— Да он с дороги хочет уйти! — Нет, он хочет идти галопом, а ты в него вцепился, как старуха. — Грейтхаус пустил свою лошадь легким галопом и крикнул: — Живей, я не хочу весь день потратить на дорогу! Стоило Мэтью лишь слегка сжать бока Брыкуна коленями, как тот резво припустил вперед и едва не скинул своего наездника в густые заросли терновника на краю дороги. Чудом удержавшись в седле, Мэтью все же не стал натягивать поводья (да и вряд ли почуявший скорость Брыкун согласился бы сбавить шаг) и в считаные секунды очутился рядом с Грейтхаусом. Они поскакали бок о бок по дороге, вьющейся меж огромных деревьев с толстыми стволами — одно такое дерево сто дровосеков и за сто дней не вырубят, подумалось Мэтью. В высоких ветвях порхали кардиналы, дорогу один раз перебежала лиса. Через некоторое время Грейтхаус вновь пустил свою лошадь легкой рысью, и Мэтью последовал его примеру. Слева от дороги возникла каменная стена, значит до фермы Ормонда оставалось около мили. Мэтью осмелился задать вопрос: — Так что вы задумали? Не труп же откапывать? — А лопаты нам, по-твоему, зачем? Яблоки с деревьев сшибать? — Не понимаю, на что вам сдался этот труп, да еще так срочно. — Ответа не последовало, и тогда Мэтью попробовал зайти с другой стороны: — Я уже рассказал вам все, что известно мистеру Маккаггерсу. Нехорошо это — тревожить мертвых. — Можешь не тревожить, я никому не расскажу. Впереди развилка. Грейтхаус повернул налево, и Мэтью ничего не оставалось, как ехать за ним: Брыкун, похоже, был обучен следовать за хозяином вопреки любым командам наездника. — Послушайте, — стоял на своем Мэтью, — я не привык к подобным занятиям. И вообще… для чего вы это затеяли? Грейтхаус резко осадил лошадь — и Брыкун тоже сразу остановился. — Ладно, так и быть, — кивнув, проворчал Грейтхаус. — Я объясню. Описание убийства натолкнуло меня на кое-какие воспоминания. Какие именно — рассказать пока не могу. И прошу тебя ничего не говорить миссис Герральд. Просто помоги мне копать, пожалуйста. Мэтью различил в его голосе какую-то незнакомую и оттого диковинную нотку. Не сказать чтобы страх (хотя не без этого, конечно), скорее… Омерзение. Перед чем? Не перед трупом же! Грейтхаус на своем веку, несомненно, повидал — и создал — немало мертвецов. Нет, здесь что-то другое. Что-то сокровенное, запрятанное очень глубоко и никем пока не изобличенное. Грейтхаус поскакал дальше, Брыкун с Мэтью двинулись следом. Еще через несколько минут они вновь повернули влево, на совсем узкую тропу, и эта тропа привела их на ферму Ормонда. Сперва они проехали мимо ухоженного сада, где росли в основном яблони и груши. Кроме них, Мэтью разглядел кукурузу, репу, бобы и несколько рядов табака. Когда путники приблизились к каменному фермерскому дому, стоявшему рядом с амбаром и загоном для скота, куры с испуганным кудахтаньем бросились врассыпную, а в загоне с любопытством подняли головы шесть хряков. Из амбара вышел коренастый фермер в соломенной шляпе с широкими полями, коричневой рубахе и серых заплатанных штанах. Рядом с ним бежал, тявкая, рыже-коричневый пес. Тут же открылась дверь фермерского дома: на пороге стояла широкобедрая женщина, а за ее юбкой прятались двое ребятишек. — Мистер Ормонд! — придержав коня, окликнул Грейтхаус хозяина. — Это я, Хадсон Грейтхаус! — Ну да, ну да, признал я вас. — У фермера была окладистая темная борода и кустистые брови, похожие на толстых мохнатых гусениц. Он тут же заметил привязанные к седлу путника лопаты. — Никак репу копать пожаловали? — Не совсем. Это мой помощник Мэтью Корбетт. Можно нам спешиться? — Извольте. С любезностями было покончено, и Грейтхаус дождался, пока пес угомонится и начнет деловито обнюхивать гостям сапоги. — До меня дошел слух, — наконец сказал он, — что на ваших землях был найден труп. Ормонд потупился, поддел носком башмака камень и промямлил: — Так и есть. — Его похоронили у реки? — Ага, на том самом месте, где его прибило к берегу. — Он поднял голову и опять покосился на лопаты. — Ох, мистер Грейтхаус! Не по нраву мне ваша затея… — Мы с мистером Корбеттом, конечно, не констебли, — начал Грейтхаус, — однако нас вполне можно