— Если вы еще не заметили, — наконец произнес он, — меня едва ли можно назвать светским львом. И как-то я не слыхал, чтобы секретарям были рады в «Баловнях», «Кавалерах» и «Молодых ньюйоркцах». — Мэтью перечислил названия клубов, где весь год устраивались танцы и пирушки. — Я не большой любитель шумных компаний и так называемых «увеселительных мероприятий». — Да, знаю. Ты надежный и добропорядочный юноша, потому я и хочу, чтобы Берри брала с тебя пример. — То есть хотите сделать меня ее наставником. — Хм, вам обоим есть чему поучиться друг у друга. — Григсби подвигал лохматыми бровями. — Ей стоит быть ответственнее, а тебе не помешает иногда проводить время более… весело. — Предлагаете мне переехать в вашу подсобку?! — Мэтью решил обратиться к вопросам более прозаическим. — Это не подсобка, а темница! — Прохладный и уютный летний дом. Смотри на это так. — В летних домах обычно есть пол и хотя бы одно окно. А в вашем погребе даже дверь не запирается! Меня могут зарезать во сне. — Ну, засов приладить всегда можно. — Григсби, видно, принял молчание Мэтью за согласие. — Живи у нас совершенно бесплатно и сколько пожелаешь! Столоваться тоже можешь здесь, если угодно. А за помощь с прессом я даже платить готов — по паре шиллингов номер. — У меня уже есть работа. Надеюсь, она станет моим призванием. Григсби весь превратился в слух. — Помните то объявление, которое я просил вас разместить в газете? Бюро «Герральд»? Вот у них я теперь и работаю. — Очень рад, но чем они занимаются? Следующие несколько минут Мэтью рассказывал печатнику о Кэтрин Герральд и целях бюро. — Она видит во мне задатки, а мне не терпится начать. Как я понял, миссис Герральд с помощником — мистером Грейтхаусом — в ближайшее время снимут помещение под контору. — Решение проблем, говоришь? — Григсби пожал плечами. — Что ж, затея неплохая. Особенно если за вашими услугами будут обращаться городские власти. Вряд ли Байнс и Лиллехорн такому обрадуются, но чем черт не шутит. — Он метнул в сторону Мэтью подозрительный взгляд. — Ага! Ты ищешь Масочника, верно? Город уже вас нанял? — Нет. Масочника я в самом деле ищу, но поручение дала мне миссис Деверик. Она обратилась не в бюро, а ко мне лично. На днях я написал ей письмо с рядом вопросов и в настоящий момент жду ответа. Да и в бюро без дела не сижу. — О Королеве Бедлама Мэтью вновь умолчал, равно как и о профессоре Фелле. — Словом, у меня есть будущее. — Он тут же поправился: — Работа, я хотел сказать. — Никогда не сомневался, что у тебя есть будущее. — Григсби допил чай и продолжил: — Так или иначе, я по-прежнему надеюсь, что ты переедешь в нашу подсобку и присмотришь… вернее, составишь Берри компанию. Если нужно что-то сделать в подсобке, не стесняйся, говори: я на все готов, чтобы там стало уютнее. У меня отложено немного денег на ремонт. — Благодарю за щедрое предложение, но я поищу другое жилье. Конечно, я по-прежнему готов помогать вам с набором, если время позволит. — Спасибо, ты очень добр, очень добр. — Григсби опустил глаза на коричневое пятно — след от сучка — на столе. — Знаешь, Мэтью, мне будет весьма непросто воздержаться от публикации о переезде судьи Пауэрса, если… тебя не будет рядом, так сказать. Мэтью разинул рот: — Ушам не верю. Как вы могли опуститься до такого… — До чего? — Сами знаете! Марми, я не могу нянчиться с вашей внучкой! Да она и сама не обрадуется, если узнает про ваш план, — еще, пожалуй, и сковородкой вас огреет по голове за такие идеи! — Только этой голове сковородки нипочем, подумал про себя Мэтью. — Тогда ей лучше не знать — пожалей мой бедный череп! — Поймите, она должна сама прокладывать себе дорогу. Ей не нужна моя помощь! И мне кажется, она вполне может за себя постоять, причем без всякого злого рока. — Вероятно, ты прав. Но я не прошу тебя с ней нянчиться и следить за каждым ее движением. Я лишь прошу немного познакомить ее с городом, с людьми. Пусть она спокойно тут освоится. Своди ее куда-нибудь поужинать разок-другой. Пожалуйста, не