— Ребята, спокойно,— говорит Аннушка и постукивает карандашом по столу,— разберемся. — Володя, твоя заявка? — спрашивает Аннушка и заглядывает в тетрадочный листок. Мне не совсем по душе этот разговор с «протоколом», но что делать: Аннушка экономист и составление смет, планов, бюджетных заявок— ее страсть. — Мне, собственно говоря, ничего такого на эту зиму не надо. Если только тренировочный костюм и свитер... — Запишем и просуммируем,— говорит Аннушка, но не успевает пустить в ход счеты: в коридоре взрывается звонок. Так отчаянно нажимает на кнопку только Женька. Заседание на время прерывается. Женька шумно вваливается в комнату и с порога требует маринованных грибов, а также собственного малинового варенья. И еще он требует подать ему на тарелочке ту самую веревку с контрольными узелками, которая была в свое время прислана по почте. Пока Аня ставит чайник, мы с Женькой производим замеры. До контрольного узелка обоим еще далековато, но... теперь уже не мне надо догонять Женьку, а ему тянуться за мной! Аннушка накрывает на стол. Все рассаживаются по своим местам, и заседание продолжается. Но теперь уже председательствует Евгений Петрович. Мельком глянув в Анину запись, Женька немедленно начинает комментировать: — Сережке бегаши? Так. Ясно. Учти только — на бегашах на Петровку не пускают, а девочки больше всего любят этот каток. Юле — красный свитер, штаны и сумку-рюкзак? Володьке —тренировочный костюм? В преферанс надо, конечно, упражняться в спортивной форме... А где же твоя заявка, Аннушка? — Не успела записать — ты явился. — Предположим. Женька крутит веревочку в руках, хмурится и вдруг говорит: — Мелко пашете, ребята! — Что-что? — не понимаю я. — А то! Вам надо купить четыре пары лыж, палки, ботинки и два рюкзака. Это в первую очередь. Хорошо еще завести палатку и спальные мешки, но это можно не сразу. А ну-ка, подсчитай, бухгалтер. Лыжи клади по десять рублей за пару, палки — по два с полтиной, ботинки... Аня складывает и умножает. Мы ждем. Итог получается солидный. Мы переглядываемся, но сказать ничего не успеваем. Атакует, как всегда, Евгений Петрович: — На машину копишь, а на здоровье, на отдых, понимаешь, потратиться боишься? Сразу в кусты? — Да я ж ничего не сказал еще. — А зачем говорить? У тебя на фасаде и так все написано! Растряси задний мост, Володька, ничего не случится! И вообще дурная это затея — автомобиль. Подумай только, что тебя ждет. Женька красочно живописует мытарства автовладельца. Сначала он говорит о неизбежных долгах, в которые я залезу, приобретая машину. Потом выдвигается проблема гаража. — Корове и той отдельное помещение нужно, а машине? У тебя же сердце кровью обольется, если автомобиль будет стоять на улице, ржаветь под дождем, погибать под снегом. А ремонт? А расходы на содержание? А запасные части? Увы, в его словах слишком много правды. И все-таки мне трудно отказаться от мечты. — А как же другие? Тысячи людей владеют машинами... — Володька, поверь мне, это — колоссальное недоразумение. И не зря теперь на автопрокат нажимают. Пройдет годик-другой, и взять машину на день, неделю или на весь отпуск будет так же просто, как сходить в баню. — Но то все-таки будет чужой автомобиль, а это свой, собственный! — Ты прогнил, старик, твое сознание поражено пережитками капитализма! Чужой — свой! Тоже мне собственник выискался! — Дядя Женя, а почему вы плохие слова говорите? — спрашивает Юля. — Потому, что твой папа действует мне на нервы. Я его учу, как правильно жить, а он сопротивляется и несет околесицу. Аннушка молча выпроваживает ребят в другую комнату и вполголоса налаживает дипломатические отношения между поссорившимися сторонами. Заседание возобновляется в более узком кругу. Нет, в этот вечер мечте о машине не выносится еще смертный приговор. Но расходы на зимний спортивный сезон утверждаются весьма внушительные. Довольный Женька — он всегда бывает доволен, когда ему удается протянуть свою «резолюцию»,— подробно разрисовывает нашу будущую жизнь. — Утречком вы отправляетесь куда-нибудь в Звенигород. Вещмешки у Володьки и Сережи, у тебя, Аннушка, маленький сверток с палаткой. Юлю можно в первый год не нагружать. Вы застегиваете крепления и не спеша идете по снегу. Кругом тихо. Кругом чистый кислород. Морозец слегка пощипывает вас за носики. А вы шагаете по полю, потом — лесом, пересекаете овраг и выходите к деревне. Тут можно устроить привальчик: парное молочко — местное, консервы — привозные... За зиму ребята окрепнут, Аннушка расцветет, а ты, Володька, изобретешь свежими мозгами такой прибор, что в премию «Волгу» получишь! — «Волга» — это же пережиток,— замечаю я, покосившись на своего друга. — Полученная в премию машина символизирует абсолютно иные критерии!—категорически заявляет Евгений Петрович и быстро перекладывает разговор на новый курс:—Полгода назад вы смеялись надо мной, ребята! В лес, к речке, на стадион — это несерьезно. А теперь стали заядлыми «бродягами». И, кажется, не жалеете. Может быть, теоретическая сторона активного отдыха вам и не совсем пока понятна, но практика, опыт показывают, в какое правильное дело я вас втравил. Молчите, дикобразы? — Молчим, — говорит Аннушка, — опыт — великая вещь! — То-то! Сейчас я вам объясню все научно... — Не надо,— прошу я Женьку,— и так все ясно. В лесу— хорошо, на речке — хорошо. Бродяжить —^ отлично. Не надо научных объяснений, Женечка. Все ясно. — Ну, как хотите. Не хотите просвещаться, наливайте чай и будем заканчивать заседание. Поздно уже. Лыжи—моя стихи! Прокладывать первую лыжню мне приходится вдвоем с Юлей. Сережка наелся снегу, схватил ангину и валяется в постели. Аннушка не хочет оставлять сына одного дома. Вот мы и отправляемся на открытие лыжного сезона половинным составом семьи. В начале дистанции все идет как нельзя лучше. Юля тщательно перебирает ногами, ей очень нравятся жесткие крепления — еще бы. Совсем, как у взрослой. По ровной, хорошо укатанной лыжне идти легко, и мы не замечаем ни времени, ни расстояния. Я с удовольствием посматриваю на дочку: щечки раскраснелись, из-под шапочки выбился мокрый хвостик темных волос, ресницы стали белыми и длинными-предлинны-ми. Никогда не думал, что у меня такая симпатичная дочка. Вот черт возьми! Пройдет еще каких-нибудь годика три-четыре, и такая девушка получится — смерть парням! Неожиданно снегурочка моя останавливается и показывает палкой куда-то в сторону от лыжни. — Пап, а пап! А там вон с горки катаются. Повернем туда? — Ты не устала, Юленька? — Нет! У меня только одна коленка немножко дрыгается, но это ничего — пройдет. Пойдем на горку? — Под твою ответственность, дочка. — Ладно! Под мою. Мы сворачиваем с блестящей, плотной лыжни и медленно бредем по пушистому снегу. Впереди крутой склон. С него то и дело скатываются разноцветные яркие фигурки, похожие издалека на лилипутиков. По мере того как мы приближаемся к горе, происходит странная трансформация: лилипуты вырастают в нормальных людей, а гора делается все круче и круче. Когда мы приближаемся, наконец, к месту старта, окончательно выясняется, что дистанция эта далеко не шуточная. На таком спуске есть о чем подумать! — Пап, а пап, мы сейчас поедем вниз?—спрашивает Юля. И я не улавливаю восторга в ее голосе. Надо решать. Педагогика и здравый смысл приходят в суровое столкновение. Отступать от поставленной цели — непедагогично, ломать новые лыжи — жалко. К тому же и страшновато. Переступаю с лыжи на лыжу. Лихорадочно ищу приемлемый компромисс. И вдруг слышу: — Скажите, дедушка, а лыжи вам не мешают? Тут пешочком спокойней. Оказывается, дедушка — это я. Ух ты, какая девица! Фигурка точеная. Глазищи — полтинники и ямочки на персиковых щеках... Какой-то бес шепчет во мне с усмешкой. «Ты же был когда-то слаломистом, Володька. Покажи ей «дедушку». — Постой здесь, Юленька,— говорю я каким-то не своим, придушенным голосом,— сейчас я проверю эту горку и вернусь. — Пап...