– Позовите минхеера Путса! Он срочно нужен! – донесся из-за двери девичий голос. – Милая Тереза, – ответила Амина, узнавшая этот голосок, – мой отец, к сожалению, больше нуждается в помощи, чем все больные на свете, ибо его труды здесь, боюсь, закончены навсегда. Когда ты прибегала в первый раз, ему нездоровилось и он не смог встать с постели. Прошу, окажи мне услугу и позови к нам отца Сейзена, дабы он позаботился о душе моего отца. – Ой! – воскликнула Тереза. – Конечно, госпожа Амина, не беспокойтесь, я вас не подведу. Этот второй стук в дверь разбудил Филипа, который чувствовал себя намного лучше, голова у него совсем не болела. Он догадался, что Амина провела ночь без сна, и хотел было укорить ее за это, но тут она быстро обо всем ему рассказала. – Одевайся, Филип. Помоги мне перенести тело отца в постель, пока не пришел священник. Боже милосердный, Филип! Если бы я дала тебе то снадобье… Но не будем об этом. Поторопись! Отец Сейзен вот-вот появится. Филип послушно оделся и следом за Аминой спустился в гостиную. Снаружи ярко светило солнце, и его лучи падали на осунувшееся лицо мертвого старика, чьи кулаки были крепко сжаты, а язык торчал между зубами в уголке рта. – Да эта комната воистину проклята! Сколько еще смертей она повидает?! – Думаю, больше ни одной, – ответила Амина, – и это зрелище не кажется мне жутким, уж прости. Вот когда этот старик, ныне опочивший, жертва собственного коварства, стоял у твоей постели и, лучась добротой, протягивал тебе кружку с вином – вот это было и вправду жутко! – Она поежилась. – Боюсь, эта картина будет долго меня преследовать. – Пусть Бог его простит, как прощаю я, – сказал Филип, поднимая тело, и отнес минхеера Путса наверх, в его комнату. – Притворимся, будто он умер в своей постели и от естественных причин, – проговорила Амина. – Моя гордость будет уязвлена, если откроется его замысел, если меня станут считать дочерью убийцы. О Филип! Она залилась слезами. Муж попытался ее утешить, но тут в дверь постучали. Филип впустил в дом отца Сейзена. – Доброе утро, сын мой. Как наш страждущий? – Его страдания оборвались, отец. – Вот как? – произнес священник со скорбью в голосе. – Выходит, я опоздал? Но ведь я не медлил. – Он скончался вдруг, отец, от приступа, – объяснил Филип и повел священника наверх. Отец Сейзен осмотрел тело, убедился, что ничем помочь уже не может, и повернулся к Амине, на щеках которой еще не высохли слезы: – Плачь, дитя мое, плачь! Ты в своем полном праве, ибо утрата любящего отца есть подлинное испытание для послушного и чтущего родителей отпрыска. Но не предавайся горю чрезмерно, Амина, ведь у тебя имеются иные обязанности и узы, дитя, у тебя есть твой муж. – Знаю, отец, – отвечала Амина, – но я должна оплакать того, чьей дочерью была. – Он что, не ложился прошлой ночью, раз на нем одежда? Когда он стал жаловаться на здоровье? – Когда я видел его в последний раз, отец, – отозвался Филип, – он пришел ко мне в комнату и дал какое-то лекарство, а потом пожелал спокойной ночи. Когда к нам в дом постучали с просьбой позвать доктора, моя жена отправилась за отцом и нашла его вот таким… – Все случилось внезапно, – проговорил священник, – но он был стар, а старики часто умирают неожиданно. Он умер при вас? – Нет, отец, – покачал головой Филип, – прежде чем жена позвала меня и я успел одеться, он уже покинул сей мир. – Думаю, дети мои, он сейчас в лучшем мире. – Амина повела плечами, и священник это заметил. – Скажи, Амина, встретил ли он смерть как подобает христианину? Тебе ведь известно, что многие подозревали его в ереси и поговаривали, будто он не чтит обрядов нашей матери-церкви. – Знаете, святой отец, порой даже ревностного христианина можно простить, если он не успевает выполнить положенного. Взгляните на его кулаки, на гримасу смерти, исказившую лицо, – и вы поймете, что кончина застигла отца врасплох. – Ты права, дитя. Увы! Будем же уповать на лучшее. Прошу, присоединитесь ко мне в молитве за душу новоусопшего. Филип и Амина преклонили колени, а священник принялся горячо молиться. Поднявшись, супруги переглянулись, и эти взгляды ясно выразили их мысли и чувства. – Я пришлю людей, которые позаботятся о теле и приготовят его к погребению, – обещал отец Сейзен, – но лучше никому не рассказывать, что он умер до моего прихода, не то пойдут слухи, будто он отошел, не причастившись даров Святой Церкви. Филип, стоявший в изножье кровати, утвердительно кивнул, и священник удалился. В городке давно недолюбливали минхеера