– Ты говоришь, Амина, что он пытался взломать замки? – Это лишь мои подозрения, Филип, и у меня нет твердых доказательств. Я буду следить за ним… Но хватит о моем отце! Вы скоро с ним увидитесь. Предупреждаю: не жди радушного приема и не рассчитывай на искреннюю радость. Я не стану извещать его о твоем возвращении, хочу, чтоб оно застало его врасплох. Амина отправилась готовить завтрак, а Филип спустился следом через несколько минут. Минхеер Путс сидел за столом рядом с дочерью. – Аллах всемилостивый! – воскликнул врач. – Неужто это вы, минхеер Вандердекен? – Именно так, – подтвердил Филип. – Я вернулся вчера ночью. – Амина, почему ты мне не сказала? – Хотела тебя удивить, – ответила дочь. – Уж я удивился. Когда вы снова отплываете, минхеер Филип? Наверное, очень скоро? Может, завтра? – Через несколько месяцев, увы, – отозвался Филип. – Месяцев?! Так долго ждать в праздности! Вам же надо зарабатывать! Скажите, вы небось вернулись с богатой добычей? – Нет, – коротко обронил Филип, – мой корабль затонул, а сам я чуть не погиб. – Вот как? Но вы же уплывете снова? – Да, в свое время я уплыву снова. – Очень хорошо. Мы присмотрим за вашим домом и вашими гульденами. – Пожалуй, я избавлю вас от необходимости заботиться о моих деньгах, – объявил Филип нарочно, чтобы подразнить врача. – Полагаю, я заберу их с собой. – Заберете с собой? Зачем, скажите на милость? – Путс заметно насторожился. – Буду закупать товары по пути и умножать свои средства. – Но с вами опять может случиться что-то нехорошее, и вы потеряете все свои деньги! Нет-нет, минхеер Филип, плывите сами, а гульдены оставьте дома. – Я уже решил, – стоял на своем Филип. – Когда уеду, возьму деньги с собой. Разговор этот привел Филипа к мысли, что, если он убедит минхеера Путса в своем стремлении забрать деньги, Амине станет намного легче. Ей больше не придется, как она жаловалась, постоянно следить за отцом. Потому стоило уверить врача, что Филип уедет со всеми деньгами. Минхеер Путс утратил интерес к беседе и погрузился в унылое молчание. Потом резко поднялся из-за стола, покинул гостиную и отправился к себе наверх. Филип объяснил жене, почему повел себя так с ее отцом. – Я очень признательна тебе, Филип, и спасибо за твою заботу обо мне, но зря ты вообще заговорил об этом. Ты плохо знаешь моего отца. Теперь мне придется следить за ним вдвое тщательнее. – Чем нам может навредить слабый старик? – Филип рассмеялся, но Амина не разделяла его беззаботности и с той поры не спускала с отца глаз. Весна и лето быстро миновали, как бывает всегда, когда люди счастливы. Филип с Аминой много разговаривали о том, что случилось в плавании, – о сверхъестественном появлении корабля-призрака и о кораблекрушении. Амина не сомневалась в том, что ее супругу уготованы новые тяготы и невзгоды, но оставила всякие попытки отговорить его от намерения выполнить клятву. Подобно ему самому, она смотрела в будущее с надеждой, сознавая, что рано или поздно он должен исполнить предначертанное, но утешалась тем, что этот день наступит не скоро. Ближе к концу лета Филип вновь отбыл в Амстердам, чтобы договориться насчет места на одном из кораблей, которые выйдут из гавани ближе к зиме. О гибели «Тер Шиллинга» знали повсеместно: обстоятельства крушения барка, за исключением встречи с кораблем-призраком, сам Филип изложил еще по пути домой, а позднее его рассказ передали совету управляющих компании. Этот отчет из уст непосредственного участника событий, заслуживавшего всяческого доверия, а также последующие действия юноши и его чудесное спасение побудили компанию предложить ему место второго помощника на любом из кораблей, вздумайся Вандердекену однажды снова отправиться в Ост-Индию. Навестив управляющих, Филип принял назначение на «Батавию», парусник водоизмещением около четырехсот тонн. Покончив с этим, он поспешил обратно в Тернез и в присутствии минхеера Путса сообщил Амине о своих намерениях. – Значит, опять в море уходите? – уточнил врач. – Да, через два месяца, – ответил Филип. – Ага! Два месяца… – Путс кивнул и что-то