Да только душа Мэтью не хотела таких удовольствий. Молодчиков Осли рядом не было, констеблей тоже. Мэтью представился шанс отомстить за всех детей, пострадавших в приюте. И за себя отомстить, за свое малодушие. Ведь он так и не смог ничего сделать, когда судья Вудворд забрал его из сиротского приюта Святого Иоанна под свое крылышко. А сейчас может. Прямо сейчас он может свершить то, что так долго планировал и о чем столько думал. Пусть Осли получит сполна за всех, кого унижал, включая Натана Спенсера. — Я видел, что ты за мной следишь! — шипел Осли, едва держась на ногах и ничего не соображая. — Еще когда выходил из «Старого адмирала»! Ну что ж, вот он я! Чего тебе надо, мать твою?! Хороший вопрос, подумал Мэтью. Но сперва надо отвергнуть обвинения. — Я за вами не следил и вообще не подходил сегодня к «Старому адмиралу». — Врешь, гаденыш! Я видел, как ты прятался за углом! — Полагаю, вы не в том состоянии, чтобы верить своим глазам. Меня там не было. И кстати, — добавил Мэтью, — я больше не желаю тратить на вас свое время. Произнося эти слова вслух, он впервые осознал, что это действительно так. У него появились другие интересы и задачи: он работает в бюро «Герральд». И нечего больше разговаривать с этим злобным животным. Осли выпрямился во весь небольшой рост (оставшись, впрочем, заметно ниже Мэтью) и попытался сохранить подобие достоинства. Выкатив вперед все свои многочисленные подбородки, он растянул рот в тонкой улыбке: — Хочу, чтобы ты знал и зарубил себе на носу, малец: я победил. Никто не посмеет свидетельствовать против меня. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. И почему же? Уж не потому ли, что все они — все до единого — знают, что получили по заслугам? О да. Они вообразили себя невесть кем, а я поставил их на место. Кто-то должен был это сделать! Кто-то должен был преподать этим дармоедам урок — да такой, чтоб запомнили на всю жизнь! Это моя работа, мое призвание! Мэтью даже не пытался отвечать на эту пьяную тираду. Гнев, еще два дня назад сжигавший изнутри его сердце, заметно поубавился. Мэтью начал сознавать, что жизнь еще впереди, со всеми ее возможностями и приключениями, а Эбена Осли следует оставить в прошлом. Да, пускай он избежал правосудия, пускай это несправедливо и неправильно, но Мэтью сделал все, что мог. Теперь он готов идти вперед. — Я победил, — повторил Осли, брызжа слюной и с трудом разлепляя тяжелые веки. — Победил! С этими словами он поплелся прочь, на запад по Баррек-стрит, помогая себе тростью. Фонарь болтался где-то сбоку. Какое жалкое зрелище, подумал Мэтью, потом наконец опомнился, сплюнул на землю, чтобы избавиться от дурного привкуса во рту, и зашагал дальше на север. Его немного трясло после встречи с Осли. Тот удар тростью, попади он в цель, мог бы запросто раскроить ему череп. Мэтью решил выкинуть эти мысли из головы и подумать о том, что теперь сказать Джону Файву. Может, вовсе пока ничего не говорить, а сперва проследить за преподобным Уэйдом еще разок? Интересно, что предложила бы миссис Герральд. В конце концов, она эксперт в таких делах… Он сделал еще шаг и замер. Навострил уши. Ему померещилось — или где-то разбили стекло? Где-то позади. Мэтью обернулся. Улица была пуста. Звук донесся с Баррек-стрит. «Фонарь Осли!» — осенило Мэтью. Пьяный дурак уронил свой фонарь. «Я видел, что ты за мной следишь… Видел, как ты спрятался за угол», — говорил он. Где-то на соседней улице залаяла собака. С другой стороны доносилось чье-то пьяное пение, слов было не разобрать: голос то стихал, то прилетал вновь с капризными порывами ночного ветерка. Мэтью все смотрел и смотрел на угол Баррек-стрит. «Я видел, что ты за мной следишь!» — Осли! — крикнул он. Ответа не последовало. Мэтью вышел на угол и вгляделся во тьму Баррек-стрит. Затем повторил чуть громче: — Осли! Да брось ты его, сказал он себе. Пусть валяется там пьяный, подумаешь. Плюнь и иди домой. Как все-таки одинок бывает человек в городе, где живет еще пять тысяч душ, поразительно… У Мэтью перехватило дыхание. Впереди ему почудилось какое-то движение: темный силуэт копошился на темном фоне. Мэтью взялся за ручку фонаря, висевшего на столбе, и снял его с гвоздя. Мелькнула мысль, что сейчас, по идее, надо бы позвать констебля, но вдруг это лишь наважденье? Сердце бешено затрепыхалось в груди. Кричать Мэтью не стал, а вместо этого медленно двинулся вперед по Баррек-стрит. Наконец в круге тусклого света возник Эбен Осли: он лежал на спине, рядом — разбитый фонарь. В лужице свечного воска еще теплился красный огонек. У правой руки Осли валялась трость (он будто бы выронил ее от испуга). Мэтью хотел сказать ему: «Вставайте», однако язык не слушался. Попробовал еще раз, но смог лишь сдавленно прошептать. Осли лежал неподвижно. Мэтью светил на него фонарем и со всей ужасающей, убийственной, леденящей кровь и вскрывающей горло ясностью сознавал: в карты Эбену Осли больше не играть. Несмотря на отвращение и панику, норовившие захватить душу Мэтью и обратить его в бегство, холодный аналитический ум все же возобладал, мгновенно обострил чувства и закалил волю. Мэтью стоял над телом и производил первый осмотр трезво и обстоятельно, как во время игры в шахматы. Кто-то перерезал Осли горло, — это не подлежало никакому сомнению. Кровь еще била фонтаном. Еще дрожали мелко руки — словно им вдруг открылось, как холодны перила лестницы, ведущей в ад. Рот был разинут от ужаса, равно как и глаза, налитые кровью и блестящие, точно свежие устрицы, которых вытащили из морской воды и тут же вскрыли. Над лицом тоже поработали ножом: Мэтью видел вокруг глаз характерные порезы. Из них сочилась кровь. Быть может, Осли еще не испустил дух, но жить ему оставалось считаные секунды. Кожа его приобретала восковую бледность, каковую можно наблюдать на лицах покойников. Мэтью при всем желании не смог бы ничего сделать для этого человека, разве что пришить голову обратно, но с этой задачей, пожалуй, не справился бы и Бенджамин Аулз. В некотором беспамятстве, напоминающем транс, Мэтью глядел на умирающего и вдруг ощутил в темноте движение — медленное, почти текучее. Тут он поднял голову и увидел: футах в двадцати вверх по Баррек-стрит от двери отделился силуэт. Черный на черном. Мэтью резко поднял фонарь: мелькнуло белое пятно лица, плащ цвета полуночи с высоким воротником и черная шапка. В тот миг, когда до Мэтью дошло, что перед ним Масочник, тот уже припустил прочь по улице в направлении Бродвея. Лишь тогда Мэтью вновь обрел дар речи и испустил крик: — На помощь! На помощь! Констебль! Масочник, как оказалось, не только быстро убивал, но и быстро бегал. Пока сюда явится констебль, он уже будет в Филадельфии. — На помощь! Кто-нибудь! — еще раз проорал Мэтью, а сам при этом потянулся за тростью. В последний раз кликнув констебля (да так громко, что Диппен Нэк услышал бы его и у себя в спальне), он решил поберечь дыхание и пустился в погоню. Глава 16 Масочник на полном ходу свернул влево на Нью-стрит; Мэтью последовал за ним, едва не расшибив колено о стоявшую на углу поилку для лошадей. Пускай Мэтью не слишком ловко обращался со шпагой, бегать он умел. Этот навык, вероятно, сохранился у него еще с детских пор, когда он беспризорником жил в гавани и вынужден был красть еду так, чтобы не угодить под дубинку. Теперь искусство быстрого бега сослужило ему добрую службу. Он уже догонял убийцу, радуясь, что Масочник у него впереди, а не за спиной, — впрочем, не стоило забывать, что тот мог в любую секунду развернуться и ударить преследователя ножом. Трость больше не понадобится Осли, а вот Мэтью она может спасти жизнь. — Констебль! — вновь завопил Мэтью. Масочник резко повернул налево и, взмахнув плащом, скрылся в просвете между ювелирной лавкой и жилым домом. Мэтью поднял свой жалкий фонарь; ему пришлось чуть сбавить шаг и быстро принять решение — продолжать погоню или нет. Он вскинул трость, чтобы при необходимости отразить атаку, перевел дух и нырнул в проход между домами. Он был такой узкий, что Мэтью едва не задевал стены плечами. Тут он выскочил на открытое пространство и понял, что оказался в саду. Слева был белый забор и ворота, а направо уходила кирпичная дорожка. В той стороне яростно залаяла собака, и кто-то испуганно закричал: «Что такое? Что стряслось?» Крики летели и с Баррек-стрит. Труп Осли уже нашли. Что ж, взялся за гуж — не говори, что не дюж, подумал Мэтью. И бросился бегом по дорожке, которая привела его под увитую розами арку. Впереди вновь показался забор и распахнутые деревянные ворота. Когда Мэтью выскочил на улицу, справа раздался крик: «Я тебя вижу, гад!» Из окна наверху полыхнул выстрел, и свинцовый шарик просвистел у самого уха Мэтью. Решив не знакомиться с хозяином дома, он кинулся вперед и перепрыгнул через плетень высотой ему по пояс. За плетнем обнаружилась та самая лающая собака: она зарычала на него и защелкала пастью, но цепь не дала ей