— Если относительно ее неудачливости еще могут быть какие-то сомнения, то относительно дурных манер — нет. — По-моему, она искренне убеждена, что навлекла на корабль беду. Одним своим присутствием, судя по всему. Не переживай, очень скоро она к тебе потеплеет. Мэтью насупился: — А какое мне дело, потеплеет она ко мне или нет? — Да нет, это я так… Хотел подбодрить по-дружески. Слушай, мое приглашение в силе. Может, все-таки заночуешь у нас? — Я пока не решил, но спасибо. — Если надумаешь, я оставлю для тебя фонарь у двери, а ключ повешу на дверную ручку. Хорошо? Мэтью хотел пожать плечами — упрямство Берри явно было заразно, — но вместо этого вздохнул и ответил: — Хорошо. Пожалуй, я сперва пропущу еще стаканчик. — Не забывай про указ, возвращайся вовремя! — предостерег его Григсби и с этими словами покинул «Галоп». Мэтью попросил у Садбери еще полбокала вина и выпил его, пока решал шахматную задачу за одним из столиков. Ровно в восемь Садбери сообщил, что трактир закрывается, и Мэтью, взяв мешок со своими пыльными пожитками, поблагодарил его за доброту и оставил ему шиллинг из своей оловянной кружки с пожертвованиями. Из трактира он вышел последним и потому услышал, как за его спиной лязгнул засов. Вечер был теплый и приятный. Мэтью повернул направо, на Краун-стрит, а затем на углу вышел на Смит-стрит, намереваясь сделать круг и подняться по набережной к дому Григсби. Хотелось подышать воздухом и обдумать все хорошенько. От выпитого вина голова слегка шла кругом, но в целом он чувствовал себя неплохо. На улицах уже горели фонари, в небе светили звезды, а где-то далеко на востоке, над Атлантикой, бушевала гроза и мерцали молнии. Мэтью иногда попадались спешившие домой прохожие, однако сам он шел неторопливо и думал вовсе не о Бруте и рухнувшей гончарной мастерской, а о таинственной даме из сумасшедшего дома. Пожалуй, ему действительно надо съездить Филадельфию. Но в самом деле, как ему быть, если Примм наотрез откажется предоставлять информацию о Королеве Бедлама? Останавливать прохожих на улицах и каждому описывать внешность вышеупомянутой дамы? Грейтхаус прав, это невозможно. Что же тогда делать? А эта девица нахальная… Злой рок и черные тучи. Какой бред! Однако вернемся к поставленной задаче. Необходимо каким-то образом установить личность пациентки. И тут, сдается, Мэтью действительно переоценил свои возможности. Вспомнились сказанные в сердцах слова Грейтхауса: «Ты же у нас главный следователь!» Интересно, что это значит? Мэтью предстоит ехать в Филадельфию одному, — стало быть, бюро поручило ему первое полноценное дело? Неплохо для начала, верно? А девица все-таки на редкость невоспитанная. Однако в глазах ее Мэтью заметил что-то еще — помимо гнева. «Пытаетесь под этой тучей спрятаться»… Быть может, он и сам не понял, насколько был прав? На углу Уолл-стрит Мэтью остановился взглянуть на часы. Почти четверть девятого. Время еще есть: до дома Григсби всего пару кварталов на север по набережной. Он завел часы и пошел дальше, думая то о безумной старушке, то о девице, способной кого угодно довести до безумия. Вновь над морем полыхнула молния. Справа темнели силуэты кораблей с взмывающими высоко в небо мачтами. То по очереди, то все вместе в нос ударяли запахи смолы, дерева и речной воды. Мэтью был где-то посередине между Кинг-стрит и Уолл-стрит — обдумывал, что ему понадобится для шестидневной поездки в Филадельфию (три дня туда и три дня обратно), — когда за его спиной что-то хрустнуло. Будто гравий под чьими-то ногами или, быть может, устричная рако… В тот же миг, когда волосы у него на затылке встали дыбом и он почти развернулся, чья-то сильная рука стиснула ему горло, без труда оторвала его от земли и с силой припечатала к кирпичной стене ближайшей лавки. Мэтью от неожиданности выронил мешок; он не мог ни продохнуть, ни крикнуть. Руки и ноги беспомощно месили воздух, тело билось о