— Нет, если будешь умен. И удачлив. И если дашь мне кой-чему тебя обучить. Мэтью промолчал, но Грейтхаус, кажется, прочел его мысли. — Я тебе скажу, что в тот день на меня одного набросилось аж четыре человека и только один шпагой дотянулся, так что в моем профессионализме можешь не сомневаться. У парня не было чувства ритма, он только и знал, что паниковать да дергаться. Просто удача ему улыбнулась, а от меня — отвернулась. Но потом я отдышался и размазал его кишки по мостовой. Второму проткнул лицо: шпага вошла в одну щеку и вышла из другой. Тогда-то они опомнились и дали деру. — Вы их пощадили? Грейтхаус осмотрел свои помятые кулаки, и Мэтью заметил, что они тоже испещрены мелкими шрамами. — Я пошел по кровавому следу и одного нагнал. Пырнул его в горло — и дело с концом. Ночь была темная, это спасло остальных. Да и мне ведь тоже досталось: кровь хлестала, ребра сломаны, — прыть мою это поубавило. Внезапно он подошел к стене с крюками и выбрал две шпаги. Вытащил обе из ножен и дал одну Мэтью: — Ну-ка, попробуй меня кольнуть. — Сэр? — Бери шпагу и коли меня. Мэтью принял оружие. Шпага была чертовски тяжелая и, кажется, плохо сбалансированная. Какой противоестественный способ умереть — размахивая эдаким неуклюжим куском стали в воздухе. Мэтью немного поводил острием шпаги из стороны в сторону, наблюдая за игрой света на клинке. Пока что острие двигалось чересчур медленно, чтобы вовремя попасть в какую-либо цель. — Ты ее держишь, как младенец — погремушку, — сказал Грейтхаус. — Ты по-мужски ее схвати и палец большой прижми. Вот так, а теперь — коли меня. — Как нужно стоять? — О стойке пока не думай. Делай, как я сказал. — Эта шпага не самая удобная, у вас не найдется полегче? — Мышцы предплечья уже вовсю возмущались. Да уж, он явно не прирожденный фехтовальщик… — Да эта и так самая легкая, лунный ты мой лучик. Ладно, просто вытяни ее вперед. Немного согни руку в локте. Вот так. Ухватись покрепче. Еще крепче. Опусти плечо. Не руку, а плечо! Вот так, теперь стой. — Грейтхаус плашмя ударил своей шпагой по шпаге Мэтью: звон побежал по руке и дошел до самого черепа. — Просто почувствуй, как она откликается, — сказал Грейтхаус, ударяя с другой стороны. Он стал наносить удары один за другим, и каретный двор зазвенел, как колокольня. — Шпага состоит из двух частей: эфеса и клинка. У эфеса есть навершие — вот этот шарик на конце, — рукоять и гарда. У клинка есть сильная часть, она рядом с рукоятью, и слабая, где острие. — Две шпаги по-прежнему издавали стальную музыку. — Всегда отражай — или парируй — удар или выпад сильной частью, вот так. Если попытаешься парировать слабой частью, то либо выронишь, либо сломаешь оружие. Ну или тебя проткнут. Шпага не предназначена для рубящих действий, хотя, как видишь, если приложить силу, она способна на все. Шпагой делают выпады, чтобы острым концом пронзить врага насквозь. У тебя хват ослаб, держи крепче. Так, сейчас мы дадим тебе почувствовать оружие, а потом перейдем к основам: третья и четвертая защиты, сближение, длина выпада, ближняя дистанция, дальняя дистанция, финт, ответ, батман, завязывание, темп и… — Кажется, я ее обуздал, — перебил его Мэтью, хотя предплечье ныло, как больной зуб. — Рад, что ты так думаешь, — ответил Грейтхаус и в тот же миг крутнул шпагой немного сильнее, под другим углом. Пальцы Мэтью вдруг растопырились, будто его ужалил шершень, и шпага улетела прочь, словно комета из книги Мэзера. — Простите, пальцы разжались… — пробормотал Мэтью, пытаясь вытряхнуть жало. — Да ты их и не сжимал. Я ведь тебе сказал, прижми большой палец. Подбери оружие и возвращайся