Прогремел выстрел, и в ответ немедленно раздался другой – за кормой «Дорта». Изумленный Филип вгляделся во мрак и различил адмиральский корабль позади своего, тоже севший на мель. – Боже всемогущий! – вскричал Филип, подаваясь вперед. – Что же это такое? Между тем корабль впереди уверенно двигался сквозь ночной мрак, удаляясь от «Дорта». Близился рассвет, уже проступали очертания береговой линии. «Дорт» налетел на скалы ярдах в пятидесяти от берега, повсюду из воды торчали камни, однако впередиидущий корабль не сбавлял хода и шел, казалось, прямиком по суше. Матросы сгрудились на баке, вытаращив глаза. Наконец путеводный кормовой огонь погас. – Клянусь всеми святыми, это же «Летучий голландец»! – воскликнул один из матросов, спрыгивая с пушки. В тот же самый миг загадочный корабль впереди словно сгинул. Филип ни на мгновение не усомнился в правильности догадки. Он направился на корму, испытывая весьма противоречивые чувства. Да, это наверняка корабль его отца заманил их сюда и обрек на почти верную гибель. Ярость адмирала даже вообразить себе было страшно… Филип послал за вахтенным, приказал ему взять шлюпку и с тремя матросами из числа тех, что были на палубе и воочию наблюдали корабль впереди, отправиться с докладом к адмиралу. Когда лодку спустили на воду, Филип занялся осмотром повреждений. К тому времени стало совсем светло, и взглядам открылось, что «Дорт» угодил на камни между двумя рифами, отходившими от берега на добрых полмили. Филип облазил весь парусник и убедился, что тот сидит на мели всем корпусом и снять его невозможно, если не разгрузить трюм. Затем он оглядел адмиральский флагман: положение «Леува» было еще хуже, первый же сильный порыв ветра грозил швырнуть его на скалы, торчавшие из воды слева. Пожалуй, никакая фантазия не способна была нарисовать более тоскливую и устрашающую картину: серое зимнее небо плотно затянуто низкими тучами; холодный ветер пронизывает до костей; берег выглядит сплошной грядой голых камней без намека на растительность; дальше от береговой черты местность столь же безжизненна, холмы вдалеке увенчаны снежными шапками… Проводя взглядом вдоль линии прибоя, Филип разглядел место, где недавно высадили на берег коммодора (оказывается, они не преодолели и четырех миль). – Небеса воздали адмиралу за проявленную жестокость, – сказал себе Филип. – Пророчество бедняги Авенхорна, похоже, сбудется, и на этом стылом берегу останется множество костей. Он снова повернулся к адмиральскому кораблю – и вздрогнул, ибо его глазам предстало зрелище более ужасное, нежели картина вокруг: на рее «Леува» висело тело ван дер Хагена, вахтенного, которого Филип отослал с докладом. – Господи, как Ты такое допускаешь?! – вскричал Вандердекен в гневе и затопал ногами. Лодка с матросами вернулась. Филип с нетерпением ждал, пока те поднимутся на борт. Они понуро доложили, что адмирал, едва выслушав ван дер Хагена и узнав, что тот нес ночную вахту, приказал его повесить, а матросов отослал обратно с наказом капитану «Дорта» незамедлительно явиться на флагман. Еще матросы поведали, что видели на соседней рее веревку с пустой петлей. – Не ходите к нему, капитан! – наперебой загомонили моряки. – Оставайтесь с нами! Мы за вас жизни положим! Вся команда «Дорта» их поддержала и выразила готовность сопротивляться адмиралу. Филип постарался успокоить людей, объяснил, что сам не собирался слушаться адмирала, попросил не нагнетать страсти и дождаться следующих действий со стороны «Леува». Затем он спустился в каюту, чтобы в уединении обдумать свои дальнейшие шаги. Оглядывая сквозь кормовое окно тело молодого человека, висевшее на рее адмиральского корабля, он почти желал очутиться на месте ван дер Хагена, ведь это разом бы покончило со всеми его испытаниями. Впрочем, воспоминание об Амине его отрезвило. Он понял, что должен жить ради нее. Корабль-призрак обманом заманил его в ловушку, и осознание этого тоже причиняло боль. Филип обхватил голову руками. «Такова моя судьба, – думал он, – и воля Небес должна исполниться. Нас не обманули бы, не будь на то соизволения свыше». Затем его мысли обратились к более насущному. Адмирал, несомненно, превысил свои полномочия, лишив жизни ван дер Хагена, но ведь командир флотилии властен миловать и карать, так что его поступки возможно осудить только с общего согласия всех капитанов. С другой стороны, если адмиралу не возражать, тот