стену, не в силах вырваться из крепкой хватки, и вдруг чей-то голос, слегка приглушенный слоем ткани, прошептал ему прямо на ухо: — Не дергайся и не шуми. Слушай. Мэтью был не в настроении слушать. Он пытался сделать хотя бы один вдох и позвать на помощь, но рука крепко стискивала ему глотку. В висках уже пульсировала кровь, перед глазами все поплыло. — Вот, держи. — В правую руку Мэтью что-то вложили. Он машинально сжал пальцы, а потом разжал — и выронил предмет. — Нужная страница помечена. Заострите на ней внимание. Мэтью почти лишился чувств. Еще чуть-чуть — и голова взорвется. Приглушенный голос прошептал: — Эбен Осли… Вдруг из-за угла возник чей-то фонарь, и давление на шею Мэтью тут же ослабло. Он осел на землю — перед глазами рассыпались снопы красных искр и вертелись голубые вертушки — и услышал быстро удаляющиеся шаги. Вскоре они стихли. Сквозь туман в голове Мэтью подумал, что беглец нырнул в щель между домами дальше по улице. Фокус Масочника, осенило его. Видимо, при этом он издал какой-то громкий звук — хмыкнул по-звериному или со свистом втянул воздух, — потому что свет фонаря внезапно упал на него. Мэтью заморгал, как идиот, и принялся растирать руками горло. — Ух ты, какие люди! — сказал человек с фонарем — у него был гнусный голос мелкого хулигана. — Секретаришка на дороге валяется! Черная дубинка легла на плечо Мэтью. Говорить он еще не мог и только жадно разевал рот, пытаясь дышать. Диппен Нэк наклонился и потянул носом воздух: — У-у, да мы совсем пьяные! А ведь уже почти половина девятого. Какие я делаю выводы? — Помоги, — кое-как выдавил Мэтью. Глаза у него слезились, он изо всех сил пытался встать на ноги, но те не слушались. — Помоги встать! — Сейчас помогу. Прямо до тюрьмы доведу, ага, под белы рученьки. А я думал, ты у нас законопослушный гражданин, Корбетт. Что же скажет старик Пауэрс, когда узнает? Дубинка постучала Мэтью по плечу, и он понял, что следующая его попытка встать на ноги просто обязана завершиться успехом. Опершись рукой о землю, он нащупал предмет, который ему всучил нападавший, — что-то прямоугольное, завернутое в коричневую бумагу и запечатанное белым сургучом. Он подставил сверток под свет фонаря и увидел чернильную подпись печатными буквами: «Корбетту». — Ну, живо! Вставай! Мало того что напился вусмерть, так еще и указ нашего лорда-хренорда нарушаешь. — И вновь дубинка опустилась на его плечо, на сей раз уже сильнее. Боль прострелила Мэтью правую руку. — Еще пять секунд — и потащу тебя за волосы! Мэтью поднялся. Перед глазами все бешено вертелось, но он опустил голову, продышался — и мир наконец замер. В правой руке у него был завернутый в бумагу предмет, а левой он принялся искать в карманах часы. — Я тебя задерживаю, если ты до сих пор не понял. Пшел! — скомандовал Нэк. Мэтью откинул крышку часов и поднял их к свету: — Еще только двадцать минут девятого. — Я, может, такие роскошные часы не могу себе позволить — и бог его знает, откуда они у тебя, — но учить меня уму-разуму не надо, понял? Ты пьян в дым, а до кутузки пешочком минут десять-двенадцать будет. Уж я-то знаю, что говорю! — Я не пьян. На меня напали. — Ишь ты! И кто ж на тебя напал? — Нэк презрительно фыркнул. — Масочник, небось? — Может быть, и он, я не знаю. Нэк сунул фонарь ему под нос: — А чего ты живой до сих пор? Ответа на этот вопрос у Мэтью не было. — Пшел! — повторил команду Нэк и ткнул кончиком дубинки ему в шею. Мэтью не сдвинулся с места ни на дюйм. — В кутузку я не пойду, — сказал он. — Пойду домой, потому что указа пока не нарушил. — И пусть домом ему теперь служит молочный погреб без окон, утром Мэтью проснется свободным человеком, — он так решил. — Задумал сопротивляться констеблю, что ли? — Я уже рассказал, что задумал, и настоятельно рекомендую тебе вернуться к своим прямым обязанностям. — Да ты что? — Давай просто забудем про этот инцидент, ладно? И спасибо за помощь. Нэк