Путса, поскольку тот пренебрегал религиозными установлениями (многие сомневались, что его вообще можно считать христианином) и славился своей алчностью и скаредностью. Вследствие этого он заимел множество врагов. Однако несомненное лекарское мастерство признавалось за ним повсеместно и побуждало относиться к нему с уважением. Узнай люди о его истинном вероисповедании (если допустить, что он хоть во что-то верил) и о том, что перед смертью он пытался отравить собственного зятя, ему наверняка отказали бы в христианском погребении, а в его дочь принялись бы с презрением тыкать пальцами. Но коль скоро сам отец Сейзен подтвердил, когда его спросили, что старик «опочил с миром», все посчитали, что минхеер Путс умер добрым христианином, пускай при жизни мало чем выказывал приверженность христианским добродетелям. На следующий день останки предали земле со всеми привычными обрядами, и Филип с Аминой облегченно вздохнули, порадовавшись, что все прошло благополучно. Лишь после похорон Филип решил осмотреть комнату покойного тестя. Ключ от железного сундука они с женой нашли в кармане одежды, но Филип не спешил заглядывать в хранилище тайн алчного старика. Повсюду, куда ни посмотри, стояли флаконы и сосуды с лекарствами. Многое пришлось выкинуть, а те снадобья, назначение которых было известно Амине, перенесли в соседнюю комнату. В столе обнаружилось множество ящиков с разнообразным содержимым, в том числе пропасть записей на арабском – возможно, то были лечебные предписания. Нашлись также коробки и бумаги с арабской вязью, а в той емкости, которую открыли первой, обнаружился порошок, который минхеер Путс принес Амине. По многим признакам и предметам в комнате можно было заключить, что старик предавался оккультным занятиям, каковые практиковались в ту пору, и эти предметы Филип с Аминой поспешили бросить в огонь. – Видел бы все это отец Сейзен! – мрачно проговорила Амина. – Смотри, Филип, тут какие-то печатные бумаги! Филип изучил бумаги и понял, что это свидетельства о доле в капитале Голландской Ост-Индской компании. – Нет, Амина, это не просто бумаги, а деньги. Восемь долей в капитале компании! Отличный ежегодный доход. Вот уж не знаю, почему твой отец нашел такое применение своим деньгам. К слову, я и сам подумывал сделать то же самое перед отплытием, а не оставлять деньги лежать в праздности. Дошла очередь до железного сундука. Филип откинул крышку, и сперва ему показалось, что внутри почти ничего нет. Сундук, широкий и глубокий, выглядел пустым. Но, пошарив внутри, Филип извлек три или четыре десятка мешочков, в которых вместо серебряных гульденов оказались золотые монеты. Еще попался мешочек побольше, уже с серебром. И это было не все: в нескольких малых шкатулках лежали алмазы и другие драгоценные камни. Все вместе это явно составляло немалое богатство. – Амина, любовь моя, ты нежданно принесла мне изрядное приданое! – воскликнул Филип. – Вот уж точно – нежданно, – сказала Амина. – Эти камни мой отец наверняка привез с собою из Египта. А здесь мы считали каждый грош, пока не перебрались в твой дом! Подумать только, при таком-то богатстве он хотел отравить моего Филипа, чтобы заполучить больше! Господь ему судья. Пересчитали золото, и вышло около пятидесяти тысяч гульденов. Покончив с этим, супруги вышли из комнаты. «Да, я богат, – думал Филип, оставшись один, – но что мне проку в моем богатстве? Могу купить корабль и сделаться капитаном, но разве этот корабль не обречен на погибель? Конечно, это не предопределено, однако все будет против него, а потому никакой корабль я покупать не стану. С другой стороны, разве честно плыть на чужом корабле, зная о подобном исходе? Не могу решить, понимаю лишь, что долг зовет меня и что все жизни человеческие в руках Провидения, которое распоряжается ими по собственной воле. Пожалуй, надо пустить бо́льшую часть денег на покупку долей в капитале компании. Если я поплыву на ее корабле и мне суждено встретиться с моим злосчастным отцом, хотя бы мои вложения отчасти восполнят чужие потери. Ладно, сейчас нужно утешить Амину». Филип незамедлительно изменил прежний образ жизни семьи. Наняли двух служанок, обставили дом более удобной мебелью, и Вандердекен не считался с расходами, чтобы обеспечить благополучие супруги. Еще он написал в Амстердам и приобрел несколько долей в капитале компании. Алмазами и собственными деньгами он доверил распоряжаться Амине. За этими делами два месяца пролетели быстро, и к тому времени, когда пришла весть, что корабль ждет, все было