– Если нам дана сила, которую мы можем использовать, не следует ею пренебрегать. – Для благих целей – несомненно. Однако злые духи… – Люди у власти, обладающие лишь мирскими возможностями, несут ответственность за свою власть, а те, кому даровано познать нечто возвышенное, отвечают за применение этого дара. Разве Господь усадил землю цветами не для того, чтобы их собирали? Он попускает проникновение в наш мир потусторонних сил, а значит, эти силы могут быть использованы смертными! Глаза Амины сверкали, и Филипу на мгновение почудилось, будто он видит перед собою не свою жену, а существо иного мира. – Скажи, Амина, – не удержался он от вопроса, – я женился на смертной или на духе? – Разумеется, на смертной. Прошу, Филип, подумай сам. Я хотела бы иного, но я смертна! О, как бы мне хотелось быть среди тех духов, что незримо парят над тобою, сопровождают во всех испытаниях, уберегают от невзгод на твоем безумном пути! Увы, я всего лишь слабая смертная женщина, чье сердце навсегда с тобою… Ради тебя я готова на что угодно. Твоя любовь придает мне храбрости. Ради тебя я отвергла все вероучения, которые не позволили бы мне остаться с тобою и за гробом, отправиться вместе в рай или в ад! Наши души не разлучить! – Амина, что за слова? Какие еще вероучения? Разве вот это, – Филип достал из-за пазухи ладанку со святой реликвией, – и то послание, которое мы получили, не доказывает, что на свете есть всего одна истинная вера? – Я много думала об этом, Филип. Поначалу мне казалось, что все обстоит именно так. Однако наставления твоих священников помогли, как ни забавно, развеять пелену обмана. Они ведь не стали отвечать тебе, сказали, что ты должен решать самостоятельно. Реликвия, послание, знаки, которые нам являлись, – все это противоречило их учению, потому они и отступили. А уж я и подавно… Твоя загадочная ладанка может обладать теми свойствами, какие ты ей приписываешь, но нельзя исключать, что за этими свойствами скрываются злые силы, а сама ладанка угодила не в те руки. Могущество то же самое, но цели, на которые оно обращено, могут оказаться иными… – Амина, могуществом волен наделять людей только Тот, Кто окончил Свою жизнь на кресте. – Тогда это вовсе не могущество! Или оно и вполовину не так всесильно, как то, которое дарует сатана! Ведь последнее можно использовать и во зло, и на благо. Милый мой Филип, я вижу, здесь мы не сойдемся и не сможем переубедить друг друга. Тебя учили одному, меня – совсем другому. Ты сызмальства усвоил некие взгляды, которые лишь укреплялись с прожитыми годами, а я видела, как моя мать применяла разные амулеты – и добивалась своего. Ты привык преклонять колени перед священниками. Я тебя не виню, но и ты не вини свою Амину! Мы оба желаем себе добра, верно? – Если ты мечтаешь о непорочной и честной жизни, моя Амина, то нам наверняка суждено наслаждаться вместе райским блаженством. – Конечно, муж мой. Я верю в это всем сердцем. На свете имеется множество вероучений. Как узнать, какое среди них истинно? И какая разница? Все они обещают одно – блаженство на Небесах. – Ты права, Амина, – ответил Филип, продолжая задумчиво расхаживать по каюте. – Однако священники говорили мне другое. – На чем основана их вера, Филип? – На милосердии и справедливости. – Что это за милосердие, раз оно обрекает на вечные муки тех, кто никогда не слышал об их вероучении? Кто жил и умер, почитая некое божество и не ведая его ложности? По-твоему, это милосердно? – Нет, но… Амина промолчала, а Филип, поразмыслив еще немного, вышел из каюты. «Утрехт» достиг Мыса, пополнил запасы воды и продолжил путь. Через два месяца, справившись с ветрами и течениями, он бросил якорь у Гамброна. Все это время Амина старалась завоевать расположение Шрифтена. Она часто беседовала с лоцманом на палубе, проявляла всемерное участие и даже сумела преодолеть тот страх, который неизменно вызывало у