— Меня куда больше волнует ее характер. Она хочет найти здесь работу, и я замолвил за нее словечко директору Брауну — а также написал весьма лестную статью о пекарне миссис Браун, — и он согласился устроить ее в школу. Но сперва она должна продемонстрировать свои способности и преданность делу. Итак, что скажете? Согласны? Мэтью так и опешил. Он совершенно не понимал, чего от него хочет мистер Григсби. В воздухе запахло яблоками — на холме поблизости расположился яблоневый сад и дом, где пожилая чета голландцев готовила самый чудесный сидр в городе. — Согласен на что? — Присматривать за Берил. Ну, понимаете — сопровождать ее, следить, чтобы она не ввязалась в какую-нибудь неприятную историю, пока директор не принял окончательное решение на ее счет. — Я?! Нет, простите, я для этого не гожусь. Григсби замер как вкопанный и обратил на Мэтью столь недоуменный взгляд, что и тому пришлось остановиться. — Не годитесь? Позвольте, а кто же тогда годится?!. Лучше вас этого никто не сделает! Вы серьезный, обстоятельный и трезвомыслящий молодой человек. Благонадежный и достойный доверия. Вы не пьете и не бегаете за юбками. Мэтью слегка сдвинул брови: — Вот уж не думал, что я так скучен. — Да нет же, я говорю от чистого сердца. Вы окажете благотворное влияние на Берил. Она куда охотнее станет брать пример со своего сверстника. Понимаете? — Брать пример чего? Непроходимого занудства? Бросьте, мне пора домой. — Он вновь двинулся в сторону дома Григсби, и печатник быстро его нагнал. Точнее, нагнал кружок света от его фонаря. — А вы все ж подумайте об этом, ладно? Вам просто нужно ее сопровождать, знакомить с достойными людьми, помогать обживаться на новом месте… — Странно, я думал, это — обязанности любящего деда. — Да-да! Разумеется! Только ведь дед, при всех его благих намерениях, — просто старый дурак. — Вот и ваш дом, — сказал Мэтью. Жилище Григсби, втиснутое между мастерскими якорщика и канатоплета, располагалось сразу за яблоневым садом и окнами выходило на Ист-Ривер. Дом из простого белого кирпича Григсби украсил ярко-зеленой дверью и ставнями, а над входом повесил резную табличку: «М. Григсби, печатник». Рядом стояла невысокая кирпичная постройка — голландцам она служила молочным погребом, а теперь там хранилась бумага, типографская краска и запасные части для печатного пресса. — Вы хотя бы подумаете? — спросил Григсби, поднимаясь на крыльцо. — Мне действительно необходима ваша помощь! — Я подумаю, но ничего не обещаю. — Превосходно! О большем я и не прошу. Что ж, спасибо за компанию и за фонарь. — Он выудил из кармана ключ и, взявшись за дверную ручку, помедлил. — Послушайте… будьте осторожны, когда пойдете домой. Очень осторожны. Хорошо? — Да, спасибо. — Ну вот и славно. Приходите в четверг, если сможете, будем печатать свежий номер! Мэтью пожелал ему спокойной ночи и зашагал домой — на север по Куин-стрит, вдоль реки. В голове вертелось множество мыслей, однако снова и снова он возвращался к истории про внучку Григсби. Конечно, он надеялся, что корабль не потонул в шторме. Опаздывает на три недели? Да, ветер и теченья бывают коварны, но чтобы настолько… И ведь совершенно ясно, почему он не хочет таскаться всюду за этой Берил Григсби, — причина, безусловно, не делает Мэтью чести, но вполне понятна. Как бы высоко он ни ставил Мармадьюка, неказистая его внешность и странные повадки — к примеру, обыкновение поливать собеседника слюной сквозь щели в зубах и оглушительно выпускать ветры — невольно наводили на мысль, что внучка могла унаследовать оные черты. Мэтью передергивало, когда он представлял себе эту дурнушку — недаром ведь она отважилась пересечь бурную Атлантику