готово. Амина уговаривала его плыть пассажиром, а не членом команды, но Филип выбрал должность помощника капитана, поскольку иначе не сумел бы обосновать свое плавание в Индию. – Не знаю почему, – сказал он вечером накануне отбытия, – но сейчас я чувствую себя иначе, чем в прошлый раз. Сейчас у меня нет никаких дурных предчувствий. – У меня тоже, – отозвалась Амина, – зато я чувствую, Филип, что мы расстаемся надолго. Разве это не самое большое несчастье для верной и любящей жены? – Так-то оно так, любимая, но… – Знаю-знаю, долг зовет и ты должен идти, – перебила Амина, пряча лицо у него на груди. На следующее утро Филип попрощался с женой, которая вела себя еще более сдержанно, чем при предыдущем расставании. «Все погибнут, а он спасется, – думала Амина. – Я знаю, он возвратится ко мне. Всевышний, да сбудется воля Твоя!» По прибытии в Амстердам Филип закупил много всего, что показалось ему полезным на случай кораблекрушения, в неизбежности коего он почти не сомневался. После чего он поднялся на борт «Батавии», ожидавшей сигнала к отплытию. Глава 12 Филип провел на борту не слишком много времени, прежде чем выяснил, что плавание обещает быть не очень приятным, поскольку «Батавию» подрядили доставить довольно многочисленный воинский отряд на Цейлон и Яву для пополнения и укрепления сил компании на этих островах. Кораблю предстояло расстаться с остальной флотилией у Мадагаскара и пойти прямиком к Яве; считалось, что солдат на борту хватит, чтобы отпугнуть любого неприятеля, будь то пираты или вражеские корсары[30]. Кроме того, «Батавия» несла тридцать пушек, а команда ее насчитывала семьдесят пять человек. Помимо военных припасов, составлявших бо́льшую часть груза, она везла изрядное количество звонкой монеты для закупок в Индии. Солдаты как раз грузились, когда Филип поднялся на борт, и через несколько минут на палубе сделалось чрезвычайно многолюдно – попробуй протиснись. Филип, не успевший представиться капитану, разыскал первого помощника и немедленно приступил к исполнению своих обязанностей, с которыми благодаря недавнему опыту предыдущего плавания был знаком гораздо лучше, чем изначально посчитали моряки «Батавии». Очень быстро суета и суматоха улеглись, солдатское снаряжение спустили в трюм, не считая утвари для готовки пищи, а самих солдат разделили на малые отряды и разместили между пушками на главной палубе. Теперь кораблем стало возможно управлять. Филип принимал в этом самое деятельное участие и внес несколько полезных предложений, вследствие чего капитан в короткую минуту передышки одобрительно заметил: – Я полагал, минхеер Вандердекен, что вы проявили легкомыслие, не пожелав присоединиться к нам заблаговременно, но теперь вижу, что вы сполна возмещаете свое отсутствие. Вы справляетесь намного лучше, чем ожидалось, и я рад тому, что вы с нами, хотя и сожалею, что вас не было, когда мы заполняли трюм: боюсь, груз уложен далеко не так разумно, как следовало. Увы, у минхеера Стрюйса, моего первого помощника, хватало в ту пору иных забот. – Прошу прощения, что не прибыл раньше, минхеер, – ответил Филип, – но я поспешил явиться, едва компания отправила мне весточку. – Верно. Они знали, что вы человек женатый, к тому же владелец нескольких долей капитала, вот и предпочли не срывать вас с места заранее. Полагаю, в следующем плавании вы будете командовать собственным кораблем. С теми деньгами, которые вы вложили в компанию, это само собой разумеется. Я разговаривал об этом с одним из старших советников сегодня утром. Филипа порадовало, что его вложения сулят такую недурную прибыль, ибо стать капитаном собственного корабля он мечтал давно. Вслух он ответил, что, конечно, надеется сделаться капитаном после нынешнего плавания, в котором, уверен, обучится всем необходимым умениям и навыкам. – Не сомневаюсь, минхеер Вандердекен. Ничуть не сомневаюсь. Должно быть, море очень вам нравится. – Так и есть, – подтвердил Филип. – Не думаю, что смогу без него жить. – Не отступайтесь! Вы молоды, деятельны и преисполнены надежд. Рано или поздно подступит усталость, и вам захочется праздности до конца ваших дней, но не отступайтесь! – Сколько всего солдат на борту? – спросил Филип. – Двести сорок пять рядовых и шесть офицеров. Вот бедолаги! Лишь немногим из них суждено вернуться обратно. Больше половины не доживет до своего следующего дня рождения. Условия там ужасные. Помнится, я высадил триста человек в этой жуткой дыре, а через полгода, еще до моего прибытия, их оставалось не больше сотни.