– И что это за «указанный период»? – Пять лет. Договор может пролонгироваться бессрочно вплоть до момента смерти воспитанника. – Странно… – Да, странно. Потому что Даша, казалось, меня не услышала. Она выглядела на удивление безмятежной создавалось впечатление, что у нее все на мази, и она уверена в том, что делает. Честно говоря, за Дашу я не слишком беспокоилась, ведь у нее всегда была голова на плечах – ну, я так считала, пока она не прискакала с этой бредовой идеей о продаже жилья, а вот Маша… – А что Маша? – Понимаете, об этом не принято говорить, но многие наши дети привыкли считать, что им все должны – государство, родители, воспитатели. И, разумеется, другие люди – соседи, работодатели… Обратной стороной инфантилизма воспитанников является то, что они слишком доверчивы и легко попадаются на самые простые уловки мошенников. Маша была именно такой. Чуть что, она заводила шарманку с музыкой «все меня бросили». Она не отличалась трудолюбием, любила погулять, часто сбегала из нашего дома, а через несколько дней либо возвращалась сама, либо ее приводили полицейские. В одну из таких отлучек она забеременела… – Сколько ей было? – Тринадцать. Антон тихонько присвистнул. – Как видите, у руководства был лишь один выход – аборт. – Как она это перенесла? – Как кошка – отряхнулась и побежала дальше. В прямом смысле. У нее с подросткового возраста были проблемы с алкоголем – сказывалась плохая наследственность, ведь оба ее родителя померли от пьянки… Начинала с пива, как водится, а потом и водочку полюбила, и бодягу всякую – что достать удавалось. И ведь ей нельзя было злоупотреблять алкоголем – только не с такими проблемами с сердцем! Я не считала Машу хорошей соседкой для Дарьи, но надеялась, что пример последней окажет на нее положительное влияние! Дашу, как принято говорить, ангел поцеловал в темечко, и я всегда считала, что уж у кого-кого, а у нее все сложится наилучшим образом! – Так вы не знаете, осуществила ли она свое намерение? – Мы не виделись несколько недель. Я звонила ей, но Даша говорила, что занята и не может приехать – хозяйка, дескать, сильно ее загружает, и нет времени даже поболтать… Если б я только знала! – Вы знаете адрес квартиры, в которой прописаны Ладогина и Субботина? – спросил Антон. – Я никогда там не бывала, но, думаю, если поискать… – Сделайте одолжение, поищите. Жирикова тяжело поднялась на ноги и пошла к выходу: ее движения были замедленными и неловкими, словно ей на плечи внезапно опустилась вся тяжесть мира. * * * Мономах сделал пару глубоких вдохов, после чего постучал в дверь кабинета Нелидовой. Он клял себя за то, что связался с начальницей – никогда нельзя завязывать подобных отношений на работе! С врачом или медсестрой из другого отделения – почему бы и нет, но только не с боссом! Беда в том, что в начале отношений Мономах понятия не имел, что Нелидова станет его начальницей, а вот она, напротив, была в курсе сего факта, однако предпочла не ставить в известность Мономаха. Видимо, где-то в глубине души она понимала, что в таком случае он не согласился бы на связь, которая могла подставить под удар их обоих. Но в особенности его. – Зачем тебе понадобилось лезть к чужому пациенту? – с порога набросилась на него Анна. – Какого черта ты вмешиваешься в процесс лечения? – В какой такой процесс? – удивился Мономах. – Я просто поболтал с пареньком… – Зачем? – Меня попросила Суламифь. – Неизвестный – не ее пациент, она просто делала ему операцию, как и ты. Лечащим врачом парня является Дуров, ясно? – Кристально. Так это он, что ли, тебе нажаловался? – Он был вынужден, потому что пациент впал в истерику после твоего визита! Он ничего не помнит, но ты пытался влезть ему в голову… – Увы, таких сверхспособностей у меня нет! – И слава богу! – А вот и не слава: ты же главврач… – И.О.! – Неважно! Неужели тебе все равно, что мальчишка лежит здесь совсем один, никому не нужный? – Мне не все равно, но кто виноват в том, что с ним случилось? Суламифь настаивает, что единственный человек, который может помочь, этот, как его… – Сержант Котов. – Точно, Котов! Он – единственный, кто может начать искать родственников больного. А Кац не желает допускать его к пациенту, считая, что Котов нарушит его хрупкую психику. Зато она с удовольствием допускает к нему тебя, человека, не имеющего отношения к органам следствия, и предлагает допросить потерявшего память парня! Я бы еще поняла, если бы ты был психиатром или, на худой конец, психологом, но ты… – Костолом? – Костоправ! Чем ты его довел до ручки? – Кого, Дурова? – Неизвестного! – Да ни о чем особенном я не спрашивал – только о том, помнит ли он аварию, или хотя бы как оказался там, где его обнаружили. – А он что? – Утверждает, что ничегошеньки не помнит. – И почему ты ему не веришь? – Ему не верит Суламифь, и мне этого достаточно! – Если он врет, давайте пригласим Котова? Он разберется! – Не думаю, что это хорошая мысль. – Почему же? – Да потому, что мне пришло в голову сказать пареньку, что у меня есть хороший знакомый, который может сделать о нем небольшой репортаж, и тогда его увидит весь Питер и область, включая тех, кто его знает. – И что? – И у него случилась та самая истерика, в которой ты меня обвиняешь. – То есть ты считаешь, что пациент боится именно того, что хочет сделать Котов? – Именно. На короткое время Нелидова задумалась. – В любом случае, решать не тебе и не мне. Так и быть, я дам Кац еще пару дней – вдруг у нее получится разговорить больного? Пусть с ним поговорит Ларин… – Психиатр? – Ну да. Уверена, он справится не хуже тебя или Суламифи! – Что ж, пусть так и будет. – И все? – А чего ты ждала – что я буду драться и отстаивать свое право единоличного общения с неизвестным? – пожал плечами Мономах. – Это все или я еще в чем-то провинился? – Не злись, я же руководитель учреждения и должна знать обо всем, что происходит! – Да я не злюсь. Так могу я идти, товарищ командир? – Погоди. – Нелидова приблизилась, и Мономах понял, что она переключилась с позиции «суровый, но справедливый начальник» в позицию «кроткая и нежная любовница». Как кухонный комбайн – хочешь, соковыжималкой буду, а хочешь – пароваркой! – Мы в последнее время почти не видимся, – проворковала она, теребя воротник его халата изящными пальчиками с французским маникюром. – Ну, тут же не моя вина: это у тебя то совещание, то семинар… – пробормотал Мономах. – Вчера я была свободна, а ты усвистал куда-то. – Дела были.