нее приближение Шрифтена. Лоцман мало-помалу стал поддаваться ее чарам и начал находить удовольствие в ее обществе. С Филипом он порою бывал почтителен и любезен, но так случалось не всегда, зато Амине Шрифтен неизменно выказывал уважение. Изъяснялся он загадочно. Ей так и не удалось изгнать из его речи раздражающий слух смешок. Но к Гамброну он почти что подружился с Аминой и захаживал порою в ее каюту. Присесть не соглашался, однако поддерживал разговор на протяжении нескольких минут, а потом уходил. Как-то вечером Шрифтен подошел к Амине, сидевшей на мостике. – Знаете, фрау, – произнес он, помолчав, – вон тот корабль по соседству с нами через несколько дней отправится в обратный путь. – Мне уже сказали, спасибо. – Не хотите послушаться совета того, кто желает вам добра? Перейдите на тот корабль, возвращайтесь домой и ждите возвращения мужа. – Откуда такая забота? – Я предвижу опасность и даже смерть для той, кому не желаю дурного. – Для меня? – уточнила Амина, пристально глядя на Шрифтена и встречая его пронизывающий взгляд. – Да, для вас. Знаете, некоторые люди способны заглядывать в будущее. – Смертным такое не под силу, – возразила Амина. – Тут вы правы. Так или иначе, я предвижу то, что могу изменить. Прошу, перестаньте искушать судьбу. – Предвидите то, что можете изменить? Если я приму ваш совет, то потому, что так суждено, а если нет – опять-таки потому, что так суждено. – Что ж, воля ваша. Остерегайтесь, фрау. – Я ничего не боюсь, но спасибо за предупреждение. Скажите, Шрифтен, вам самому не кажется, что ваша судьба как-то связана с судьбой моего мужа? Думаю, должно казаться. – С чего бы это, фрау? – Причин немало. Вы дважды приносили ему послания, дважды терпели кораблекрушение, а потом чудесным образом возвращались. Вам известно и о том, к чему он стремится… – Это ничего не доказывает. – Еще как доказывает! Отсюда следует, что вам известно то, о чем может знать только он. – Вы тоже знаете, и святые отцы это обсуждали. – Шрифтен криво усмехнулся. – А об этом вы откуда узнали? – Прошу прощения, фрау… кхе-кхе! Не хотел вас смущать. – Вы не можете отрицать, что судьба ваша неким таинственным образом связана со жребием моего мужа. Скажите, его поиски действительно благочестивы, как он верит? – Если он верит в это, значит так оно и есть. – Тогда почему вы сделались его врагом? – Я ему вовсе не враг, милостивая фрау. – Не враг, говорите? Тогда зачем вы пытались украсть святую реликвию, на которую он всецело полагается? – Я лишь хотел помешать ему продолжить поиски – по причинам, о которых предпочту умолчать. Разве это означает, что я ему враг? Разве не лучше было бы для него оставаться дома с вами, а не странствовать по бурным морям в безумных поисках? Без реликвии у него ничего бы не вышло. Я только проявил заботу, вот и все. Амина не ответила, погрузившись в размышления. – Фрау, я желаю вам добра, – не отступался Шрифтен. – Ваш муж мне безразличен, хотя зла против него я не таю. Послушайте меня… Если хотите жить долго и счастливо; если мечтаете подольше побыть с вашим муженьком, которого, как понимаю, вы любите всей душой; если лелеете надежду, что он умрет в почтенном возрасте в своей постели, а вы закроете ему глаза под плач ваших детей, а потом ободритесь от их улыбок, то последуйте моему совету. Заберите у него эту ладанку и отдайте мне. Но если вам угодно, чтобы он мучился сильнее, чем доводилось страдать какому-либо живому существу; если хотите, чтобы он жил в сомнениях, тревогах и муках до тех пор, покуда волны не поглотят его труп, тогда пусть носит ладанку дальше. Пусть носит, если вы желаете укоротить свои дни и провести их в немыслимых страданиях, если хотите разлучиться с мужем и погибнуть жестокой смертью. Я способен заглядывать в будущее, фрау, и предвижу вашу судьбу. Подумайте хорошенько. С вашего позволения сейчас я уйду, а завтра вернусь за