— Деда! — раздался не то крик, не то визг. — Берил! Берил! — заорал в ответ Григсби и стал проталкиваться к фигуре цвета глины, одетой в драные лохмотья. Девушка (если под слоем грязи и плесени действительно была девушка) уронила наземь два холщовых мешка и хотела побежать навстречу деду, но не привыкшие к суше ноги тут же ее подвели. Два шага — и она рухнула на настил, как будто ее огрели по спине веслом. Григсби тут же присел на корточки рядом с внучкой и помог ей встать. Мэтью подошел к ним как раз в тот миг, когда несколько пассажиров подняли капитана, и таким образом очутился прямо на линии огня. Казалось, грянул залп из шести орудий, не меньше, когда бородатый мореход взревел: — Эта девка!.. Берил села и заморгала, будто ей влепили пощечину. На носу у нее выступила кровь, и это было единственное пятнышко цвета в ее облике. Вся она была серо-зеленая, покрытая чем-то средним между пылью и плесенью: одежда, руки, ноги, лицо и волосы в колтунах. — Это она прокляла корабль! — вопил капитан. Он хотел броситься к Берил, но остальные пассажиры чудом его удержали и едва не рухнули всем скопом на настил. — Две недели, как мы вышли из Портсмута, — а эта паскуда уже столкнула за борт преподобного Патриксона! Тогда на нас и посыпались злоключения. Мы напоролись на морское чудище — и начался сущий ад! Берил попыталась встать и раскорячилась, как циркуль. — Чертов кусок мяса прицепился к носу, и все море кругом кишело морскими адвокатами — днем и ночью! — надсаживался, как безумец, капитан. — Это твоих рук дело! Ты сама знаешь! Это ты навлекла на нас гнев Божий! — Знаю, — отвечала ему Берил, тоже хриплым, но удивительно спокойным голосом. — Я, вообще-то, только мыло выронила. — Только мыло выронила, ха! — проорал капитан всем присутствующим. — Мыло она выронила! Тут он, по-видимому, окончательно лишился рассудка. Вырвавшись из рук тех, кто его держал, капитан закружился на месте и стал скидывать с себя одежду. Сбросив рубаху и туфли, он спустил бриджи до лодыжек и запрыгал по причалу в одних чулках и татуировках. Тут уж его скрутили и попытались завернуть в попону горожане. Увы, затея не удалась: капитан опять вырвался, скинул с себя оставшуюся одежду и совершенно нагой припустил по набережной в направлении Ганновер-сквер, вопя: «Только мыло выронила! Она только мыло выронила!» В погоню за ним устремились человек десять и три собаки. — Дедушка, я не вру! — сказала Берил, приваливаясь к Григсби. Говорила она с трудом и, казалось, вот-вот потеряет сознание. — Клянусь, я ничего плохого не сделала! — Скоро мы будем дома, — заверил ее Григсби, весь красный как рак. — Накормим тебя и уложим спать. Господи, я ведь думал, что уже никогда тебя не увижу! Мэтью, будь так добр, помоги нам с мешками. — Конечно. Мэтью поднял мешки с дощатого настила: они оказались такими тяжелыми, что и Хадсон Грейтхаус едва ли справился бы с такой задачей, но сдаваться Мэтью был не намерен. Григсби повел внучку домой, а Мэтью шел за ними — пока не приметил среди оставшихся на причале зевак Эндрю Кипперинга. Тот щурился на солнце и вообще выглядел так, словно только проснулся. Причем спал он, по-видимому, прямо в одежде — так сильно она была измята. — Мармадьюк! — крикнул Мэтью. — Вы идите, я вас догоню! Григсби помахал и двинулся дальше, практически волоча Берил за собой. Мэтью приблизился к блудливому адвокату. — Ну и шум подняли, а? — сказал Кипперинг, щуря мутные (с перепоя?) глаза; Мэтью пришло в голову, что адвокат не причесывался, не брился и не мылся по меньшей мере с четверга. — Даже в воскресенье поспать не дают! — Я хотел попросить вас об одолжении. — Мэтью опустил мешки на землю и выудил из кармана сюртука письмо. — Не могли бы вы передать это мистеру Полларду? Кипперинг даже не подумал брать конверт: — А что это? — Это для миссис Деверик, пусть он ей передаст. Можете ему отдать? Желательно