назвать представителями закона. Мы считаем своим долгом осмотреть труп. Говорите за себя, подумал Мэтью. Солнце пекло немилосердно — скорее жгло, чем грело. — Там, поди, ничего и не осталось… — И все же мы хотели бы взглянуть. Ормонд глубоко втянул воздух и медленно выпустил его сквозь зубы. — Пойду собаку в дом загоню. Нерон, ко мне! Домой! Грейтхаус отвязал лопаты и вручил одну Мэтью — тот взял ее в руки с опаской, словно ядовитую змею. Загнав собаку, жену и детей в дом, Ормонд повел Мэтью и Грейтхауса по колее для повозок, тянувшейся к реке через весь сад. — Его Нерон нашел, — сказал фермер. — Лает как оглашенный — ну, думаю, рысь на дерево загнал. Слава богу, ребятня сюда не сбежалась. Я, вестимо, сразу в город поехал. Пришел в ратушу и говорю: зовите мне самого главного констебля, какой у вас есть. Мэтью мог бы кое-что сказать на этот счет, но отвлекся на реку, которая уже виднелась за деревьями. — В общем, они мне сказали, что в город его увезти никак нельзя, — продолжал Ормонд. — Вот я им и разрешил прямо тут его закопать. Судебный медик завернул его в простыню, а раб, здоровенный такой, вырыл могилу. Вон она. Они вышли из сада. Прямо перед ними раскинулась широкая сверкающая река, несущая свои воды меж лесистых берегов. Ярдах в сорока впереди виднелась кучка земли с надгробием из трех больших камней пепельно-серого цвета. — Вот там я его нашел. — Ормонд встал на плоский валун и показал вниз: в воде у подножия холма лежало поваленное дерево. — В ветках застрял, стало быть. — Соседи есть у вас? Кто выше по течению живет? — Грейтхаус уже взялся за дело и убирал в сторону камни. — Густенкирк, тоже ферму держит. Хороший мужик, семейный: жена, четверо ребятишек. Нога у него деревянная. — А дальше что? — Дальше опять ферма. Фамилия у хозяина ван Хюллиг. Я только раз его видел, по дороге в город. Он пожилой уже, лет шестьдесят. По-английски совсем не говорит, только по-голландски лопочет. Ну а дальше… дальше еще пара ферм и паромная переправа. И все, конец острова. — Тело могло и с другого берега принести, — сказал Мэтью, окидывая взглядом обширные, целиком заросшие лесом джерсийские берега. Грейтхаус тем временем взял в руки лопату и собрался вонзить ее в землю. — Мистер Маккаггерс сказал, что парень умер от падения с высоты. Разбил голову и сломал шею. С пологого склона так не упадешь. — Посмотрим. Грейтхаус с силой воткнул лопату и откинул в сторону первую порцию земли. Он работал методично и сосредоточенно, опустив голову и глядя только на могилу. Мэтью стало неловко стоять без дела. Останки все равно будут извлечены, хочет он этого или нет… А значит, надо копать. Он взял лопату, стиснул зубы и принялся за работу. — Господа, — в замешательстве произнес Ормонд через пару минут. — Я вам про этого бедолагу, упокой Господь его душу, все рассказал, можно я пойду? Дел невпроворот… — Ступайте, конечно. Мы его сразу обратно закопаем, — ответил Грейтхаус, не прекращая работать. — Большое спасибо. — Ормонд помедлил; в воздухе уже стоял запах разложения. — Если захотите потом умыться, я вам вынесу мыло и ведро воды. — С этими словами он развернулся и быстро пошел прочь. Через несколько взмахов лопаты Мэтью пожалел, что не захватил с собой носовой платок и уксус, — такой сильный трупный смрад поднялся от земли. В надежде на глоток свежего воздуха Мэтью попятился: его страшно мутило, но расставаться с обедом на виду у Грейтхауса не хотелось. Он вдруг осознал, что нежелание выставить себя слабаком делает его сильнее. Тут раздался характерный звук: лопата наткнулась на что-то мягкое. Мэтью поморщился и изо всех сил попытался взять себя в руки. Если он все-таки даст слабину, кукурузная похлебка и ветчина еще долго будут ему не милы. — Ну да, постой там, — понимающе сказал Грейтхаус. — Я сам все сделаю. Мэтью осознал, что в таком случае никто не станет посвящать его в курс дела. — Нет, сэр, я помогу, — сказал он, возвращаясь к яме и тому, что в ней лежало. Останки уже потеряли человеческую форму: казалось, что в яме валяется грязное постельное белье. Длина свертка — приблизительно пять футов и пять дюймов, прикинул Мэтью. Смерть и вода наверняка