Но больше я уже ничего не слышу. Свистящая скорость, взрывающийся при каждом повороте лыж сухой, жгучий снег и горячая лихорадка азарта овладевают мной. «Хорошо, Володька. Присядь пониже. Кренись влево. Еще, еще, еще. Выбрось вперед правую лыжу. Откинь палки назад. Поворот. Есть! Теперь притормаживай. Хорошо...» Сердце бьется тяжелыми, сильными ударами. Спуск позади. Я задираю голову и вижу там, на самой вершине, малюсенькую темную фигурку — это Юля. Она машет мне лыжной палкой. Зовет. А рядом — опять: — Молодец, дедушка. Вот не думала бы, что вы способны на такие подвиги. Оказывается, лыжи — ваша стихия!.. На подъеме гора всегда кажется круче, чем на спуске. Я пыхчу, отдуваюсь и еле ползу. Кажется, что горе не будет конца. Но вот уже можно различить полоски на Юлиных варежках, вот уже видны белые дочкины ресницы. Все! Вылез. — Ой ты, папка! Как здорово. А страшно было? — Немножко. — А почему она тебя дедушкой назвала? — Кто? — Ну та, на индюшку похожая. — А я и не расслышал, дочка. — Ты у нас молодец, папка. Даже никогда не думала! — Лыжи, Юленька,— моя стихия! Пошли. А то ты у меня совсем замерзнешь. Мы долго пересекаем лес. Начинает темнеть. Юля мужественно старается идти со мной в ногу. Кажется, мы перестарались и забрели слишком далеко. Но выбора нет — хочешь не хочешь, а до станции дотащиться надо. Где-то в синеющей дали зажигаются первые огоньки. Где-то на шоссе сигналит машина. Юля сопит, но не жалуется. Я стараюсь идти ровным неспешным шагом. Добрые мысли поселяются в голове. «Не надо сдаваться усталости. Разве ж можно измерять жизнь прошедшими годами? В милиции, конечно, паспорт под настроение не переправят, а для себя — каких же мне сорок, когда настроение такое, будто вчера выпустили из института! Женька теоретизирует по поводу активного отдыха, а все ведь совсем просто: не живи в одном ритме. Переключайся! И тогда кровь никогда ни за что не скиснет...» — Пап, а пап, скоро конец? У меня коленки прямо жутко как дрыгают. — Скоро, дочка. Минут десять еще. Выдержишь или взять на буксир? — Я сама дойду, только ты иди лучше рядом и рассказывай про что-нибудь. Интересное рассказывай. — Ладно. Пристроившись к Юле сбоку, я иду не сбавляя темпа и рассказываю ей о замечательном парне Витьке Трофимове. Это был удивительный человек. На Карельском фронте он уходил в тыл врага, обнаруживал себя и вызывал погоню. В надежде захватить языка финны не спешили открывать огонь, прирожденные лыжники, они гнались за Трофимовым по пятам, а он, как лиса, петлял и петлял до тех пор, пока не выводил преследователей на наши секреты. И тут уж языком оказывался не Витька, а его противники. — Он был герой, папа? — Конечно, герой, Юленька. — Нет, он был Герой Советского Союза? — Почему ты решила, дочка? — А разве так каждый сможет? — Он был обыкновенный герой. Под конец войны его наградили орденом Славы третьей степени. — Это тоже хорошо? — Еще бы!.. Так с разговорами мы незаметно добираемся до станции. На заснеженном перроне горланят какую-то бессмысленную песню два пьяных. Юля с опаской прижимается ко мне и шепотом спрашивает: — А почему они такие пьяные, папка? — Жить не умеют, не знают, на что силы тратят, вот и пьют. — Лыжи не их стихия? — Нет, дочка. В вагоне Юля немедленно засыпает, да и я, разморенный теплом, клюю потихонечку носом. Дома, скидывая с натруженных ног тяжелые ботинки, стаскивая просолившийся на спине лыжный свитер, думаю, как всегда при возвращении: «Хорошо жить на свете!» Даго, четыре зайца и одна лиса Даго — вислоухий темно-коричневый пес какой-то необыкновенной, кажется испанской, породы. Откуда Женька его выкопал,— понятия не имею. Знаю только, что эта операция была связана с длительными хлопотами и беспокойством. Когда же Даго водворился, наконец, в Женькином доме, разговоров об уме, нюхе, феноменальной памяти и охотничьей выучке собаки хватило месяца на три. Женька уверял, что с Даго можно охотиться... без ружья. — Главное его правильно на след поставить, а там — только поспевай! Зайца загонит запросто, лиса чихнуть не успеет -— готова. Возражать было бесполезно. Женька просто не слушал. Всем своим друзьям и приятелям он предлагал съездить поохотиться. — Походим-побродим, сам посмотришь, какой у меня зверь, сам оценишь, тогда и поговорим.... Меня Женька приглашал тоже не раз, но и всегда отнекивался. Какая может быть охота под Москвой? По всей вероятности, мне так бы и не пришлось отведать охотничьих радостей, если б в середине зимы мы не столкнулись с Евгением Петровичем неподалеку от площади Пушкина. — A-а, старик! — закричал, завидев меня, Женька.— Как жив, бродяга? Я сказал, что жив хорошо, признался, что рад его видеть, и, в свою очередь, поинтересовался, какие новости у моего друга. — Работаю, в выходные дни на охоте пропадаю. Даго делает просто чудеса. Вот в прошлое воскресенье мы были под Подольском... Случайно мой взгляд коснулся пухлого Женькиного портфеля. В уголок выглядывала непонятная пуховая кисточка. Кажется, Женька заметил мой взгляд — во всяком случае, он поспешно перебросил портфель в другую руку. — Понимаешь, Володька, Подольск, конечно, не тайга, но кое-какая живность там еще водится... — Постой, постой, Евгений Петрович, а что ты в портфеле прячешь? — Почему прячу? — А ну-ка покажи! — Что значит покажи? Ты ж, кажется, не в таможне работаешь? Но я слишком хорошо знаю своего друга. Не зря он заюлил, заморгал ресничками. — Давай, давай, расстегивай замочки. Демонстрируй! Женька неохотно повернул портфель к свету и откинул широкое кожаное ухо. Тесно прижавшись друг к другу, в портфеле лежали две белые куропатки. — Из гастронома? — Да, А что такого? — Ничего. Только теперь я начинаю понимать, как это можно охотиться без ружья... — Чего ты болтаешь? Никакой тут подделки нет. Даго у меня по птице отстает, вот я и покупаю в магазине битую и тренирую зверя, не выходя со двора. Ясно? Не могу же я, на самом деле, бросить работу и переселиться в лес. При чем тут улыбочки? — Так. — Нет, Володька, мне определенно не нравится, как ты хмыкаешь. Хочешь не хочешь, а на охоту я тебя вытяну. Сам посмотришь, какой Даго зверь. Человека и то всю жизнь учат, как же собаку не учить? Нормальное дело. Прощаемся мы дружелюбно, но я твердо знаю, что охотничьей вылазки мне теперь не избежать. Женька на своем настоит: вытянет. Непременно вытянет. А почему бы и не поехать, почему бы и на самом деле не посмотреть разок, что это такое охота? Словом, в очередную субботу я отправлюсь в район Серпухова. Женька должен быть уже на месте и встречать меня на станции.