наверняка не преминет воспользоваться своей безнаказанностью. Правда, сопротивление может обернуться кровопролитием… Вандердекен все еще размышлял, как ему быть, когда сообщили, что от адмиральского корабля идет шлюпка. Филип вышел на палубу. Прибывший офицер сообщил, что по распоряжению адмирала должен доставить его на борт «Леува». Вандердекен теперь под арестом и должен отдать свой клинок. – Нет, капитан, нет! – закричали матросы. – Мы не отпустим вас с «Дорта»! Будем стоять за вас до последнего! – Тихо, ребята, тихо! – воскликнул Филип. – Сами видите, минхеер, – сказал он, обращаясь к офицеру с «Леува», – что, жестоко расправившись с моим вахтенным, адмирал запятнал себя убийством невиновного. Мне тяжело наблюдать признаки неповиновения и бунта, но следует помнить, что, когда люди, облеченные властью, превышают свои полномочия, они не только подают дурной пример, но и побуждают к смуте тех, кто иначе беспрекословно бы им повиновался. Передайте адмиралу, что я более не считаю возможным исполнять его команды и что мы с ним оба будем отвечать перед правлением компании, которой служим. Я не намерен ступать на борт «Леува» и предавать себя на милость адмирала, чтобы он мог потешить свою жестокость и насладиться моей смертью. Мой долг состоит в том, чтобы уберечь команду «Дорта» от гибели, и я этот долг исполню, что бы ни случилось в проливе. А еще передайте, что сейчас не время затевать свару, как бы адмиралу этого ни хотелось. Мы должны не враждовать, а помогать друг другу. Мы сели на мель у бесплодного побережья, запасов провизии совершенно недостаточно, успех похода видится ныне призрачным, а спасение кажется невозможным. Коммодор сказал верно: многие погибнут вместе с ним, и адмирал вполне может оказаться среди тех, кто окончит свои дни здесь. Я жду ответа. Если он образумится и забудет о вражде ради общего дела до последующего разбирательства, я охотно объединю с ним усилия во имя нашего спасения. Если же нет, то, как вы могли заметить, мои люди готовы меня защищать. Ступайте, минхеер, и передайте все это адмиралу. Офицер с «Леува» шагнул было в шлюпку, но выяснилось, что там не осталось никого, кроме впередсмотрящего. Прочие матросы успели потолковать с моряками «Дорта», вызнали все подробности ночного происшествия и, прежде чем их позвали обратно на весла, уверились, как и моряки «Дорта», что появление корабля-призрака, предшествовавшее посадке на мель, было вызвано недостойным поведением адмирала, учинившего неправый суд над коммодором Авенхорном. Офицер все же вернулся на «Леув» с ответом Филипа, и адмирал совершенно потерял рассудок. Он приказал зарядить носовые пушки, смотревшие в сторону «Дорта», сразу двумя ядрами каждую и открыть огонь. На это Кранц справедливо возразил, что при перестрелке у них не будет преимущества в стволах, а значит, следует дважды подумать, прежде чем начинать пальбу. Адмирал немедля арестовал Кранца и потребовал, чтобы матросы выполняли его безумный приказ. Тут уже взбунтовалась команда «Леува», не желавшая стрелять по своему собрату и очутиться под ответным огнем. Матросы из шлюпки поделились вестями с «Дорта», и это настроило многих против адмирала, а усугублять нынешнее и без того тяжелое положение еще сильнее никому не хотелось. Открыто никто не возмущался, но матросы укрылись в кубрике[51], а когда офицеры потребовали подняться на верхнюю палубу, они отказались повиноваться. Тогда офицеры, столь же оскорбленные поведением адмирала, просто известили его – не называя имен зачинщиков, чтобы адмиральский гнев не пал на смутьянов, – что команда не слушается. К закату дело обстояло именно так. Кранц сидел под арестом, адмирал же, охваченный бессильной яростью, укрылся в своей каюте. Между тем Филип и команда «Дорта» не бездельничали. Они завели якорь с кормы, натянули потуже якорный канат, откачали всю воду из трюма и попытались снять корабль с мели. Тут к борту подошла шлюпка, и на палубе появился Кранц. – Капитан Вандердекен, я хочу поступить в ваше подчинение, если вы согласны. Если же нет, я прошу вашей защиты, иначе меня как пить дать повесят завтра утром, оставайся я на своем корабле. Матросы в лодке просят вас о том же и хотят присоединиться к вашей команде, если вы позволите. Филипу не хотелось отвечать согласием, но при сложившихся обстоятельствах он попросту не мог отказать Кранцу в его просьбе. Тот был ему очень