– Ты сам сказал, звезды сотворены не только для красоты. От них есть иной прок. А значит, в их движении вполне могут быть скрыты человеческие судьбы. Моя матушка отлично умела читать по звездам. Увы, для меня они все равно что закрытая книга. – Может, оно и к лучшему, Амина? – К лучшему? Неужели ползать во прахе среди себялюбивых гордецов, пресмыкаться, страдать от неведения и сомнений лучше, чем вопрошать верховный разум? Неужели твою душу не прельщает возможность воззвать к высшим силам и получить ответ? Неужели твое сердце продолжает биться ровно при мысли, что к тебе готов снизойти кто-то стоящий выше обыкновенных смертных? Какое уж тут «к лучшему»! – Так рассуждать опасно, очень опасно. – Дерзновенные мечты порою сбываются, Филип. Небеса словно говорят со мною… Смотри, вон та звезда будто манит меня! Амина умолкла, не отводя взгляда от яркого светоча, а Филип стоял рядом. Потом Амина прошлась по палубе и устремила взор на водную гладь, пронизанную лунным светом. – Скажи, Амина, не подсказывает ли тебе воображение, что в пучине могут обитать живые существа? Они резвятся среди кораллов и расчесывают волосы перламутровыми гребнями… – проговорил Филип с улыбкой. – Не ведаю, муж мой, но мне кажется, что такая жизнь была бы приятной. Вспомни свой сон: ты утверждал, что видел меня в облике морского создания. – Так и было, – задумчиво подтвердил Филип. – Но я почему-то уверена, что вода отвергнет меня, даже если корабль пойдет ко дну. Каким образом мое бренное тело связано со стихиями, мне неведомо, но я знаю наверняка, что никогда и ни за что не стану плескаться в волнах. Идем, мой милый Филип, уже совсем поздно, и палуба намокла от росы. На рассвете дозорный с мачты сообщил, что видит нечто на поверхности воды сбоку от корабля. Кранц схватил подзорную трубу, посмотрел в нее и сказал, что это, похоже, маленькая лодка, смытая, должно быть, с какого-то судна. Поскольку на ветер не было и намека, Филип разрешил отправить матросов за лодкой. Некоторое время спустя они вернулись и привели суденышко на буксире. – Внутри нашли человека, минхеер, – доложил Кранцу второй помощник. – Жив он или нет, сказать пока не могу. Кранц известил Филипа, который в эту пору завтракал с Аминой у себя в каюте, а затем направился обратно на палубу, куда уже перенесли тело из лодки. Призвали корабельного врача, и тот сказал, что жизнь в бедолаге еще теплится. Врач велел отнести спасенного вниз, но вдруг, к всеобщему изумлению, человек повернулся на бок, потом сел, а после и вовсе поднялся на ноги! Пошатываясь, он добрался до борта, оперся о пушку, и – о чудо! – очень скоро стало понятно, что он полностью оправился. В ответ на вопросы спасенный поведал, что плыл на корабле, который потерпел крушению в бурю; сумел добраться до лодки на корме и спустить ее на воду, а остальная команда погибла. В этот миг из каюты вышли Филип с Аминой. Матросы расступились, пропуская капитана и его супругу, а те внезапно замерли как вкопанные, не веря собственным глазам: перед ними был не кто иной, как старый знакомец, одноглазый лоцман Шрифтен! – Кхе-кхе… капитан Вандердекен, какая встреча! Рад вас видеть. И вас, прекрасная фрау! Филип поспешно отвернулся, чтобы лицо не выдало его истинных чувств. Амина же опалила невесть откуда взявшегося лоцмана яростным взглядом. Затем тоже отвернулась и последовала за Филипом в каюту. Капитан сидел, закрыв лицо руками. – Мужайся, Филип, мужайся! – призвала Амина. – Это и вправду неожиданно. Я опасаюсь, что его появление сулит беду, но так уж нам