криво усмехнулся: — Пожалуй, спесь я с тебя собью… Он замахнулся дубинкой, и Мэтью понял, что в следующий миг ему вышибут мозги. Впрочем, если Нэк думал, что его противник пьян и не способен защищаться, то его ждал весьма неприятный сюрприз. Мэтью перенес сверток в левую руку, а правую сжал в кулак и как следует двинул им в зубы грубияну-констеблю. Звук был такой, будто жирную треску огрели веслом. Нэк попятился, вытаращил глаза и ударил дубинкой пустой воздух в том месте, где только что был Мэтью. Секунды три констебль пытался понять, что происходит. Затем его лицо приняло звериный оскал — как у разъяренной ондатры, пожалуй, — и он вновь замахнулся дубинкой. Мэтью крепко стоял на ногах. На первом уроке фехтования Хадсон Грейтхаус объяснил ему как нельзя доходчивей: в поединке необходимо сразу перехватить инициативу у противника. Мэтью рассудил, что это относится и к кулачным боям. Он шагнул влево, принял удар на левое предплечье, а правым кулаком ударил констебля в нос. Раздался влажный хруст. Нэк отпрянул и едва не шлепнулся на пятую точку. Он кашлянул, фыркнул — кровь брызнула из обеих его ноздрей, — а затем прикрыл рукой ушибленное рыло. Слезы застили ему глаза. Мэтью вскинул кулак, готовый к новому удару, и показал его Нэку: — Изволите еще, сэр? Нэк что-то промямлил в ответ. Мэтью ждал нападения — третьего по счету за сегодня, — однако констебль опустил голову, крутанулся и стремительно пошел прочь, унося с собой фонарь. Он повернул налево по Кинг-стрит, и вокруг воцарилась полная темнота. «Скатертью дорога!» — едва не заорал Мэтью ему в спину, однако в темноте храбрости у него поубавилось. Побежал Нэк за подмогой или нет, Мэтью не знал, да и в целом ему это было безразлично. Он подобрал с земли мешок, с опаской оглянулся — не подкрадывается ли кто сзади, чтобы вновь стиснуть железной рукой его многострадальное горло, — и торопливо зашагал в сторону дома Григсби. Никогда в жизни Мэтью еще не радовался так свету, пусть то был всего лишь жестяной фонарь, стоявший на земле у входа в погреб. На дверной ручке, как и было обещано, висел на шнурке ключ. Мэтью открыл дверь, осветил ведущие вниз три ступеньки, спустился и обнаружил себя в каморке вдвое меньше его мансарды. Утоптанная земля на полу была цвета корицы, оштукатуренные стены — приятного глазу кремового оттенка. Григсби поставил ему койку, весьма неудобную на вид, и бросил сверху оленью шкуру. Что ж, всяко лучше, чем спать прямо на земле. Или нет?.. Мэтью с благодарностью отметил небольшой круглый столик, на котором разместились таз с водой, спички и трутница. На полу у койки стоял ночной горшок, а вокруг громоздились дощатые ящики, ведра, части печатного пресса, лопата, топор и прочие неизвестные предметы и орудия, завернутые в рогожу. Поскольку пол находился ниже уровня земли, а под потолком имелись отдушины, в погребе стояла приятная прохлада. Что ж, разок здесь переночевать вполне можно, решил Мэтью. Единственная загвоздка — изнутри нет засова, то есть запереться нельзя. Придется что-то придумать. Тут взгляд Мэтью наконец упал на предмет, который ему столь грубо всучили на улице. Он вскрыл печать, развернул бумагу и обнаружил небольшой черный блокнот с орнаментом из золотых листьев на обложке. Сердце Мэтью взбрыкнуло так, что сам Брут позавидовал бы. Никогда прежде он не видел золотой орнамент так близко — тончайшая работа! Пропавший блокнот Эбена Осли. Вот он, в руках Мэтью. Но кто ему его дал? Сам Масочник? Мэтью сел на койку, пододвинул к себе столик и поставил на него фонарь, открыв крышку, чтобы стало посветлее. «Вот, держи», — шепнул ему в темноте приглушенный голос. Поразительно, просто невероятно, думал Мэтью. Однако это правда. Неизвестно почему, Масочник забрал блокнот у убитого Осли, а затем — тоже неизвестно зачем — отдал его Мэтью, едва при этом его не задушив. Ладно хоть не зарезал. Чем же он руководствовался?