— Это сложно. — Левченко поморщился. — Вы ведь знаете, мы с ним познакомились в лагере. Он человек бывалый, и так получилось, что он мне помогал, защищал... Можно сказать, мы были дружны. Срок дался мне тяжело, и я был благодарен, что он был рядом... Слово «рядом» все объяснило. Зеленый догадался первым. Его передернуло. — Потом мы расстались. Иногда он звонил, но ведь я часто в рейсах... В тот последний раз в машине он предлагал вступить с ним в дело. Говорил, что оно перспективное, прибыльное и почти безопасное. Что все просчитано до мелочей, даже есть прикрытие... Но я уже сказал вам, что лагерь дался мне очень тяжело, и попасть туда снова... — Левченко вздрогнул. — Короче, мы поругались, он был выпивши, очень агрессивен. Он... Он меня избил, отобрал документы, а сам остановил попутку и уехал... — А вы сделали ложное заявление? Левченко пожал плечами. — Видите ли, я не мог дать на него показания. В лагере меня приучили... — Вместе с деньгами он забрал документы? — Все становилось на свои места. Левченко кивнул. — А почему он обратился к вам? — Зеленый пытался докопаться до самой сути. — Я не думаю, что он обращался только ко мне... — К кому мог еще? — Я не знаю его знакомых. — А фамилия Зайцев вам ничего не говорит? — Сережа? — Левченко вскинулся. — Сергей Николаевич? — Да. — Он из Калуги. Сидел с нами за разбой. Но, кажется, он еще не вышел... — Левченко взволновался не на шутку. — А что они натворили? — И тем не менее, почему он решил предложил новое дело вам? — Я уже сказал, что мы были с ним близки. Извините, но, надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю... — Он потупился. Зеленый кивнул. Медведь проигнорировал. Отмечая пропуск, Зеленый все-таки пересилил отвращение и поинтересовался: — Простите, разрешите нескромный вопрос... Левченко поднял бровь. — Вы были директором картины. То есть работали в кино... — Да. — А сейчас — водитель? — Ну, милочек, ведь сейчас нет кино. А если и снимается фильм, там такая конкуренция... Я же имею судимость. И плюс ко всему я просто отстал. Мои прежние друзья разлетелись кто куда. Кто — на ПМЖ, кто умер, кто просто занялся другим делом. Когда в этой стране все было дефицитом, я умел многое. Я мог достать все... — Даже гробы? — насупился Медведь. — Все! Сейчас есть все, кроме одного — кино. Вы знаете, что могло быть причиной самоубийства администратора? — Что? — Кража его записной книжки. — Левченко покачал головой. — Одной лишь записной книжки. Там было все: от парикмахера до автосервиса! Все! Связи копились годами, десятилетиями... Потерять книжку значило потерять связи. Потом их надо было так же годами восстанавливать... А сейчас... Газета «Экстра-М» заменила талант администратора. До свидания! — Прощайте! 46 Лидия все слышала. Она понимала состояние Германа, понимала, что сейчас ему трудно воспринимать бытие, поскольку сознание пребывает в сумерках, понимала, что у него болит голова в прямом и переносном смысле, понимала, каких трудов ему стоит воспроизвести в памяти вчерашний вечер, если это вообще возможно. Как он мечется в поисках утраченной в спиртовых парах объективной реальности. Конечно, прошлый вечер нельзя судить одномерно. Во-первых, стресс на почве совершенных фатальных ошибок. Во-вторых, сами эти ошибки — стечение роковых и абсолютно нереальных обстоятельств... Как человек дела, Терехова на многое могла закрыть глаза. И на хамство и на пьяные откровения. Да, она женщина, гордая женщина, знающая себе цену, но сейчас — только дело. Все остальное по боку! Она закончила утренний туалет, с грустью — в очередной раз — отметив, что весна молодости давно прошла. Проходит и ее бабье лето. Все больше требуется усилий, чтобы быть в форме. Утренняя гимнастика и холодный душ бодрят ненадолго. После обеда силы уходят стремительно. Чем меньше времени остается до конца рабочего дня, тем больше усилий требуется, чтобы никто ничего не заметил... Сегодня привести себя в нормальное состояние особенно необходимо. Прошлый вечер не оправдал первоначальных