и поселиться в неотесанном колониальном городишке. Вряд ли этому поспособствовал пожар в мэрилебонской школе. Да и потом, он слишком занят для эдакого праздношатания. Слишком занят. Сейчас ему больше всего на свете хотелось содрать с себя окровавленную рубашку, умыться и лечь спать. В десять часов им с Пауэрсом предстоит брать показания у вдовы Маклерой (ох и непростая задача!), а уже в час дня — таинственная встреча, загадка, которую Мэтью не терпелось разгадать: кто такая эта миссис Кэтрин Герральд и что у нее на уме. Хотя фонарь его погас задолго до дома и воображение живо рисовало образ незнакомца, что крался за ним в темноте, ярдах, положим, в двадцати, и гадал, напасть сейчас или приберечь добычу на другую ночь, — все же Мэтью без происшествий добрался до гончарной мастерской, поднялся по лестнице, открыл люк и очутился в безопасности своего скромного королевства. Глава 9 Дьявол как раз взялся бить свою жену, когда Мэтью вошел в двери со вставками из матового стекла и ступил на красный ковер гостиницы «Док-хаус». То было элегантное трехэтажное здание красного и черного кирпича, построенное в 1688 году на месте прежнего сгоревшего постоялого двора ван Поувельсона. Стены внутри были обшиты темным дубом, а крепкая мебель отвечала вкусам тех, кто знал разницу между необходимостью и удобством. В сводчатой нише стоял спинет, расписанный сценами из «Сна в летнюю ночь», — местные музыканты нередко давали концерты на этом инструменте, которые пользовались большой любовью публики. Все убранство гостиницы — от дорогих восточных ковров до писанных маслом портретов видных нью-йоркских коммерсантов — говорило о достатке и влиятельности. С трудом верилось, что в каких-то ста ярдах от входа трутся бортами о причал корабли и крысы разбегаются из-под сапог потных грузчиков. На встречу с миссис Герральд Мэтью надел свое лучшее платье: темно-синий сюртук, белый галстух, белую сорочку и жилет с серебряными пуговицами. На улице светило солнце и лил дождь — по голландскому народному поверью, слезы поколачиваемой дьяволом жены, — который застигнул Мэтью буквально в двух шагах от гостиницы, на углу с Бродвеем. С волос теперь текло, плечи сюртука тоже промокли. Такая погодка стояла сегодня с самого утра: тучи набегали, плевались на город дождем и уносились прочь, солнце пекло мокрые улицы, поднимался пар, и вновь собирались тучи, и вновь плакала дьяволова жена, а потом все по новой. У Мэтью не было времени и сил приводить себя в порядок — хорошо, что вообще удалось добраться до гостиницы. Сломавшаяся посреди дороги телега с бревнами остановила движение всякого транспорта и пешеходов по улице, вынудив Мэтью опоздать на встречу минуты на три. Четырежды по пути сюда от «Золотого компаса», где они с судьей Пауэрсом сегодня обедали, Мэтью останавливали знакомые, желавшие знать подробности его ночных похождений. Разумеется, в городе только и судачили, что об убийстве мистера Деверика. Непонятно, зачем в таком случае вообще нужна газета: молва разносит вести куда быстрее. Даже вдова Маклерой, приходившая в десять утра, упорно расспрашивала об убийстве, совершенно позабыв об украденном постельном белье. Да что уж там, и судью Пауэрса настолько взволновал рассказ Мэтью — а также обстоятельство, что на счету Масочника теперь две жертвы, — что он с трудом мог сосредоточиться на показаниях вдовы. Пауэрс пожелал Мэтью удачи, однако никаких дополнительных сведений о предстоящей встрече не предоставил. И вот Мэтью пригладил мокрые волосы, потер пальцем зубы, чтобы снять с них остатки пирога с треской, съеденного на обед, и подошел к стоявшему за конторкой мистеру Винсенту в высоком, затейливо