потакаем, ведь вреда от этого никому нет. А он проворный малый, да? — Взор Капелла остановился на часах. — Откуда у вас такой дорогой хронометр? — Это подарок, — ответил Мэтью, понимая, что вновь ступает на зыбкую почву. — От… — Ох, ну и дурак! — Это ведь не мистера Деверика часы, мм? — Капелл притворно, почти комично вытаращил глаза, изображая ужас. — Вы, случайно, не Масочник?