— Сейчас-то куда? — А, черт! — Он отбросил галстук. Присел на край кровати. — Прости. Его губы были мягкими, теплыми. — Прости. — Он погладил ее щеку. — Наверное, когда-нибудь я пожалею о том, что так стремительно покинул тебя, прервал то, что должно длиться вечность. — Евгений улыбнулся. — Человечество — скопище идиотов, озабоченных вещами, которые не имеют в этой жизни никакого значения. — А что имеет? — Только любовь. — Это ты сейчас придумал? Ты ведь яркий представитель как раз этого скопища идиотов. — Наверное... — Барский открыл шампанское. Пробка вышла из горлышка с легким вздохом: плохое шампанское он не пил. — Ну, за вечные ценности! — Лукавишь. Но так красиво, что я поддерживаю твой тост. — Ты умница! И от этого все твои беды. Терехова потянулась к журнальному столику и поставила бокал. — Ты предпочитаешь идиоток? — А зачем же тогда я здесь? Я люблю женщин умных... — Женщин? — Женщину! — Барский смутился. — Одну-единственную умную женщину. — А остальных? — Без комментариев! — Барский снова налил. — За эту женщину! Единственную и неподражаемую. Красивую, умную, сладкую... — Но ты же разделяешь мнение Оскара Уайльда. Как там у него? «Женщина не может быть гением — это декоративный пол». Так? — Уайльд ничего не понимал в женщинах. Он любил только себя. А потом, гениальность — понятие относительное. В каждой женщине своя неизбывная гениальность. Одна гениально шьет, вторая гениально решает школьные задачи для ребенка, третья гениальна в постели, хоть кончила ПТУ по специальности «сантехник». — А я? — Ты вне конкуренции! — Барский улыбнулся. — Трепач! Они выпили. Чувство досады от того, что Евгений так стремительно вылетел из ее объятий, чуть растаяло. — Нет, все-таки с мужиками нынче что-то не так. Отвернись! — Лидия встала, набросила на плечи халат. — Не умеете вы получать удовольствие от любви... — «Вы» — это кто? — лукаво прищурился Евгений. — Вы кого имели в виду? Отвечайте! — Он схватил Терехову и сильно сжал в объятиях. — Кого? — Отпусти! — взвизгнула она. — Сдаюсь... — То-то! Кормить будешь? Пока она накрывала на стол, Евгений с удовольствием следил за ее движениями. Они были ловкими и уверенными. Чуть полноватые руки делали все почти автоматически. Лидия не глядя брала с полки или из холодильника то, что ей было надо. Раз-два-три — и все уже на столе. Порезано, полито маслом. — Ну так что? Какие проблемы обуревают эту замечательную головку? — Барский принялся за еду. — Как ты угадал, что обуревают? — Военная тайна. — Еще в постели Евгений понял, что Лидия не в форме. Она была слишком сосредоточена на чем-то постороннем. Сама Терехова не притронулась к еде. Ей было достаточно ужина в ресторане. — Ну, так что случилось? — чуть заглушив голод, вновь спросил он. — Случилось... Она в подробностях пересказала перипетии минувшего вечера. По мере изложения Барский становился все более мрачным. Несколько раз бросал на нее тревожные взгляды, нервно дернул плечом. — Все? — после паузы спросил он. — Теперь все. — Да-а... Она внимательно следила за Евгением, пытаясь понять, что кроется за его нахмуренным взглядом. — Можно позвонить? Она пожала плечами. — Выйди. — От его прежнего игривого тона не осталось и следа. Лидия встала и плотно затворила за собой дверь кухни. Разговор был долгим и, как она поняла по доносившимся репликам, тяжелым. Лидия не находила себе места. Нервно курила, дважды прикладывалась к коньяку. Но коньяк не успокаивал, не расслаблял. Барский появился угрюмый и задумчивый. — Ну? Он мотнул головой. Молча взял пачку, выщелкнул сигарету. — Прорвемся. — Глубоко затянувшись, он подошел к окну. — В этой жизни не бывает безвыходных положений. — Мне трудно судить, ведь я не владею полной информацией. — И это хорошо. Ошибается тот, кто верит, что знание — великая сила. Незнание — вот та сила, которая движет энергичными людьми... — По-моему, это ложная теория... — А пословицу «Меньше знаешь — крепче спишь» слышала? — Я всегда сплю крепко. — Ой ли! Ну, тогда позволю себе некоторую вольность. Не знаю, но мне кажется, что тебе было бы неплохо кое-что узнать. — А надо ли? — Это надо не тебе. Это надо мне. Если со мной что-нибудь случится... — А если со мной? — Тогда это не будет иметь никакого значения. — Он стоял к Лидии спиной, и понять смысл его слов было невозможно. — Извини. Но если что-нибудь случится со мной, ты будешь единственным человеком, кто владеет всей информацией. Как распорядиться — решишь сама. Как совесть подскажет. Но думаю, что... — Промолчу? — Я сказал — как совесть подскажет... — Он обернулся. Такой тоски в его ярких и лучистых глазах она никогда не видела. — А теперь слушай. Наверное, ты и без меня понимаешь, что нынешнее роковое стечение обстоятельств создало непростую ситуацию. Деньги, которые нужны именно завтра, должны были решить одну весьма щепетильную проблему. Как бы тебе это объяснить... — Я понятливая. — Ну тем более... Короче, ты, наверное, знаешь, что такое приватизация. Она криво усмехнулась. — Вижу, что понятливая. Так вот. Приватизация бывает разная. Можно приватизировать киоск, можно магазин, а можно и крупный завод. И форма приватизации — извини, я объясняю примитивно, но так надо — тоже разная. Можно просто, а можно и через аукцион... — Последнее время все решается через аукционы... — В этом и проблема. Аукцион непредсказуем. На нем сталкивается множество интересов... И кому достанется объект, это еще вопрос. Но есть ход простой и понятный даже идиоту. — Деньги? — Скажем жестче — взятка. Большая упитанная взятка. Для большого упитанного кота-бюрократа. И тогда фирма или предприятие снимается с этого самого аукциона... — И миллион нужен для этого? — Именно. Одного скромного миллиончика достаточно, чтобы решить стратегическую задачу. Но сложность в том, что дорого яичко к светлому дню. То есть завтра. — Почему именно завтра?