ответом. Шрифтен удалился, оставив Амину в раздумьях. Она долго повторяла про себя все его доводы и объяснения, убежденная в том, что с нею говорил не человек, а некое потустороннее существо, которое рок непостижимым образом связал с судьбой ее мужа. «Мне он желает добра, – мысленно говорила она, – против моего мужа зла не таит, но хочет остановить его поиски. Почему? Жаль, что он этого не рассказал. Он искушал меня, искушал умело и искусно. Да, забрать ладанку у Филипа, пока он спит, было бы очень просто, но это же предательство! Долгая счастливая жизнь, семья и дети… Сколь привлекателен этот жребий для любящей жены! А на другой чаше весов – тяжкий труд, страдания и смерть в морской пучине. Эка невидаль! Но разлучиться с Филипом?.. Нет-нет, одна только мысль ужасает… Я верю Шрифтену, он и вправду предсказывал будущее. Согласится ли Филип? Нет, я хорошо его знаю, он дал клятву и ни за что от нее не откажется. Но все же, если забрать ладанку без его ведома, он не станет винить себя. А кого он обвинит? Смогу ли я его обмануть? Разве достойно жены обманывать мужа? Нет-нет, ни в коем случае! Будь что будет, такова наша участь, и я к ней готова. Зачем я вообще слушала этого Шрифтена? Увы, мы все норовим заглянуть в грядущее, а потом отшатываемся от увиденного и корим себя за чрезмерное любопытство!» – Отчего ты столь грустна, Амина? – спросил Филип, подошедший к жене некоторое время спустя. Амина не спешила с ответом. «Рассказать ему все? – думала она. – Другого случая не представится…» Наконец она собралась с духом и передала мужу свой разговор со Шрифтеном. Филип выслушал, присел рядом и взял жену за руку. Амина положила голову ему на плечо. – Ты сама что думаешь? – осведомился Филип, помолчав. – Я не стану красть твою ладанку, Филип. Быть может, ты сам отдашь ее мне? – А как же мой отец, мой бедный отец, Амина? Он так и будет скитаться до скончания веков? Он, который молил о помощи, которому было дозволено взывать к сыну, извещая, что ужасную участь возможно отвратить? По-моему, ваша беседа лишний раз доказывает, что я не должен отступать. Слова Шрифтена убеждают меня продолжать поиски. Любопытно, почему он хочет мне помешать? – Не знаю, Филип, но я готова ему помочь. Он и вправду обладает умением заглядывать в будущее, поверь мне. – Пусть так, но он мог бы выражаться яснее. Он сулит мне испытания, которых я давно ожидаю и которые поклялся Небесам выдержать с честью. Да, мне уже выпало немало страданий, и я не сомневаюсь, что новые страдания ждут меня впереди. Я уже давно воспринимаю свою жизнь как паломничество и уповаю лишь на некую награду в лучшем мире. Но ты, Амина, ты не связана клятвой и не заключала договор с Небесами. Он советовал тебе вернуться домой и говорил о жестокой смерти. Последуй его совету, спасай свою жизнь! – Верно, Филип, я не связана клятвой, но в надежде на вечное блаженство хочу принести ее теперь. – Амина, остановись! – Нет, Филип, я не стану тебя слушать. Помешаешь мне сейчас – поклянусь потом, когда ты уйдешь. Жестокая смерть будет для меня избавлением, ибо я не хочу видеть, как ты страдаешь. Пусть мне никогда не познать вечного блаженства, пусть моим уделом будут вечные муки, если я разлучусь с тобою в этой жизни! Я твоя жена, Филип. Мое благополучие, мое настоящее и грядущее связаны только с тобою. И если судьба уготовила нам нечто страшное, твоя Амина не испугается! Я не из того робкого достатка, что бежит от опасности и страданий. Уж тут-то, Филип, ты выбрал правильно, когда женился на мне! Филип поднес ее ладонь к своим губам, и этот разговор оборвался. На следующий вечер Шрифтен, как и обещал, снова подошел к Амине. – Что скажете, фрау? – Этому не бывать, Шрифтен, – покачала головой Амина, – но я благодарна вам за заботу. – Фрау, вам вовсе не обязательно следовать за мужем. – Шрифтен, я его жена – на этом свете и в лучшем мире. Таков мой выбор.