дорог, и, чтобы спасти сослуживцу жизнь, подвергавшуюся несомненной опасности, он готов был пойти и на большее. Правда, он попросил матросов из шлюпки вернуться на «Леув», но, когда Кранц описал ему обстановку на флагмане, а команда «Дорта» единодушно вступилась за своих товарищей (тем грозила неминуемая смерть, когда бегство Кранца откроется), разрешил им тоже остаться. Ночь выдалась ветреной, ветер теперь задувал с суши, однако море оставалось спокойным. Команда «Дорта» под надзором Филипа и Кранца ухитрилась облегчить корабль до такого состояния, что наутро его удалось снять с камней. Осмотр показал, что днище парусника пострадало несильно. Им повезло, что они трудились не покладая рук, потому что за несколько часов до рассвета ветер поменял направление и к тому времени, когда получилось установить на место руль, задул вдоль пролива, поднимая высокую волну. Адмиральский же корабль по-прежнему сидел на мели, и никто не пытался его освободить. Филип размышлял, как ему поступить: он не мог бросить моряков «Леува» на произвол судьбы, как не мог и не пустить на судно адмирала, вздумайся тому подняться на борт. «Пожалуй, – мысленно сказал он себе, – я приму его исключительно пассажиром, а сам сохраню за собою командование». Пока же он довольствовался тем, что велел бросить якорь в стороне от рифов и укрыться от ветра за большой скалой, у подножия которой море оставалось спокойным, приблизительно в миле от адмиральского корабля. Команде же Филип приказал пополнить запасы питьевой воды из речки на берегу. Он ждал, что волнение поможет «Леуву» сползти с отмели, и не сомневался, что, если этого не произойдет, адмирал попробует с ним связаться. Когда воду набрали, он отправил лодку к тому месту, где высадили Авенхорна. Филип намеревался принять коммодора на борт, если того удастся отыскать, но лодка вернулась пустой, хотя матросы уверяли, что излазили все ближайшие окрестности. На второе утро после того, как «Дорт» снялся с камней, было замечено, что между адмиральским кораблем и берегом засновали шлюпки, выгружая на сушу провизию и снаряжение. То же самое продолжилось на следующий день, и по палаткам, разбитым на берегу, стало понятно, что корабль бросают, пускай лодки еще ходили туда и сюда. Ночью налетел ветер, море разволновалось, а утром обнаружилось, что мачты «Леува» попа́дали и корабль лег набок. Стало ясно, что его не спасти, и Филип решил посоветоваться с Кранцем относительно дальнейших действий. Бросить команду «Леува» на берегу не представлялось возможным: она вся погибнет, когда в эти стылые края придет настоящая зима. Впрочем, следовало дождаться первого шага с ее стороны, поэтому Филип терпеливо выжидал. Было совершенно очевидно, что команда «Леува» напрочь забыла про дисциплину. Днем моряки разбредались по голым камням во всех направлениях, а по ночам зажигали костры, пили и пировали. Филипа сильно заботило столь неразумное расходование съестных припасов. На борту «Дорта» провизии было в обрез, а он вполне допускал, что, уничтожив всю свою еду, моряки «Леува» запросятся в команду. Разгул растянулся более чем на неделю, но однажды утром от берега отошла шлюпка. В человеке на ее носу Филип опознал офицера, который приплывал на «Дорт» арестовать капитана. Офицер поднялся на палубу и снял шляпу. – Значит ли это, что вы признаете меня своим командиром? – уточнил Филип. – Так точно. Вы же второй по старшинству во флотилии, а теперь стали первым. Адмирал умер. – Умер? – воскликнул Филип. – Как именно? – Его нашли мертвым на берегу, под высоким утесом, и тело коммодора лежало рядом. Более того, они словно обнимали друг друга. Похоже, во время прогулки по холмам, которую адмирал предпринимал каждый день, чтобы проверить, не покажется ли в проливе какой-нибудь корабль, он столкнулся с коммодором. Дальше у них вышла ссора, и оба упали с обрыва. Никто не видел, чтобы они дрались, но то, что оба рухнули с высоты, не подлежит сомнению: тела сильно искалечены. Расспросы показали Филипу, что «Леув» посчитали обреченным на вторую ночь, когда корабль ударился о камни левым бортом, а в его трюмах оказалось воды на шесть футов. Команда почти полностью вышла из повиновения и употребила едва ли не все спиртное, какое смогла найти. Погибли не только больные, но и многие здоровые. Кто с пьяных глаз свалился с камней, кто перебрал с горячительным и не проснулся поутру. – Выходит, пророчество