отказывай мне сразу, поговори сперва с ней, хорошо? Попытайтесь узнать друг друга получше. Мне так грустно, что вы разругались, не успев познакомиться… — Григсби увидел мрачное выражение лица Мэтью. — Ты мне по душе, Мэтью. Больше, чем все остальные. После внучки, конечно. Умоляю, просто поболтай с ней, хорошо? Можешь ты это сделать для старого пустоголового деда? — Пустоголовый вы, как же, — хмыкнул Мэтью. Сделав глубокий вдох, он решил, что вреда не будет, если он немного побеседует с непутевой девицей перед уходом. Григсби не станет печатать заметку об отъезде Пауэрса, он просто блефует. Или?.. Мэтью отодвинул стул и встал. — Куда, говорите, она пошла? — угрюмо спросил он. — Вверх по Куин-стрит. Ловить… — …Утренний свет, да, помню. — Мэтью шагнул к выходу, но на пороге обернулся. — Марми, если она оттяпает мне голову, я решительно отказываюсь иметь с ней всякое дело. Хорошо? Печатник лишь смерил его взглядом поверх очков: — А я, стало быть, пойду закажу слесарю засов на твою дверь. Мэтью поторопился выйти, пока не наговорил печатнику непечатных слов. На улице ему пришло в голову, что, раз уж он идет на прогулку, можно заодно снести вдове грязную одежду, поэтому он наведался в погреб — неужто каморка стала еще теснее, чем была вчера? — и достал из-под койки мешок. А вот что делать с блокнотом? Оставлять его здесь боязно — тем более если сегодня придет слесарь, — однако и таскать его с собой по городу глупо. Мэтью решил подыскать для блокнота тайник. Приподняв край одного из чехлов, он обнаружил под ним — подумать только! — изрядно продырявленную мишень для стрельбы из лука, сделанную из набитого соломой мешка. Мэтью немного увеличил одну дыру и засунул туда блокнот, а потом снова накрыл мишень чехлом. Тут он приметил в углу, рядом с лопатой и топором, еще один любопытный предмет — шпагу с рукоятью из слоновой кости, без ножен. Клинок был покрыт ржавчиной. Откуда здесь взялись мишень и шпага? Времени гадать у Мэтью не было: он подобрал с пола мешок, вышел на улицу и запер за собой дверь. Одолев больше мили вдоль набережной, он наконец завидел впереди Берри Григсби. Та шла по Куин-стрит мимо шума и суеты верфей, пока не наткнулась на подходящий тихий пирс в тени деревьев. Река здесь текла мимо огромных валунов размером с дом, расставленных не иначе как рукою Господа. Берри сидела на пирсе футах в пятидесяти от берега, в соломенной шляпке и со стопкой бумаги для эскизов на коленях. На ней было причудливое платье, сшитое будто из дюжины маскарадных костюмов персикового, лавандового, светло-голубого и лимонно-желтого цветов. Мэтью почудилось, что он обращается не к девушке, а к корзинке с фруктами. Он закусил губу и крикнул: — Здравствуйте! Берри обернулась, помахала и вернулась к своему наброску. Судя по всему, ее внимание привлекли холмистые зеленые пастбища на другом берегу, близ Брюкелена. Чайки парили над водой, следуя за белыми парусами небольшого пакетбота, уходящего на юг. — Можно подойти? — спросил Мэтью. — Как вам угодно, — не отрываясь от работы, отвечала девушка. Он подумал, что дело это безнадежное, но все же вышел на пирс и тут же, не успев сделать и трех шагов, понял: Берри выбрала причал, которым пользовались, должно быть, еще первые торговцы пушниной, прибывшие в Нью-Амстердам охотиться на бобров. Носы давно канувших в забвение кораблей оставили множество вмятин на этом сооружении, щели зияли между побитыми непогодой досками… Один неверный шаг — изъеденная червями доска под ногой проломится, и Мэтью можно больше не волноваться ни о стирке, ни о ванне. Тут он почувствовал на себе взгляд девушки и понял, что придется идти до конца. Кроме того, Берри ведь не провалилась, так? Но черт подери, почему она выбрала именно этот древний разбитый пирс, мало, что ли, на набережной других подходящих мест? Мэтью двинулся вперед, вздрагивая от каждого треска и стона под ногами. Тут впереди показалась дыра размером с наковальню — внизу темнела вода, и от этого зрелища Мэтью едва не