предназначено. – Верно, – откликнулся Филип, – но это моя судьба, Амина, не твоя. К чему тебе… – Я всегда буду с тобою, Филип, в жизни и в смерти. Я не умру раньше тебя, чтобы ты не огорчался, но твоя кончина станет для меня сигналом, и я уйду сразу за тобою. – Амина, зачем торопить смерть? – Чтобы не разлучаться, муж мой! Верная сталь оборвет мою жизнь. – Нет-нет! Это противно вере! – Пусть так, хоть я и не понимаю почему. Я пришла в этот мир не по собственной воле, зато могу покинуть его, не спрашивая разрешения у священников! Но хватит об этом. Скажи, что ты намерен делать с Шрифтеном? – Высадить его на Мысе. Мне нестерпимо само его присутствие на судне. Разве ты не ощутила прежнего холода в груди поблизости от него? – Да. Я сразу поняла, что он тут, даже прежде, чем его увидела. Не могу объяснить, но мне почему-то кажется, что мы не сумеем от него избавиться. – Почему? – Возможно, я просто предпочитаю смотреть судьбе в глаза, а не бежать от нее. Этот бедняга не способен причинить нам вред. – Еще как способен! Он может взбунтовать команду. И потом, он пытался украсть мою реликвию. – Жаль, что ему это не удалось. Тогда бы ты поневоле отказался от своих безумных поисков. – Нет, Амина, не говори так! Это мой долг, и я поклялся его исполнить… – Что до Шрифтена, скажу так: будучи представителем компании, ты не вправе просто взять и высадить его на Мысе. Ты должен подыскать корабль и отправить лоцмана домой. На твоем месте, Филип, я положилась бы на судьбу. Он как-то связан с нами, я в этом не сомневаюсь. Мужайся, Филип, и позволь ему остаться. – Быть может, ты и права. Сколько бы я ни старался, мне все равно не уйти от того, что предначертано свыше. – Значит, пусть остается – и творит что хочет. Обращайся с ним по-доброму. Кто знает, для чего нам послана эта встреча? – Верно, Амина. Он стал мне врагом без всякой на то причины. Глядишь, однажды из врага сделается другом. – А если и нет, ты в любом случае исполнишь свой долг. Пошли за ним сейчас. – Нет, не сейчас. Я потолкую с ним завтра, а пока прикажу, чтобы его разместили со всеми удобствами. – Мы рассуждаем так, будто он один из нас, но я уверена, что он не принадлежит этому миру, – заметила Амина. – Впрочем, у нас нет выбора, мы должны проявить доброту и показать все лучшее, что есть на этом корабле. Мне не терпится побеседовать с ним, выяснить, получится ли поколебать его ледяную невозмутимость. Вот любопытно, можно ли полюбить гуля? – Она горько рассмеялась. На сем разговор завершился, однако произнесенные слова отложились в памяти Филипа. На следующее утро, когда врач уведомил капитана, что спасенный находится в добром здравии, Филип призвал лоцмана к себе в каюту. Шрифтен выглядел худым, как скелет, но двигался столь же резво, как и раньше, а изъяснялся не менее дерзко. – Я послал за вами, Шрифтен, чтобы уточнить, можем ли сделать ваше пребывание на борту более удобным. Вам что-нибудь нужно? – Мне? – переспросил Шрифтен, переводя взгляд с Филипа на Амину. – Кхе-кхе… Я бы не отказался пропустить стаканчик-другой. – Это я вам обещаю. Эконому[58] приказано позаботиться о вас. – Бедняга, – произнесла Амина, с жалостью взирая на Шрифтена. – Вы, полагаю, порядком настрадались. Разве не этот человек доставил тебе письмо компании, Филип? – Он самый, фрау, он самый! Помнится, меня встретили неласково. – Любезный, какая жена обрадуется тому, кто явился забрать у нее мужа? Впрочем, это была не ваша вина. – Ну да, а муж сбегает в море от красавицы-жены, хоть у него, как говорится, денег куры не