прямо сегодня, если его увидите. — Вряд ли увижу. Мы с пятницы не встречались. Он уехал по делам какого-то клиента. — Что ж, в таком случае не могли бы подержать у себя письмо и передать его мистеру Полларду утром, как только он вернется? Кипперинг почесал голову и зевнул. Понаблюдав с минуту, как работники выносят с «Сары Эмбри» заплесневелые сундуки и ящики, он сказал: — Я сегодня не работаю и не хочу никаких обязанностей. Вручите письмо сами. Мэтью вдруг вышел из себя — моментально, словно порох взорвался. Вероятно, гнев копился в нем еще с самого утра, когда миссис Деверик ответила ему столь грубым отказом, точно дворняжке, которую следовало проучить и поставить на место. Теперь же он просто выместил злобу на этом несносном адвокатишке, хотя, скорее, злился на самого себя: надо же так оплошать перед женщиной! Кроме того, его бесил высокий адвокатский статус Кипперинга, а особенно то, как бездумно он рушит собственную карьеру, некогда составлявшую предел его, Мэтью, мечтаний. — Ах, простите! Я просто подумал, что миссис Деверик — ваша общая с Поллардом клиентка. — Мэтью почувствовал, как его губы дернулись в саркастичной усмешке. — Но вам-то, конечно, виднее… Можно куда продуктивнее провести время в компании бутылочки рома и… — он вспомнил имя, которое назвала ему вдова Шервин, — Грейс Хестер. Кипперинг пристально следил за разгрузкой корабля. С «Эмбри» все еще сходили люди. Определить, пассажиры это или экипаж многострадального судна, было непросто: и тех и других одинаково шатало, когда они ступали на долгожданную твердую землю. Вдруг Кипперинг посмотрел на Мэтью, и во взоре его забрезжило новое неуловимое чувство — странным холодным огнем полыхнули льдисто-голубые глаза. — Откуда вы знаете это имя? — спросил Кипперинг как бы между делом — будто солнечным воскресным днем повстречал на улице приятеля и завел с ним светскую беседу. Однако в голосе его обозначилось некоторое напряжение. Мэтью вдруг померещилось, что на него со шпагой наголо идет Грейтхаус и вот-вот порубит его на кусочки, если сейчас же не придумать защитную стратегию. Кипперинг сходил пешкой, и Мэтью должен ответить на ход противника, но как разыграть такой дебют — пока неясно. — Грейс Хестер, — медленно повторил он, пытливо разглядывая лицо Кипперинга. Надо отдать адвокату должное — тот и бровью не повел. Мэтью решил выдвинуть собственную пешку и посмотреть, чем это обернется. Рассудив, что темноволосая проститутка, висевшая на шее Кипперинга в кабаке, вполне может быть вышеозначенной особой, Мэтью сказал: — Она была с вами в «Терновом кусте». — Неужели? — Лицо Кипперинга исказила кривоватая и насквозь фальшивая улыбка. — Полагаю, вам лучше вернуться в заведение мадам Блоссом и прикончить бутылку, — сказал Мэтью. Он решил последовать совету Грейтхауса и сразу перейти в наступление, пусть в руках у него — всего лишь маленький острый кинжал. — Мисс Хестер, несомненно, обрадуется компании. Мэтью вдруг опротивел этот человек. Разве не грех — получить образование, работать не покладая рук и дослужиться до адвоката, чтобы потом в один миг пустить всю жизнь под откос? Он пытался покончить с собой, говорила вдова Шервин. Мэтью наклонился, поднял с земли мешки… и вдруг ощутил на плечах поразительно крепкую для пьяницы хватку Кипперинга. Не успел он опомниться, как адвокат поволок его по пирсу в тень, отбрасываемую мачтами и корпусами купеческих судов — Могучих Стен Империи. Вдали от толпы зевак Кипперинг ослабил хватку, но руку с левого плеча Мэтью не убрал. Придвинувшись вплотную и сверля его испытующим взором — решительное лицо адвоката при этом, словно написанное маслом, было чуть тронуто серовато-голубыми мазками, — Кипперинг заговорил быстро и тихо, чтобы слышал только Мэтью: — Корбетт, я все никак не могу вас раскусить. Пытаюсь, но вы — крепкий орешек. Скажите мне — и отвечайте правдиво, как