— Она у меня лучшая. Сгорает на работе, себя не бережёт. Всё ради деревни, ради здоровья её жителей. А ещё успевает учиться, дочь воспитывать, по хозяйству бегает. А я, сволочь такая, сбежал в город и забыл. — Самая большая ваша глупость — развод, — сказал Крыгин. — Самая… большая… моя… На губах остался кисловатый привкус. Хотелось слизнуть его, избавиться, а не выходило. Мысли затуманились окончательно. Грибов хотел что-то сказать, что-то вспомнить, но правильные слова застревали в горле, а вместо них вылетали другие, тоже правильные, но чужие, будто не его. — Надо вернуться. Дрова нарубить. По хозяйству помочь. Там два баллона из-под газа стоят, пустые. В летней кухне прибраться бы. Вытащить самогонный аппарат, разыскать все бабкины ловушки… — … иглы вытащить. Не нужны они больше, — бубнил Крыгин, всаживая слова Грибову в голову, как гвозди. —… собаку найти. Дворнягу. Из города, привезти… — И ещё забор соседский поправить, чтобы никто не перелезал… — Мало ли какая гадость появится, следить надо… — А за советом — через дорогу. Плохого не посоветуют… — Ежели что, всегда готов помочь мой товарищ. Он у меня давно, верный и способный к самопожертвованию. — Твой товарищ. — Наш товарищ! Грибов вытянулся на сиденье, задрав руки, повертел головой, разминаясь. Чувствительность вернулась, но сейчас он не мог с уверенностью сказать — а был ли вообще парализован. — Вот и славно. Вы, Артем, записывайте, а то забудете. Если позволите, я вам блокнотик из администрации подарю. У нас есть. Крыгин выудил из внутреннего кармана блокнотик в мягком переплёте, вложил Грибову в протянутую ладонь. Грибов почему-то сильно обрадовался подарку. Прижал его к груди. Мысли сделались весёлыми. Он уже не боялся за свою жизнь, а вид топора на костлявых коленях Антона Александровича вызывал уважение. Простые люди с топорами не ездят. — Куда мы, собственно? — спросил он. Беспокоил только привкус на губах. Грибов зажал уголок губы зубами, слегка прикусил, до крови. Что-то чёрное шевельнулось в мыслях, будто дурное воспоминание, и сразу растворилось. — Уже приехали, — ответил сутулый. — Как всегда, вовремя. Автомобиль начал притормаживать. Несколько раз его хорошенько тряхнуло, прежде чем заглох мотор. Ярко вспыхнули фары дальнего света, и Грибов разглядел деревья, укутанные в пляшущие хороводы снежинок. — Пойдёмте, Артём, — сказал Крыгин, открывая дверцу и впуская в салон холод, ветер и снег. — Надо завершить инициацию. Грибов вышел тоже. Ноги провалились по щиколотку в сугроб. Холод обжёг обнажённые участки тела. Они находились в лесу. Сзади тянулись две глубокие свежие колеи. Вокруг нависли деревья, завывал ветер — вот прям как в сказке! — а густой снегопад сужал видимость до двух-трех метров. Сразу же задрожала челюсть, зубы звонко клацнули друг о дружку. Ветер рванул под одежду, оцарапал щеки, швырнул в глаза колючую горсть. Грибов отчётливо понял, что если он проведёт здесь больше десяти минут, то точно околеет до смерти. В такой-то одежде. А значит, никакого ему больше второго шанса, не увидит любимую бывшую, не поможет в нелёгком деле… Крыгин взял его под локоть, силой потащил вперёд. Грибов трясся, но послушно передвигал ноги. — Мы ненадолго, — почти кричал Крыгин. — Не бойтесь, не замёрзнете. И не таких вытаскивали! Ветер рвал его слова на кусочки, разносил их по лесу. Куда-то исчез сутулый. Грибов не поднимал головы, но видел цепочку рыхлых следов, петляющую рядом. Становилось темнее, они удалялись от автомобиля. Через минуту или две Грибову показалось, что он оглох, потому что не было слышно ничего, кроме угрюмого дыхания леса. Ресницы замёрзли. Челюсть дрожала так сильно, что заболели мышцы. Пришла нелепая слабость, какая бывает, если очень долго быстро плыть в воде и потом внезапно остановиться. Захотелось лечь на снег, перевести дыхание, восстановиться. Вот здесь он сейчас и умрёт. Глупо было верить Крыгину. Завели в лес и оставили. Никто его не найдёт до весны, а то и вообще никогда. Словно учуяв его мысли, Крыгин остановился. — Встряхнитесь, попрыгайте, — велел он. — Мы пришли. Сейчас всё будет. И вот держите. Это вам. Он протягивал Грибову тот самый топор, держа его двумя руками за широкое лезвие. Грибов подпрыгнул