— Ничего сложного, Артём, дорогой, — ворковал Грибов, заливая патоку фраз в уши. — Один крепкий удар, а потом как по маслу пойдёт. Вы справитесь. Сил сопротивляться не было. — Я хочу согреться, — прошептал Грибов. Ноги подкосились, и он едва не упал. — И домой хочу, к любимому человеку… — Поедем. Обязательно поедем. Приблудная ведьма снова задрала лицо к небу и взвыла. Щеки у неё были исцарапаны, лоб разбит, под левым глазом багровел синяк. Укрытые снегом деревья подхватили её вой и разнесли глубоко по лесу. — Она же человек… — Грибов сделал ещё один нетвёрдый шаг. — …убьёт Надю и не поморщится. Дочь вашу заодно. Потом и вас. Грибов замахнулся. Сутулый с готовностью вдавил голову ведьмы в снег, обнажая шею с остро проступающими позвонками. — Бейте же, ну! — вскричал Крыгин. И Грибов ударил, насколько хватало сил. Бил как будто не он, а другой человек, тёмный и страшный, рванувшийся из глубин замерзающего тела и взявший над ним контроль. В один миг перед глазами встал образ улыбающейся, милой Нади. Она одобряла. Она бы и сама рада была отомстить приблудной ведьме за смерть мамы. Как же хорошо, что можно доверить Грибову. Как хорошо, что он решает такие вопросы! А потом ведьма закричала. Топор в некрепких руках скользнул по позвонкам, распорол кожу и впился в плечо. По снегу расплескалась чёрная от ночи кровь. — Твою мать, Артём! — взвизгнул Крыгин, рванулся, перехватил топорище, с хрустом выдернул лезвие из плеча и ударил хлёстко, умело поперёк шеи. Женский крик оборвался, и сразу стало невероятно тихо. Грибов стоял, вытаращившись на обмякшее под сутулым тело, распластанное по снегу. Всюду была кровь. Одна рука женщины слабо подрагивала, будто искала что-то, да всё никак не могла найти. Голова неестественно вывернулась, Грибов видел выпяченный белый глаз, распухшие губы, распоротый лоб. — Вот так делают настоящие мужики, — проворчал Крыгин, вытаскивая топор. Он замахнулся ещё раз, с силой опустил лезвие аккурат в треугольную дыру между позвонками, и потом в два или три удара полностью отделил голову от шеи. Силы оставили Грибова и он понял, что медленно оседает в снег. Ноги уже не чувствовались. Ветер забился в уши, в ноздри, лез в глаза. Как же хотелось снова увидеть образ Наденьки! Но вместо неё, любимой, он увидел перед собой окровавленное лицо Крыгина. — Я ничего не понимаю, — пробормотал Грибов. — Зачем всё это? — Вам и не нужно, я же говорил. Ваше дело маленькое. Служить и обожать. Как все делают. Как я делаю. Только любовь в этом мире важна, а остальное не важно. Слова таяли на морозном воздухе, превращаясь в бессмыслицу. Грибов увидел, как сутулый поднимает и перекидывает через плечо обезглавленное обнажённое тело. Хватает голову за волосы. Лицо сутулого тоже всё было в каплях крови. Взгляд — безумный. — Я не хочу, — выдавил Грибов. — Я не хочу быть такими, как вы. — Ты уже среди нас, — ответил Крыгин. Он брал жменями снег и счищал кровь с лезвия топора. — Ты такой же, как мы. Коктейль «Молотова», помнишь? Расплескал добро, не оставил ни капли. 3. Однажды Крыгин приехал домой на два часа раньше, чем обещал, и застал Оксану с любовником. Это случилось в девяносто девятом. Как раз перед миллениумом, который все вокруг праздновали, как сумасшедшие. В конец света верили многие, но лично для Крыгина конец света наступил в тот момент, когда он зашел в комнату и увидел чью-то голую задницу между Оксаниных раздвинутых ног. Парень навалился на его жену сверху и ритмично вдавливал её в кровать. Оксанины стоны смешивались со скрипом пружин, звонкими шлепками обнаженной вспотевшей кожи и хрипами. Крыгин простоял в дверях, разглядывая парня. Широкая спина, большие плечи, мускулы. Капельки пота стекают по позвоночнику к копчику. На правой лодыжке татуировка в форме змеи. Волосы короткие и чёрные. Крыгин не мог понять, кто он и откуда взялся в поселке. Красавцы в Шишково были на пересчет. Догадывался, чьи это проделки, но пока ещё не верил. В какой-то момент Оксана взвизгнула на изломе, вытянула напряженные ноги. Парень задвигался ритмичнее, усиливая шлепки. Ещё немного времени, и кто-то из них наверняка кончит. А, может, доберутся до финиша одновременно. У Крыгина несколько раз получалось так с Оксаной. Где-то он читал, что это высшая точка обоюдного удовольствия. Крыгин вышел в коридор, а оттуда в гостиную. Застыл перед картинной галерей, которая протянулась на свободной стене над камином. Двадцать две картины. Из них семнадцать нарисованы, а остальные — фотографии. Портреты. Женская линия Оксаниных родственников, с тысяча шестьсот девяносто первого года. Сорок четыре пары глаз, не отрываясь, смотрели на мужа своей родственницы. Молчаливо осуждали. Он чувствовал это осуждение. Чувствовал стыд из-за того, что не может перед ними оправдаться. Потом Крыгин подошел к продолговатому столу — дешевой поделке, купленной на рынке под Питером, но выглядевшему, впрочем, будто был королевских кровей, из