коммодора сбылось! – заметил Филип, обращаясь к Кранцу. – Многие моряки и сам адмирал погибли вместе с ним. Да упокоятся их души! Что ж, уходим из этого печального места как можно скорее! Филип велел офицеру подготовить людей и уцелевшие запасы провианта к немедленной погрузке. Кранц скомандовал спустить на воду все шлюпки «Дорта», и еще до наступления темноты с суши перевезли всех людей и весь скарб. Тела адмирала и коммодора похоронили под утесом, с которого они упали, а на следующее утро «Дорт» тронулся в путь и при боковом ветре устремился к выходу из пролива. Глава 19 Казалось, после трагической гибели двух командиров все неприятности закончились. Через несколько дней «Дорт» миновал Магелланов пролив и теперь двигался по глади Тихого океана под безоблачным голубым небом. Команда восстановила силы и присутствие духа, рабочих рук теперь хватало сполна, все обязанности выполнялись надлежащим образом и с огоньком. Приблизительно через две недели достигли побережья испанских владений, однако, хотя берег выглядел густонаселенным, испанских судов пока не попадалось. Сознавая, что любой испанский корабль, превосходящий «Дорт» по количеству пушек, немедленно его атакует, Филип не терял бдительности и исправно обучал своих людей премудростям пушечной стрельбы. Теперь, после объединения двух команд, он располагал достаточным числом людей, нетерпеливо ожидавших стычки с испанцами в надежде на богатую добычу, захватить которую, не сомневались они, Филип не преминет при случае. Слабый ветер и штиль заставили их задержаться у побережья на месяц, а потом Филип решил направиться к острову Санта-Мария[52], где рассчитывал, пускай это и были владения испанской короны, пополнить запасы провианта – за плату или силой. По его расчетам, «Дорт» отделяло от острова около тридцати миль. Корабль шел день напролет, а с закатом лег в дрейф. Кранц перегнулся через борт: когда паруса убрали, он попытался рассмотреть линию горизонта. Уже стемнело, но ему почудился мгновенный проблеск света, который тут же пропал. Всматриваясь в морскую даль, он различил другой корабль, лежащий в дрейфе не более чем в паре кабельтовых от «Дорта». Кранц поспешил уведомить Филипа и взял в руки подзорную трубу. Когда Филип вышел на палубу, уже было ясно, что это трехмачтовая шебека[53], низко сидевшая в воде. После короткого совета решили спустить шлюпки, посадить в них вооруженных матросов и под покровом темноты попытаться застать команду шебеки врасплох. Через несколько минут все было кончено: голландцы проникли на судно и заперли палубные люки прежде, чем немногие вахтенные на палубе сумели поднять тревогу. Затем, как договаривались, на судно перебрался Кранц, и шебека осталась дожидаться утра слева от «Дорта». Пленников выпустили из-под палубы и перевезли на голландский корабль; насчитали шестьдесят душ – многовато для команды такого судна. При допросе пленников двое из них, богато одетые, идальго по виду, выступили вперед и сообщили, что шебека шла с острова Санта-Мария в Лиму с грузом муки и пассажирами. Всей команды на шебеке было двадцать пять человек, считая капитана, прочие же просто-напросто воспользовались оказией, чтобы попасть в Лиму. Двое важных господ, принадлежавших к их числу, выразили надежду, что шебека и груз будут немедленно освобождены, поскольку Испания с Голландией не воюют. – Дома – да, не воюют, – подтвердил Филип, – но в здешних водах ваши боевые корабли постоянно нападают на наши, и это побуждает меня к ответным действиям, посему я забираю ваше судно и груз в качестве приза. Однако, не имея ни малейшего желания причинять урон частным лицам, я высажу пассажиров и команду на острове Санта-Мария, к которому направляюсь для пополнения припасов. Смею надеяться, что теперь все сойдет гладко и в обмен на вашу свободу меня не заставят прибегать к силе. Пленники стали шумно возмущаться, но их никто не слушал. Тогда они пожелали выкупить судно и груз, называя суммы, в обладании которыми их было трудно заподозрить. Филип, испытывая недостаток в провизии, отказался расстаться с грузом, и испанцам пришлось смириться с первоначальными условиями. Уяснив, что ничто на свете не заставит капитана «Дорта» вернуть им груз, они принялись сулить выкуп за судно, на что, после совета с Кранцем, Филип согласился. Затем оба корабля распустили паруса и двинулись к острову, до которого было около четырех лиг[54].