наброситься на жертву. Теперь Мэтью боялся уже не столько Масочника, сколько того, что могло ждать впереди; он прошел сквозь еще одни ворота, обогнул уличный туалет и различил в неверном свете фонаря тень, перелезающую через восьмифутовый каменный забор. Масочник подтащил к забору бочку, вскочил на нее, и в тот миг, когда Мэтью кликнул констебля, зацепился за верхний край, пинком сшиб бочку, подтянулся и перевалился на другую сторону забора. Мэтью услышал шаги, стремительно удаляющиеся в направлении доков. Он поставил бочку к забору, тоже перелез на другую сторону и очутился на неровной мостовой узкого переулка, протянувшегося за домами и лавками Нью-стрит. На таких булыжниках недолго и лодыжку подвернуть — Мэтью понадеялся, что Масочник тоже это понял. Бежать было опасно, и он перешел на шаг. Фонарь почти погас, дышать стало трудно, а Масочника нигде не было. Выходит, скрылся… Если, конечно, не задумал подкараулить Мэтью сзади и отнять вторую жизнь за ночь. Судя по воплям с Баррек-стрит, лаю собак и перекличке соседей, проснулся уже весь город. На месте Масочника, подумал Мэтью, я бы прекратил охоту и поскорее спрятался в нору. Однако кругом было множество укромных местечек, где убийца вполне мог устроить засаду. Слева, к примеру, стоял сарай, а за ним громоздилась куча мусора: прохудившиеся ведра, мотки ржавой проволоки, колеса для телег и прочее в таком роде. Справа — задний вход какой-то лавки и овощной погреб. Мэтью дернул дверцу погреба, но тот был заперт изнутри на засов. Он двинулся дальше, светя по сторонам гаснущим фонарем. Овощные погреба имелись у большинства домов и лавок; то и дело попадались калитки, которые вели либо в голландские садики, либо направо на Нью-стрит и налево на Брод-стрит. Шагая по переулку с поднятым фонарем и выставив перед собой трость, будто шпагу, Мэтью вглядывался в темноту: не мелькнет ли черный силуэт? Шум, долетавший с Баррек-стрит, наводил на мысли о народном бунте (или великом празднике?) по случаю гибели Эбена Осли. Впереди уже виднелся конец переулка. Он выходил на Бивер-стрит, где окна домов отражали свет другого уличного фонаря. Мэтью не прекращал размахивать фонарем по сторонам и поглядывать на мостовую, — быть может, Масочник в спешке обронил какую-нибудь вещь. Разумно будет потом пройтись обратно по своим следам, подумал он. Хотя нет, лучше сделать это днем: среди ночи недолго нарваться на очередного стрелка. И тут совершенно неожиданно свет фонаря выхватил из темноты нечто такое, от чего Мэтью невольно замер на месте как вкопанный. Темно-красный след на ручке очередного погреба. Мэтью наклонился и внимательно рассмотрел ручку. Сердце, которому и так нелегко пришлось в последние минуты, заколотилось с новой силой. Пятно было небольшое, зато влажное и свежее, — видно, убийца схватился за ручку окровавленной перчаткой. Просунув палец под ручку, Мэтью попытался поднять дверцу, но она оказалась заперта. Что это за здание, интересно? Он сделал пару шагов назад. Двухэтажный кирпичный дом — жилой или какая-нибудь лавка? Сзади не поймешь. Свет в окнах не горит. Мэтью нашел сбоку дорожку и побежал по ней; впереди виднелась кованая калитка, выходившая на Брод-стрит. Он уже собирался толкнуть ее, когда мимо пронеслись двое с фонарями — видимо, спешили на место преступления. Мэтью выждал, пока они отойдут подальше: еще не хватало, чтобы его задержал (а то и поколотил!) какой-нибудь перепуганный насмерть констебль. Затем он вышел на Брод-стрит и осмотрел здание. В одной из комнат на втором этаже горел свет — две-три свечи. Кроме того, Мэтью удалось разобрать надпись на табличке у входа: «Поллард, Фицджеральд и Кипперинг, адвокаты». Мэтью одолел три ступеньки и постучал в дверь медным дверным молотком — в ночной тишине звук получился громкий, точно выстрел. Он стал ждать, поглядывая на юг по Брод-стрит — не побежит ли оттуда кто-нибудь еще. Дверь никто не открывал, однако свет наверху слегка задрожал, будто кто-то взял свечу. Стучать второй раз не хотелось, такой грохот и мертвого разбудит… Но надо же как-то попасть внутрь! Прошло секунд десять — нет ответа. Когда Мэтью уже занес кулак над дверью, щелкнул засов. Дверь отворилась, и в этот миг догорающая свеча в его фонаре окончательно потухла. Тут же ему ткнули в лицо другой свечой: — Корбетт?.. Чего вам надо?! Мэтью прищурился от яркого света. Голос был знакомый. — Простите за беспокойство, сэр, но вы, наверное, слышали на улице шум?