надежд. То, что Герман показал себя полным идиотом, в общем-то не удивило Лидию. Да и не питала она насчет него особых иллюзий... Но все-таки есть на свете справедливость. Неприятности ресторанной встречи были компенсированы довольно быстро. Уже к ночи в квартиру Тереховой позвонили, и через порог шагнул человек, один вид которого мгновенно вытеснил из души Лидии раздражение и досаду... Евгений Иосифович Барский был видный мужчина. Принадлежность к категории мужчин Лидия Максимовна оценивала по многим параметрам. Отсутствие даже одного лишало двуногую особь права носить это звание. Первичные половые признаки, безусловно, важны, но они не были главными. Среди главных признаков Лидия числила ум, последовательность, способность не зацикливаться на мелочах и яркую индивидуальность. Индивидуальность Барского проявлялась практически во всем. В манере говорить, делать комплименты, строить отношения, дружить или ненавидеть, побеждать или держать удар после поражения. В делах Барский был упрям, бескомпромиссен и жесток. То, что прощалось в личных отношениях, в бизнесе не прощалось никогда, вне зависимости от того, мужчина партнер или женщина. Евгений Иосифович, как бульдозер, торил в делах главную просеку, предоставляя прочим собирать сучки и разбирать оставшиеся после него завалы. Он прокладывал дорогу к цели мощно и уверенно. Решившись однажды, он продумывал все до тонкостей и, не посвящая соратников в детали, приступал к реализации. Горе было тому, кто пытался противиться. В стае Барского действовал один закон — слабому помочь, ленивого загрызть. Воля вожака была превыше всего. Рожденный на юге России, Евгений Барский был ироничен от природы. Ирония его всегда была афористична и сродни выстрелу в затылок. Своих противников и маловеров он валил на убой. Резкий комментарий был, по существу, приговором, после которого следовали опала и неминуемая отставка. Собственно, Барскому принадлежала идея, в центре реализации которой находилась Терехова. Приходу Евгения Иосифовича Лидия безумно обрадовалась. И эту радость он прочитал в ее взгляде. — Мадам, по вашим глазам я вижу, что в стране покончено с энергетическим кризисом. Убавьте мощность, а то я ослепну. — Женечка, как я рада... — Значит, я угадал? — Барский широко улыбнулся. — Кто сказал, что не существует передачи мыслей на расстояние? — Я не мыслила увидеть тебя сегодня. Моя радость подсознательна. — Тем более! Мы достигли высшего совершенства в передаче чувств и желаний, как золотая рыбка и старый хрен из сказки. Как Аладдин и его верный джинн. Как джин и тоник, как виски и содовая. Терехова чмокнула его в щеку. — Проходи. Барский повесил плащ и, подхватив кейс, прошел в комнату. — Как всегда, мило и уютно, Господи, как я соскучился по уюту! Все дела, дела... Гостиницы, самолеты, поезда... Он рухнул в кресло и вытянул ноги. — Хорошо! На журнальном столике появились бутылка шампанского, виски, банки с содовой, черная и красная икра. — Цветов я не захватил... — извиняясь, произнес он. — Прости, но с ними я кажусь себе нелепым и лживым. Ага? — Ага! — кивнула, улыбнувшись, Терехова. Она знала, что цветов Барский не дарил никогда и никому. И всегда оправдывался и извинялся... — Можно я пришлю тебе пальму? Большую. В кадушке. — Барский развел руки. — Вот такую! Они живут долго... — Не надо, — она сделала шаг к нему... — Ну так что? — Барский уже одел рубашку и искал глазами галстук. Как ненавидела его Терехова за эту постоянную спешку, за неспособность хоть чуть-чуть расслабиться, отвлечься от забот и тревог, дать ей тот сладостный покой, который был так необходим после... Евгений переключался моментально. Еще секунду назад огненный и изобретательный до умопомрачения любовник, он вдруг становился сухим и бесстрастным, как телефонный автоответчик. Сама она лежала расслабленная и приятно утомленная. «Ну хоть пару минут...» — Подожди... — Она приоткрыла глаза. — Почему ты такой? — Какой? — Тебе что, было плохо? — Изумительно! — Он стушевался. — Прости меня, дурака. Все спешу, спешу...