пробормотал себе под нос. Сколь справедливо утверждение, что куда проще справляться с подступившей бедой, чем с ее ожиданием! Не нужно думать, будто Амину нисколько не пугала предстоящая разлука с мужем. Она мысленно оплакивала свою участь, но, зная, что супруг ее движим долгом, не позволяла себе проявлять слабость прилюдно и всеми своими поступками показывала, что принимает жребий, который никак не изменить. Впрочем, было одно обстоятельство, доставлявшее ей немалое беспокойство. Речь о нраве и повадках ее отца. Амина, хорошо знавшая родителя, догадывалась, что тот исполнился ненависти к Филипу, ибо видел в юноше препятствие на пути к заветным деньгам. Лекарь ведь понимал, что, случись Филипу погибнуть, его дочери будет мало дела до денег и до того, что с ними станется. При мысли о том, что Филип и вправду решит забрать все гульдены с собой, алчный старик попросту терял способность рассуждать здраво. Амина следила за отцом и видела, что он все чаще бродит по дому, разговаривая сам с собою, и все реже уделяет внимание своему лекарскому ремеслу. Вскоре после возвращения из Амстердама Филип подхватил простуду и пожаловался, что плохо себя чувствует. – Заболели? – Минхеер Путс мгновенно подобрался. – Так, дайте-ка взглянуть… Пульс у вас частит. Амина, твоему мужу серьезно нездоровится. Уложи его в постель, а я приготовлю лекарство, которое его исцелит. Совершенно бесплатно, Филип, совершенно бесплатно. – Мне не настолько плохо, минхеер Путс, – возразил Филип. – Просто голова сильно болит. – Ну да, а еще у вас лихорадка. Лучше предупредить хворь, чем потом ее лечить, так что отправляйтесь в постель. Выпьете то, что я вам принесу, и завтра будете вполне здоровы. В сопровождении Амины Филип удалился наверх, а минхеер Путс отправился к себе готовить лекарство. Когда Филип лег, Амина спустилась обратно, и отец вручил ей некий порошок с наказом дать его мужу. «Прости мне, Боже, что я скверно относилась к отцу, – думала Амина, – но все равно меня терзают сомнения. Филип заболел серьезнее, чем готов признавать, а если не примет лекарство, ему может стать хуже, но сердце подсказывает, что отец замыслил недоброе. Но нет, не может он быть столь дьявольски хитер…» Она осмотрела снадобье в бумажном кульке. Там была горсть бурого порошка, который, по наставлениям минхеера Путса, следовало дать больному, растворив в стакане подогретого вина. Врач сам вызвался подогреть вино и вернулся с кухни со стаканом в руках, нарушив размышления Амины. – Вот вино, дитя мое. Заставь его выпить все до дна вместе с порошком, а потом укрой одеялом, потому что он начнет потеть. Так и должно быть. Следи за ним, не позволяй раздеваться, и к утру он поправится. И минхеер Путс ушел, пожелав Амине спокойной ночи. Амина высыпала порошок в серебряную кружку, налила туда вино и принялась размешивать. Всякие подозрения рассеяла искренняя забота в отцовском голосе. Надо отдать должное врачу, в своем деле он был докой и всегда заботился о тех, кого лечил. Размешав порошок, Амина заметила, что тот растворился без осадка, а вино осталось таким же прозрачным, как и было. Поскольку это выглядело необычно, подозрения вернулись. – Мне это не нравится, – проговорила она вслух. – Господи Боже, неужели мой отец… Что же делать? Я не стану давать это лекарство Филипу. Пусть просто выпьет подогретое вино, этого будет достаточно. Амина призадумалась. Вина в кружку она налила немного, даже меньше четверти. Она отставила посудину в сторону, наполнила до краев другую и направилась в спальню. На площадке перед дверью ее поджидал отец, хотя она-то решила, что лекарь ушел спать. – Постарайся не пролить ни капли, дитя мое. Он должен выпить все до дна. А давай-ка я сам ему отнесу! Минхеер Путс забрал у Амины кружку и вошел в спальню Филипа. – Вот, сынок, на, выпей, и ты сразу поправишься. Руки минхеера Путса дрожали так сильно, что капли вина забрызгали одеяло. Амина, пристально наблюдавшая за отцом, мысленно порадовалась тому, что не принесла Филипу кружку с порошком. Филип же приподнялся на локте и выпил вино, а минхеер