настоящего дерева и с кривыми ножками. Нащупал пальцами столовые приборы. Они всегда лежали в одном и том же месте, дожидаясь хозяев к ужину. Выбрал продолговатый нож с зубчиками, для резки хлеба. Оксанина прихоть — резать хлеб отдельным ножом. Вернулся в комнату, подошел сзади к парню и всадил ему нож в шею, чуть ниже затылка. Парень все ещё двигался, когда лезвие проткнуло кожу и погрузилось в плоть. Кровь устремилась между лопаток вниз. Крыгин выдернул нож под углом, стараясь резать, словно пилой и всадил его снова, что есть силы. Нож ударился о что-то твердое, видимо о кость. Парень взвыл, начал оборачиваться. Следующий удар пришелся на ключицу. Крыгин свободной рукой взял парня за нижнюю челюсть, мимолетом отметив, что парень-то, сука, красив, а потом воткнул нож ему в глаз и провернул. Глаз лопнул, из него потекла по щеке желтоватая жидкость, вперемешку с кровью. Парень схватился руками за руку Крыгина, но в хватке уже не чувствовалось силы. Крыгин заскрипел зубами от натуги, вдавливая нож глубже и глубже, пока парень не обмяк, руки его не обвисли, он не сделался безвольным, словно набитая опилками кукла. Если бы можно было выпотрошить его, набить опилками и действительно поставить где-нибудь в углу, чтобы красовался накачанным торсом, «шашечками» на животе, будто трофейное животное… Впрочем… Крыгин взял парня подмышки и стащил с кровати, не обращая внимания на хлеставшую из ран кровь и на то, что руки стали красными и скользкими. Повернулся к Оксане. Она лежала, подобрав ноги и укрывшись одеялом до пояса. Крыгин в некотором еще не остывшем возбуждении отметил её крохотные груди с торчащими сосками, пульсирующую вену на куриной шее и набухший красный прыщик на подбородке. Прыщик тут же захотелось выдавить. В приступе злости, кровожадной эйфории, он отметил, что Оксана — некрасивая женщина. Никогда не была красивой. Но Крыгин любил её без ума, сам не зная почему. — Ну и что? — спросила Оксана. — Легче стало? Крыгин пожал плечами. Он пока и сам не понимал, что творилось в глубине души, какие чувства могли вырваться наружу. — Я не позволю, — произнес он негромко, — заниматься сексом с этими… ублюдками в моём доме. Трахайся где угодно, но только не здесь. — Трахайся! Слово-то какое. Трахаются, Антоша, собаки. А мы тут любовью занимались. Знаешь, что такое любовь? Конечно, он знал. Трепетное и горячее чувство. Оно имеет свойство сжигать сердца и разум людей ради шутки, а потом, вдоволь насмеявшись, уходить в поисках следующей жертвы. У любви был ощутимый привкус, навечно застывший на губах. — Оксан… Мысли медленно и тяжело ворочались в голове. В этот момент он понял, что будет дальше. Оксана убедит его, что была права. А он — нет. Чувство стыда разгорится в душе невероятным пламенем, и уже через час-другой тягомотного разговора Крыгин признает свою вину, покается и будет просить прощения на коленях, чувствуя острую боль от раздвоения личности. Потому что гнев и любовь не могут существовать вместе. — Я устала, — пробормотала она голосом, в котором чувствовалась театральная тоска. — Я нормальная молодая женщина, мне еще только тридцать пять. Это, понимаешь, расцвет! Я любви хочу, нормальной, плотской. Чтобы меня, как ты говоришь, трахали, мяли, переворачивали, опрокидывали. — А как же другая любовь? — А другая любовь, милый мой, с тобой. У каждой женщины должен быть тот, кто её боготворит. Судьба выбрала тебя. Ты ведь рад? Крыгин сглотнул: — Конечно… милая, — пробормотал он будто против воли. К этому всё и шло. — Ты, главное, не психуй, — посоветовала Оксана. — Вредно для здоровья. Тебе меня любить нужно ещё много лет. Она снова победила. Её спокойный и равнодушный тон оборвал что-то внутри Крыгина. Он ощутил, как из разверзшейся раны разливается по телу стыд. За убитого человека. За то, что давно не может вести себя, как нормальный мужик. — Труп не прячь. Обмой, уложи в бане. Я займусь. И вправду, чего хорошему крепкому парню пропадать. Помощник в доме будет для всякого разного, — распорядилась Оксана небрежно. — Я разберусь, — буркнул он и вышел из комнаты. В тот день у Крыгина случился конец света. Он вышел на улицу, пересек дорогу и сел на лавочку около дома Зои Эльдаровны. Долго там сидел, в надежде, что бабушка-ведьма выйдет, но она так и не вышла. Тогда Крыгин зашел сам. Встретил её в летней кухне. Она как раз растапливала печку под большим старым котлом. Крыгин рассказал обо всем, что произошло, чувствуя, как трясутся руки от напряжения. Руки, кстати, всё еще были в запекшейся крови. Но это не имело значения. В конце рассказа Крыгин пробормотал жалобно, чего не делал много-много лет: — Можешь помочь? Понимаю, много скверного мы с тобой сделали, но не могу я так больше. Нет сил. Выбраться надо. Хочешь, вдвоем выберемся? Хочешь?.. Зоя Эльдаровна, фамильная ведьма посёлка Шишково, молча смотрела в глаза Крыгину и сочувственно улыбалась. Она ничего не ответила. Глава четырнадцатая 1.