уложенном парике. Позади него были часы с маятником и знаками зодиака на циферблате, по которым Мэтью понял, что действительно опоздал на три минуты. — Мэтью Корбетт, прибыл на встречу с миссис Кэтрин Герральд, — доложил он. — Миссис Герральд ждет вас в гостиной, — последовал весьма сухой ответ от весьма сухого хозяина гостиницы. — Пожалуйте туда. — Он шевельнул пальцем в нужном направлении. — Благодарю. — Хм… Одну минутку, молодой человек. Простите, правильно ли я слышал, что вы были в числе первых, кто подоспел минувшей ночью на место трагедии? — Да, сэр, но прошу меня простить — я опаздываю! — ответил Мэтью уже на пути в противоположный конец вестибюля, где две ступеньки вели к закрытым двойным дверям гостиной. — Подойдите ко мне на минутку, когда закончите, будьте так любезны! — Слова эти из уст царственного Гиллиама Винсента прозвучали скорее как приказ. — Мистер Деверик был добрым другом «Док-хауса»! Мэтью поднялся по ступенькам и хотел распахнуть двери, но вовремя опомнился и постучал. — Входите, — сказал женский голос. Что ж, была не была, подумал Мэтью, сделал глубокий вдох и вошел. Если вестибюль был обставлен с тонким вкусом, то гостиная поражала роскошью и богатством: красно-коричневые текстильные обои, каменный камин с небольшими часами на полке, кожаные кресла… Ломберный столик с мраморной шахматной доской стоял у большого окна в частом переплете, выходившего на мачты кораблей и портовую суету. В этой комнате дельцы, представляющие торговые интересы Лондона, Амстердама, Барбадоса, Кубы, Южной Америки и великой Европы, встречались, чтобы взвешивать мешки с деньгами и подписывать соглашения. На письменном столе лежали в ряд гусиные перья в кожаных чехлах, а возле этого стола, на темно-красном стуле, развернутом к двери, располагалась женщина. Она встала навстречу Мэтью, чем немало его удивила: обычно знатные дамы сидели, протянув ручку визитеру, или же в знак приветствия взмахивали расписным веером. Мэтью остановился и отвесил вежливый поклон хозяйке, оказавшейся почти с него ростом. — Вы опоздали, — тихо и без малейшего упрека в голосе заметила женщина. — Да, мадам, — ответил Мэтью. Секунду-другую он раздумывал, стоит ли оправдываться, но потом решил, что обстоятельства говорят сами за себя. — Приношу свои извинения. — Впрочем, вам выпала любопытная ночь, не так ли? Полагаю, это могло несколько вас задержать. — Так вы уже слышали? — Мистер Винсент мне сообщил. Как я понимаю, мистер Деверик пользовался в городе большим уважением. — Да. — Но, увы… — произнесла миссис Герральд и добавила после короткой паузы: — Не любовью. — Рукой в лавандовой перчатке она указала на стоявшее слева от нее кресло. — Присядете? Сама она тоже села, и у Мэтью появилось несколько секунд, чтобы окончательно составить о ней первое впечатление (а составлять его он начал сразу, как только вошел в комнату). На ней было платье лавандового цвета с маленькими белыми оборками у самого горла и темно-фиолетовый жакет с золотыми пуговицами. На голове — шляпка-амазонка в цвет платья, без перьев и каких-либо украшений. Подтянутая, лет пятидесяти, миссис Герральд имела точеные черты лица и ясные голубые глаза, коими она решительно и без всякого стеснения тоже оглядывала Мэтью. Вокруг глаз и на лбу у нее были морщины, однако более никаких примет возраста он в ее внешности не заметил: держалась она прямо, элегантно и очень уверенно. Темные волосы с яркими седыми прядями у висков и на выраженном «вдовьем мыске» она уложила по моде, однако не стала убирать их в высокую прическу с помощью золотых шпилек, как это обыкновенно делали состоятельные дамы ее возраста. А дама она была, вне