убавили погибшему юноше не только вес, но и рост. Запах порчи чем-то напоминал вонь древней грязи на дне реки — плотного черного ила, который покрывал вековой слизью бог знает какие тайны и хранил в себе останки множества существ. Мэтью проклял тот день, когда ступил во владения Маккаггерса. — Что ж, — Грейтхаус отложил лопату в сторону, — зарыли парня не слишком глубоко, но ему, пожалуй, теперь все равно. Готов? Нет, подумал Мэтью, а вслух ответил: — Да. Грейтхаус выудил нож из висевших на пояснице ножен, наклонился и начал вспарывать ткань с того конца, где, по его мнению, была голова. Мэтью тоже нагнулся: трупная вонь, казалось, жгла лицо. По земле мелькнули какие-то тени. Он поднял голову и увидел кружащих над берегом ворон. Пока Грейтхаус работал ножом, Мэтью заметил нечто странное: саван был испещрен мелкими дырочками с рваными краями, похожими на отверстия от мушкетных пуль. Срезали первый слой, затем второй. Здесь простыня была желтовато-зеленая — в пятнах от речной воды, конечно, от чего же еще? Грейтхаус сделал еще несколько движений ножом, а затем ухватился за простыню и медленно потянул на себя. Ткань с треском порвалась и явила миру лицо покойника. — Ох, — выдавил Грейтхаус, будто ужасаясь людской жестокости. У Мэтью перехватило дыхание и сердце замерло в груди, но он усилием воли заставил себя смотреть не отворачиваясь. Не было решительно никакой возможности понять, как выглядел при жизни этот человек. Да, серая плоть еще кое-где сохранилась, но ее было недостаточно, чтобы образовать черты лица. Во лбу чернела пробоина, нос ввалился, в бледных глазницах скопилось что-то желтое и сухое. Череп облепили русые волосы. Последней издевкой судьбы торчал на затылке непокорный вихор. Рот покойника был разинут: внутри виднелись обломки зубов и обескровленный, жуткого белого цвета с восковым отливом язык. Именно это зрелище — вид последнего вдоха, с которым внутрь попала речная вода, песок и скрывающий тайны склизкий ил, — заставило Мэтью похолодеть, невзирая на палящий зной, и отвернуться к лесу. — Отрежу-ка еще немного, — с заметным трудом выдавил Грейтхаус и вновь заработал ножом: как можно аккуратнее, с почтением к усопшему. Когда они полностью убрали саван, взору предстала усохшая жертва во всем ужасе убийства: колени согнуты, точно в молитве, тонкие руки скрещены на груди по христианской традиции, — видимо, так их уложил Зед, когда убрал все путы. На трупе была сорочка — некогда белая, но теперь в миазматических серо-зеленых пятнах и черных разводах. После осмотра Маккаггерс не стал застегивать сорочку, и Мэтью с Грейтхаусом увидели четыре колотые раны, ярко-багровые на коже цвета порченного молока: три — на груди и одна — у основания шеи. Также на трупе были бриджи, цветом и видом теперь напоминавшие грязь, и коричневые сапоги. Мэтью пришлось зажать нос и рот ладонью — такой невыносимый смрад поднимался из ямы. Краем глаза он заметил движение на ближайшем дереве: несколько ворон опустились на ветви и замерли в ожидании. — Ага, вот кусок веревки. Грейтхаус осторожно потянул ее на себя, не успев сообразить, что она прилипла к разложившейся плоти на груди: вслед за веревкой, точно расплавленный сыр, потянулась полоска кожи. Веревка оказалась тонкой, но крепкой, растрепанной на концах. — Следы на запястьях видишь? — Да, — ответил Мэтью, но нагибаться, чтобы рассмотреть получше, не стал. Однако кое-что привлекло его внимание. — На левой руке нет большого пальца! — Только одной фаланги. И травма, похоже, старая — кость вон как сгладилась. — Грейтхаус осмелился ее потрогать и тут же перенес руку к одной из колотых ран на груди: Мэтью в ужасе решил, что сейчас тот сунет палец в багровеющее отверстие (и это, несомненно, стало бы последней каплей для неподготовленного желудка), но Грейтхаус лишь начертил в воздухе круг. — Лично я вижу только четыре раны, но переворачивать труп, с твоего позволения, не буду. Поверим мистеру Маккаггерсу на слово. — Он убрал руку и поднял на Мэтью глаза, красные, как будто он долго простоял в густом и едком дыму. — Должен сказать, что мне уже доводилось видеть нечто подобное. Утверждать не берусь, но…