на то же место. Мэтью повиновался. — А теперь сделай свой корпус тонким, — сказал Грейтхаус. — Он у тебя и так тонкий, ясное дело, ну хоть здесь тебе это будет на пользу. Показывай противнику только правую сторону. Ноги поставь по той же линии, что и мои. Не так широко. И не так близко! Для выпада нужна сила и хороший упор, а если ноги слишком близко, трудно держать равновесие. Вот, так-то лучше. — Выйдя за границу, очерченную фонарями, он медленно пошел вокруг Мэтью. — Острие направь вперед и не давай ему опускаться, если, конечно, твой противник не трех дюймов ростом. Отлично, а теперь слегка согни ноги, как будто собираешься сесть. Еще чуть-чуть. Левая рука сзади, она тебе вместо руля. — Грейтхаус снова остановился перед Мэтью. — Острие должно быть немного выше эфеса. Вот так, молодец. Теперь тяни правую руку вперед и делай шаг правой ногой — как можно дальше. Левая рука, корпус и меч — на одной линии. Ну, давай делай выпад. Живо! Мэтью подался вперед. Клинок Грейтхауса отбил его шпагу в сторону задолго до того, как она вышла за пределы круга. — Еще раз. Корпус на линии. Левую ногу не поднимай и по полу не волочи. Когда я говорю «делай выпад», это не значит, что надо дергаться, как мул, которому солнце голову напекло. Движения должны быть экономными, отточенными. Скорость придет позднее. И снова Мэтью сделал выпад, и снова шпага едва не вылетела из руки. — Удержал! — гордо сказал он. — Видели? — Да, я ошибся. — Грейтхаус шагнул вперед, быстро крутнул шпагой, и вновь руку Мэтью свело, а оружие отлетело на десять футов в сторону. — Еще раз оттопыришь большой палец — носить тебе правую перчатку с девятью пальцами. Сходи за оружием и возвращайся. Мэтью вновь сделал, как было велено. Предплечье болело немилосердно, но он стиснул зубы и решил хотя бы внешне не подавать виду. — Так, четвертая защита. Я тебе ее показывал только что. Теперь просто работай шпагой. Рубишь направо — возвращаешься в позицию. Выпад по центру — и обратно. Потом рубишь налево — и снова выпад по центру. Спину держи прямо. Ноги еще согни. Еще. Да не бойся, не упадешь. Давай работай шпагой, пока я не остановлю. Вот мерзавец, подумал Мэтью. Он не знал, сколько еще протянет его рука, но сдаваться не собирался. — Теряешь форму, — сказал Грейтхаус, вновь принимаясь кружить. — Рука отваливается, а? Продолжай. Левая нога на земле! Ты глухой?! Корпус и шпага — на одной линии, я сказал! Лоб Мэтью покрылся потом, пока он рубил и колол. Шпага стала тяжелой, как наковальня, предплечье превратилось в кусок мяса, лишенный каких-либо нервов и чувств. А вот плечо буквально разрывалось от боли. Прошло минут пятнадцать, если не больше, когда Грейтхаус наконец сказал: — Хватит. Мэтью опустил шпагу и, тяжело дыша, попытался вернуть руке жизнь с помощью растираний. Поразительно, сколько сил и энергии требуется на размахивание чертовой шпагой в воздухе… Каково же тогда биться по-настоящему? — Сколько мне потребуется времени, чтобы овладеть этим умением? — выдавил он, пытаясь отдышаться. Грейтхаус сунул шпагу в ножны и закинул за плечо, после чего извлек из кармана бриджей глиняную трубку, поджег ее спичкой из маленькой карманной трутницы и выпустил в воздух струю синего дыма. Она пролетела мимо головы Мэтью. — Десять лет, — ответил Грейтхаус, убирая трутницу. — Может, чуток больше или меньше… — Десять лет?! — Ты поздновато начал. Я сам с восьми лет фехтую. — Может, и мне следовало начать с детской шпаги? — И многому я тебя научу, валяясь на полу в припадках истерического смеха? Да и нет в этих деревяшках никакого проку. Надо укреплять мышцы предплечья и