всяких сомнений, состоятельная, раз поселилась в «Док-хаусе». Кроме того, что-то в облике миссис Герральд — подъем квадратного подбородка, прохладный оценивающий взгляд умных глаз, уверенные манеры — указывало на то, что она привыкла пользоваться благами и привилегиями этого мира. При себе она держала небольшой черный портфель, в каких богатые люди носили важные бумаги и рекомендательные письма. — Ну, что вы обо мне думаете? Вопрос застал Мэтью врасплох, однако он сумел сохранить самообладание. — Полагаю, это я должен спросить, что вы думаете обо мне. — Тоже верно. — Она сцепила пальцы и взглянула на Мэтью не без некоторого озорства. — Я думаю, что вы умный юноша. Воспитывались в здешнем приюте, где знали лишь грубое обращение, а теперь желаете продвинуться в жизни, однако в настоящий момент не ведаете, каким будет ваш следующий шаг. Вы начитанны, благоразумны и благонадежны, однако не вполне еще научились распоряжаться своим временем — хотя лично я считаю, что лучше прийти поздно, чем никогда. И думается мне, вы старше своих лет. Можно даже сказать, что у вас вовсе не было юности, я права? Мэтью не ответил. Он, конечно, понимал, что все необходимые сведения ей предоставил судья Пауэрс, однако ему было любопытно, к чему приведет этот разговор. Миссис Герральд умолкла в ожидании ответа, затем кивнула и заговорила вновь: — Мне кажется, вы всегда чувствовали ответственность. За что или за кого — не знаю. Но вы считаете себя в той или иной мере ответственным перед другими. Вот почему у вас не было юности, мистер Корбетт, ибо ответственность старит. Она, увы, отдаляет молодого человека от сверстников. Отчуждает его, загоняет внутрь самого себя даже сильнее, чем все прежние жизненные невзгоды. И вот, не имея истинных друзей и своего места в мире, юноша обращается к еще более серьезным и остепеняющим влияниям. Положим, к ненасытному чтению. К развивающим остроту ума шахматам или иным отвлеченным задачам, требующим решения. Однако, не имея высшей цели, подобные задачи берут подчас верх над человеческим разумом, он оказывается ими занят день и ночь… и все без толку. Тогда юноша рискует встает на путь, который приведет его к весьма унылому и безрадостному будущему. Вы согласны? Мэтью не понимал, как ответить, и знал лишь одно: мокро ему теперь не только от дождя. Сорочка и сюртук под мышками пропитались потом, и он ерзал в кресле, как рыбина на крючке. Неужто эта дама обошла весь Нью-Йорк, наводя о нем справки? И как относиться к подобному вниманию с ее стороны? Эти сокрушительные догадки о его личности призваны возвысить его в собственных глазах или, напротив, унизить? Нет, она положительно справлялась о его привычках в городе, иначе и быть не может! Черт подери, надо сделать оскорбленное лицо, встать и убраться отсюда! Однако вместо этого он хранил внешнюю невозмутимость и оставался сидеть в кресле. — Ну, а вы какое мнение составили обо мне? — льстиво спросила миссис Герральд. — Полагаю… вам доставляют удовольствие изыскания и открытия, — ответил Мэтью и не добавил к этому больше ни слова. — Как вы верно подметили, — последовал ответ. Минуту-другую они сидели, безмолвно глядя друг на друга, а в комнате сгущалась темнота. Внезапно по окну забарабанил дождь, задвигались тени, и вновь в окна хлынул солнечный свет. — У меня свое дело, — сказала миссис Герральд. — Натаниел… то есть судья Пауэрс вам наверняка об этом сообщил? — Да, сообщил. Но не уточнил какое и почему вы вообще заинтересовались моей персоной. — Меня привлекла ваша ответственность, вот почему. Ваши юные годы… и то, что на самом деле вы отнюдь не юнец. Ваш ум. Ваши устремления. Даже история с судьей Вудвордом.