развернулся. Однако половина пути уже пройдена, а на конце пирса сидит, скрестив ноги по-турецки, и внимательно наблюдает за его продвижением Берри Григсби… Нет, одолеть этот пирс — дело чести. Или отваги. Мэтью кое-как обогнул пролом в настиле и несмело двинулся дальше, обдумывая каждый шаг. Когда он наконец добрался до Берри, из его груди, по-видимому, вырвался вздох облегчения: девушка тут же бросила на него взгляд из-под полей соломенной шляпки, а на губах ее, кажется, мелькнула ехидная улыбочка. — Прекрасное утро для прогулки, да, мистер Корбетт? — Да уж, прогулка выдалась бодрящая. Мэтью ощутил некоторую сырость под мышками. Берри тем временем продолжала рисовать: у нее получался весьма славный пейзаж с холмами и пастбищами. Рядом на пирсе стояла коробочка с карандашами всевозможных цветов и оттенков. — Пока не поймала, — сказала Берри. — Не поймали чего? — Атмосферу этого места. Энергию. — Энергию? — Силы природы. Вот, смотрите, это законченная работа. Она приподняла верхний лист. Под ним обнаружился другой пейзаж, те же самые холмистые пастбища, но в таких цветах, что у Мэтью едва кровь не пошла из глаз: изумрудно-зеленый, бледно-зеленый, ослепительно-желтый, огненные оранжевый и красный. Словом, кузнечный горн изнутри, а не пасторальная сцена. Враждебный акт против матери-природы. Мэтью еще раз взглянул на противоположный берег — убедиться, что ему не померещилось и он видит ту же самую картину, что и Берри. Судя по всему, видели они по-разному… Интересно, что сказал бы добрый, запуганный сказками о ведьмах народ Фаунт-Ройала, увидев сей пейзаж и саму художницу? К счастью, дурной вкус пока не считался признаком одержимости дьяволом — иначе Берри уже давно повесили бы на ее же синих чулках. Постеснялась бы показывать людям такую мазню, подумал Мэтью, но язык на всякий случай прикусил. — Это просто эскиз, конечно. Я напишу пейзаж маслом, когда закончу с эскизами. — Простите, — не удержался Мэтью, — но я не вижу на том берегу ничего красного и оранжевого. А! Вы, наверное, хотели изобразить свет восходящего солнца? Берри уронила верхний лист, спрятав под ним первый эскиз — будто давая понять, что Мэтью не способен постичь ее художественного замысла, — и вернулась к работе. — Я пытаюсь изобразить не то, что видно глазу, мистер Корбетт, — с некоторой прохладцей проговорила она. — Я хочу передать сущность этих мест. Разумеется, тут нет ни красного, ни оранжевого. Эти оттенки олицетворяют в моем понимании созидательный огонь земли. А вы видите лишь пастбище. — Да. Именно это я и вижу — пастбище. Я что-то упускаю? — Самую малость — стихию, что обретается под зелеными полями. Сердце земли, пышущее жаром жизни, похожее на… не знаю, допустим, на огонь в печке или в… — Кузнечном горне? — предложил Мэтью. — Да! — воскликнула с улыбкой Берри. — Вот теперь вы все поняли. Ему подумалось, что не стоит девушке разглагольствовать прилюдно о пышущем жаром сердце Земли, если она не хочет в смоле и перьях отправиться прямиком в Бедлам. Однако приличия не позволили ему сказать такое вслух. — Полагаю, это какие-то современные лондонские веянья? — спросил он. — О нет! Там нынче пишут одну серую хмарь. Такое чувство, что лондонские художники омывают кисти собственными слезами. А портреты, боже мой! Почему люди хотят войти в историю эдакими тугозадыми индюками?! Дамы особенно! Мэтью опешил от столь возмутительных слов. — Что ж, — произнес он, с трудом приходя в себя, — быть может, потому, что они и есть тугозадые индюки? Берри подняла голову и на сей раз подставила лицо солнцу. В ее голубых глазах, чистых, как бриллианты (и, вероятно, столь же легко рассекающих все живое на своем пути), загорелся неподдельный интерес, но она почти сразу вернулась к рисованию. Мэтью кашлянул: — Можно узнать, почему вы выбрали именно этот пирс? Он вот-вот развалится на части! — В самом деле, — кивнула Берри. — И потому я решила, что в городе не найдется дураков, которым взбредет в голову подойти сюда и оторвать меня от работы.