кисти, учиться держать корпус. Деревяшки дадут ложное чувство успеха. — Едва ли меня вообще ждет успех — с деревяшками или без. Грейтхаус забрал у Мэтью шпагу, давая понять, что тренировка окончена. — Может быть. Безусловно, искусство владения шпагой или любым другим мечом дается не всем. Нужно многое помнить и учитывать. — Это гораздо труднее, чем я думал, — признался Мэтью. — Увы, мы лишь подобрались к основам — самое трудное впереди. — Грейтхаус вернул шпаги на место, затем нагнулся и взял с пола коричневую бутылочку. Откупорив, протянул ее Мэтью. — На-ка, глотни. Мэтью учуял запах напитка задолго до того, как приблизил бутылочку ко рту, и все же сделал добрый глоток. Глаза его слезились, когда он возвращал бренди Грейтхаусу. — Спасибо. Тот выпил, заткнул горлышко и потянул дым из трубки. — В шахматы тоже трудно играть, верно? — Да. Ну, то есть… поначалу. Пока не освоишь все фигуры и как они ходят. — Вот, так же и со шпагой. Только противнику надо не мат поставить, одновременно защищаясь от атак, а убить его и самому не умереть. В этом смысле искусство владения шпагой похоже на шахматы: нужно занимать и оборонять территорию. Одинаково важно правильно вести бой наступательный и оборонительный — в шахматах это атака и защита. Постоянно все продумывать наперед: каков будет следующий ход противника, как отразить его выпад, как ответить на финт. Постепенно ты подводишь бой к завершению, и, чтобы одержать в нем победу, необходимо перехватить инициативу у противника. — Грейтхаус выпустил изо рта тоненькую струйку дыма. — Вот скажи, сколько времени у тебя ушло на то, чтобы так навостриться играть в шахматы? — Наверное… много лет. Я по-прежнему часто допускаю ошибки, но научился их замечать и исправлять. — И здесь то же самое! — сказал Грейтхаус, вскинув голову. — Я не жду, что ты станешь мастером, нет. Я лишь хочу, чтобы ты умел замечать свои ошибки и исправлять их. Тогда у тебя появится время, чтобы выхватить пистолет и застрелить врага. Мэтью не сразу смекнул, что Грейтхаус шутит: лицо его оставалось совершенно серьезным. — Жду тебя здесь в субботу, в девять утра, — сказал он. — Проведешь тут весь день. Да-да, тут, на каретном дворе. Будем осваивать шпагу, а заодно поучу тебя стрелять из пистолета и махать кулаками. Какая замечательная суббота намечается, подумал Мэтью. — А для чего вам праща? — Белок стрелять, — ответил Грейтхаус. — Я их потом запекаю с картошкой и перцем. Он еще раз затянулся, выдохнул дым и выбил остатки пепла основанием ладони. — Обучение будет состоять не только из физических упражнений. Я хочу понять, умеешь ли ты читать карты, например. И составлять их по словесному описанию места. Еще я проверю, хорошо ли ты запоминаешь описания людей. Ну и с лошадкой научу тебя обращаться. Та, в сарае, еле копыта тащит. — Тут он заметил вытянувшееся лицо Мэтью и слегка улыбнулся. — Как сказала миссис Герральд, никаких непосильных задач перед тобой ставить не будут. Быть может, тебе полегчает от осознания, что ты — наш первый новичок. Со временем появятся и другие. Прямо сейчас мы рассматриваем одного кандидата в Бостоне и еще двух в Нью-Йорке. — Правда? Кого? — Если я тебе скажу, это перестанет быть тайной, а миссис Герральд пока что велела мне ее хранить. — Понятно, — ответил Мэтью, хотя сам уже вовсю гадал, что это за кандидаты. Один вопрос он все же не мог не задать: — Расскажете про миссис Герральд? — Что именно? — Ну, ее историю. Она только говорила, что бюро основал ее муж. Что с ним случилось? Грейтхаус хотел было ответить, но осекся: — Это подождет. Через четыре часа рассвет, тебе надо поспать.