клюют… кхе-кхе. – Что ж, сказано справедливо, – признала Амина. – Лучше бросьте это дело, капитан. Хватит изводить себя и других. – Я должен закончить начатое, – сказал Филип, обращаясь к Амине. – Что будет потом, мне невдомек. Я уже достаточно пострадал. Как и вы, Шрифтен. Мы дважды едва не погибли. Так объясните, чего вы желаете. Вернуться домой с первым же попутным кораблем, сойти на берег, когда мы достигнем Мыса, или… – Или вы от меня избавитесь… кхе-кхе. – Не совсем так. Если захотите плыть с нами, я возьму вас лоцманом. Мне известно, что вы бывалый моряк. Решайте, готовы ли следовать за мной. – Следовать? Еще как готов! Я поплыву с вами, минхеер Вандердекен. Буду рядом постоянно… кхе-кхе. – Значит, решено. Когда окрепнете, начнете исполнять свои обязанности, а до тех пор мы постараемся, чтобы вы ни в чем не нуждались. – Я позабочусь о вас, – прибавила Амина. – Если что-то понадобится, обращайтесь сразу ко мне. Мы приложим все усилия, чтобы вы поскорее забыли о своих страданиях. – Вы очень добры, фрау! – отозвался Шрифтен, откровенно любуясь красотой Амины. Потом пожал плечами и проронил: – Какая жалость… Что ж, так тому и быть. – Прощайте. – Амина протянула Шрифтену руку. Тот осторожно коснулся ее пальцев, и внезапная игла холода пронзила сердце Амины, но она ожидала чего-то подобного, а потому не повела и бровью. Шрифтен на мгновение задержал ее ладонь в своей, словно изучая, затем взглянул Амине в лицо. – Такая красивая, такая добрая! Благодарю, минхеер Вандердекен. Фрау, да хранят вас Небеса! – Он стиснул пальцы Амины и торопливо вышел из каюты. Холод, сковавший все ее тело, когда Шрифтен сжал ладонь, был столь резким, что она едва добрела до кушетки и обессиленно упала на подушки. Она долго сидела, прижимая руку к сердцу, а Филип обеспокоенно глядел на нее. Наконец Амина выдавила: – Это хватка потустороннего существа! Теперь я окончательно убедилась. – Она помолчала. – Что ж, что ни делается, все к лучшему. Попробую с ним подружиться. – Амина, по-твоему, и существам иного мира не чужды доброта, признательность или, напротив, коварство? Разве их чувства схожи с человеческими? – Так и есть, Филип, поверь мне. Если они, как нам ведомо, наделены злой волей, то должны обладать и благими чувствами. Иначе откуда берутся добрые и злые духи? Пускай они покинули бренную оболочку, духовные свойства их должны оставаться теми же самыми! Душа, деятельная в этом мире, будет таковой и по ту сторону. Душа без чувств – это не душа вовсе. Если ангелы испытывают жалость, значит они подвластны человеческим чувствам. Но наши чувства подвержены переменам, следовательно, их чувства тоже могут меняться. Без чувств не было бы ни рая, ни преисподней. На этом свете наши души заключены на время в смертные тела и обременены грузом плоти, но та душа, что воспарила в поднебесье и сбросила оковы тлена, должна быть, как мне кажется, чище, ярче и совершеннее прочих. Говоришь, эти духи коварны? Да, конечно, однако их можно подчинить себе, если знать способ. Любого злонамеренного человека возможно наставить на праведный путь – или на неправедный, если уж на то пошло. Ремесло моей матери состояло в подчинении духов. Не тех, что добры и совершенны, а тех, что склонны творить зло. Это через них смертные обретают могущество. Наше ремесло не властно над совершенными духами, зато позволяет повелевать теми, кто привержен злу. Подчиняясь, они вынуждены делать добрые дела по настоянию своих хозяев. – Ты по-прежнему занимаешься запретным ремеслом, Амина? Разве это правильно?