Путс пожелал им обоим спокойной ночи и ушел. – Не оставляй его, Амина. За остальным я присмотрю, – сказал он напоследок. Амина, которая хотела спуститься в гостиную за свечой, послушно осталась с мужем и поделилась с ним своими опасениями, а заодно призналась, что не стала давать ему отцовское лекарство. – Думаю, ты ошиблась, Амина, – проговорил Филип. – Уверен, что ошиблась. Разве может быть человек настолько порочен? И это ведь твой отец. – Ты знаешь его намного хуже, чем я, и не видел того, что привелось видеть мне, – ответила Амина. – Тебе неведомо, на что толкает людей золото. А если я ошибаюсь, тем лучше. Тебе нужно поспать, а я пригляжу за тобой. Прошу, не спорь, я чувствую, что все равно не смогу заснуть. Немного почитаю, а потом лягу. Филип не стал возражать и вскоре крепко заснул, Амина же сидела подле него, пока не миновала полночь. «Как тяжело он дышит, – думала Амина, – но, дай я ему тот порошок, кто знает, сумел бы он вообще проснуться? Мой отец весьма сведущ в восточных премудростях, и я его боюсь. Слишком часто он за кошель золота готовил снадобья, погружающие в вечный сон. Мне ли этого не знать? Любой другой испугался бы самой мысли, но он всегда был готов обречь ближнего на смерть по воле нанимателя и наверняка не пощадил бы даже мужа собственной дочери. Я давно слежу за ним, я знаю, о чем он думает и чего желает. О, какая страшная беда подступила к нам этим вечером, какое жуткое злодейство! Да, Филип болен, но ведь не настолько, чтобы умереть. Нет-нет! Вдобавок его время еще не пришло, ему же суждено выполнить роковое предназначение. Скорее бы утро наступало! Как крепко он спит! Вот, пот на лбу… Надо укрыть его потеплее и проследить, чтобы он не сбросил одеяло… Чу! Кто-то стучит в дверь. Как бы Филип не проснулся. Это наверняка явились за моим отцом». Амина вышла из комнаты и поспешила вниз. Она правильно догадалась, что пришли за минхеером Путсом, которого звали к роженице. – Он сейчас придет, – пообещала Амина. – Я его позову. Она поднялась наверх и постучала в дверь отцовской комнаты. Ответа не последовало, и она постучала снова. «Странно, – подумалось ей, – у отца нет привычки спать так крепко». Она открыла дверь и вошла в комнату. К ее удивлению, отца там не оказалось. «Не припомню, чтобы я слышала его шаги, – подумала она. – Да, он спускался вниз за свечой, а вот поднимался ли обратно?» Амина побежала в гостиную и там нашла минхеера Путса, спящего на кушетке. На все попытки его разбудить он никак не откликался. «Боже милосердный, – мысленно вскричала Амина, – да он же умер!» Она поднесла свечу к лицу отца. Да, его глаза открыты, но уже остекленели, а губы раздвинуты… Амина оперлась на стену, пытаясь успокоить смятение в мыслях. Мало-помалу она оправилась. «Вот и доказательство, – сказала она себе, когда подошла к столу и заглянула в кружку, где смешивала с вином бурый порошок; та была пуста. – Отца настигло справедливое возмездие Небес! Увы, что он был за человек! Да, мне все ясно. Он так испугался собственных темных желаний, что налил себе вина, чтобы притупить муки совести. Он и помыслить не мог, что порошок остался в этой кружке, а потому наполнил ее и выпил, обретя смерть, которую уготовил другому! Тому, за кого вышла замуж его родная дочь! Филипу, моему мужу! Не будь ты моим отцом, – тут Амина взглянула на мертвое тело, – я бы плюнула на тебя и прокляла навеки! Что ж, ты получил по заслугам, и да смилуется Господь над тобою, жалкое, слабое, порочное создание!» Амина отправилась наверх, где продолжал крепко спать Филип, обильно потевший во сне. Большинство женщин при таких обстоятельствах разбудили бы своих мужей, но Амина не думала о себе: Филип был болен, и она не собиралась будить его для того, чтобы усугубить хворь печальными новостями. Она присела возле кровати, закрыла лицо руками, облокотясь на колени, и оставалась в таком положении, погруженная в свои думы, покуда яркие лучи солнца не проникли в комнату. Из размышлений Амину вырвал новый стук в дверь. Она поспешно спустилась вниз, но дверь открывать не стала.