отвечали бы судье Пауэрсу, — что вам известно о Грейс Хестер? Мэтью оторопел. Рискуя быть раскушенным, он заупрямился: — Вы не судья. — Нет. Но я хочу быть вам другом. А вы усложняете мне эту задачу. Как бы подчеркивая сказанное, Кипперинг еще сильнее стиснул Мэтью плечо. Ярдах в двадцати от них, на солнце, стояли люди. Кипперинг, конечно, не осмелится махать кулаками у всех на виду, но что он затеял, черт подери?! — Я буду признателен, если сегодня вы воздержитесь от угроз и рукоприкладства, сэр, — спокойно произнес Мэтью и добавил: — Неужели вам так неймется получить ответ на свой вопрос, что ради этого вы готовы пообщаться с констеблем? Хватка Кипперинга моментально ослабла. Он немного попятился, отвел взгляд… А потом вдруг распахнул глаза и уставился на Мэтью, словно его озарило: — Джон Файв все вызнал, верно?! Вот о чем вы беседовали тем вечером в «Терновом кусте»! Мэтью пожал плечами, сообразив, что балансирует на лезвии бритвы. — Даже не пытайтесь уйти от ответа, — последовало строгое предостережение. — Он уже сообщил Констанции? На этот вопрос Мэтью решил ответить как можно честнее: — Нет. — Так что же вы с Файвом хотите, а? Денег? Если вы задумали обчистить преподобного, должен вас расстроить: карманы его почти пусты. Я-то думал, этот одноухий кузнец действительно ее любит! — Любит. Деньги здесь ни при чем. — А что тогда? — Кипперинг снова навис над ним, однако Мэтью не попятился. — Кто еще знает правду? И как ее узнал Джон? Мэтью выставил руку ладонью наружу, дабы остановить наступление Кипперинга, — и тот действительно остановился. Речь явно идет о ночных похождениях священника и его рыданиях под домом Полли Блоссом… Пару секунд Мэтью обдумывал ответ, а потом сказал: — Я не знаю, кто еще обладает этими сведениями и откуда они у Джона Файва. — Мэтью стал гадать, можно ли считать такой ответ ложью — ведь он в самом деле понятия не имеет, о чем говорит Кипперинг! — Буду с вами предельно честен: мы с Джоном беспокоимся лишь о благополучии преподобного Уэйда. Его душевное равновесие в последнее время подверглось серьезным испытаниям. — Конечно, и неудивительно! — воскликнул Кипперинг. — Вы на его месте разве не терзались бы? Мэтью вновь прикинул, как лучше ответить, и робко согласился: — Да уж. — Вот-вот! — Кипперинг вновь отошел от Мэтью и бросил взгляд на Устричный остров и открытое море за кораблями. — Мне его жаль, честное слово. Он ведь раньше считал себя сильным человеком. Увы, кое-что не по зубам даже самым сильным из нас. — Он быстро осмотрелся по сторонам. — Только никому ни слова, ясно? И Джону скажите, чтобы помалкивал. А того, кто ему все рассказал, надо кнутом отхлестать. Джон ведь не заглядывает к мадам Блоссом? — Нет. — А вы? — Тоже нет. Полагаю, больше об этом никто не узнает. — Тайны в этом городе недолго остаются тайнами. Я Уильяму говорил, что надо смотреть правде в глаза. Ничего не попишешь. Но он пока не может собраться с духом. Я ему говорю: да плюньте вы на церковных старейшин, ей-богу, какое вам дело до их мнения! Но он же не слушает. Думает, все само как-нибудь рассосется. Так-то оно так… но Уильям вряд ли сможет когда-нибудь себя простить. Он называет его Уильям, подметил Мэтью. Хм, кто бы мог подумать: Кипперинг и преподобный Уэйд — то ли друзья, то ли сообщники! Сразу припомнились слова Джона Файва, который за ужином в «Терновом кусте» рассказывал, что у Констанции однажды состоялся разговор с отцом о некоей «истории». Преподобный тогда заверил дочь, что скоро все разрешится. Скоро. Мэтью подумалось, что слово это в данном случае имеет оттенок фатализма — и неизбежности. — Давайте сюда ваше чертово письмо! Мэтью мысленно вернулся к Кипперингу: тот протягивал ему руку. — Дайте мне письмо, я положу его на стол Джоплину, раз это так важно. Несмотря на свои подозрения и злость на Кипперинга, Мэтью все же решил, что ему можно доверять.