несколько раз. От лютого мороза, конечно, не спасало. Деревья вокруг обступили неимоверно, темнота сгустилась ещё больше. Небо было чёрное, непроглядное. — Я не понимаю, что происходит, — с трудом выдавил он. Слова болезненно отдались внутри головы. — А вам и не надо понимать. Берите. Грибов принял из рук Антона Александровича топор. Тот был тяжёлый, добротный. Сразу видно, штучная работа. На лезвии налипли снежинки. Крыгин нежно стёр из кончиком пальца. На лице его блуждала задумчивая улыбка, будто глядя на топор, он вспоминал что-то невероятно прекрасное. Возможно, свою жену. Грибов решил, что, если выберется отсюда, сразу же отправится к Наде, прижмёт её к себе, ощутит запах её волос, кожи. Он даст понять, что любит её сильнее всего в жизни. И никогда, никогда не бросит. Из-за деревьев кто-то показался. Тени пришли в движение, а ветер взвыл с новой силой, как голодный пёс. Крыгин полуобернулся и помахал рукой. Силуэты метались, извивались, дёргались. В какой-то момент раздался пронзительный женский вопль — и Грибову удалось, наконец, разглядеть, кто идёт в их сторону. По снегу медленно брёл сутулый. Он был без плаща, а в брюках и красном свитере с высоким горлом. Правой рукой сутулый будто грёб, сметая со своего пути снежные вихри, а левую оттянул назад — он тащил за собой извивающееся женское тело, плотно обхватив обнажённую ногу чуть ниже щиколотки. Женщина кричала. Её длинные волосы развевались на ветру. Она пыталась выгнуться, вырваться, сбежать, но сутулый упорно шёл вперёд, будто не замечая отчаянных попыток пленницы. Грибов понял, что во рту у него пересохло. Болезненно пульсировала ранка в углу губы. Сутулый подошёл совсем близко, развернулся, сгрёб женщину в охапку и швырнул её к ногам Крыгина. Женщина упала на колени, взмахнув руками. Она была обнажена, и Грибов первым делом со смущением отменил, что у неё большие и чёрные соски, особенно контрастирующие с иссиня-белым телом. А потом он внезапно узнал эту женщину. Видел её раньше. В подвале. Обезумевшую и царапающуюся. Воображаемую. Ведь там не было никого. Показалось. Или, выходит, что нет? Женщина попыталась вскочить, но сутулый сзади ловко подсёк её под колено, заломил руки, уронил лицом в снег. Женщина захрипела от боли. К ней подошёл Грибов и присел на корточки. — Ну привет ещё раз, — он с лёгкостью перекрикивал ветер. — Быстро свиделись, да? 2. — Кто она такая? — слова вырвались облачком холодного пара. Женщина дёрнулась, взвыла пронзительно, на изломе. От такого животного воя хотелось бежать, сломя голову, куда подальше. — Это, Артём, приблудница, — сказал Крыгин, осторожно поглаживая женщину по волосам. — Чужая ведьма, значит. Приехала к нам в посёлок, разные страшные вещи стала делать. То коровам молоко испортит, то людскую любовь разрушит. А то порчу наведёт и людей покалечит. Да, Красавица? Верно всё говорю? Он сгрёб клок волос и с силой дёрнул голову женщины вверх. Женщина оскалилась, плюнула в лицо Крыгину окровавленной слюной и завыла снова, безумно вращая глазами. — Да вы не запоминайте. Не ваше это дело. Подойдите, разомнитесь. Грибов покорно подошёл. Топор оттягивал руки. Сутулый смотрел на Грибова с едкой ухмылкой, будто видел перед собой не человека, а насекомое. — Рубите с плеча, хорошенько, чтобы одним ударом перебить хребет. А дальше хорошо пойдёт, — сказал Крыгин негромко, хотя его хорошо было слышно даже сквозь шум ветра. Женщина рванулась вперёд, клацнула зубами, а до Грибова вдруг дошёл смысл только что услышанного. — В смысле — рубить? — спросил он. — Что рубить? Кого? — Её. Голову с плеч, как в сказке. Это, Артём, не женщина, а паразит. Приблудная ведьма хуже клопа. Страшные вещи учинить может. Думаете, Зоя Эльдаровна просто так её в подвале держала? Спрятала, околдовала, чтобы позже расправиться. — Расправиться? — Ага. Мы эту чертовку уже один раз отловили. Я должен был прийти, совершить дело, если позволите, но в город умчался по делам на всю ночь. А как вернулся — тут вашу тёщу и обнаружил. И Цыгана мёртвого заодно. Царствие им небесное… Всё из-за неё, понимаете? Порчу навела, околдовала, а Зоя Эльдаровна, тьфу-тьфу, не удержала. Грибов замотал головой, ничего не соображая. — Что же это?.. Вы на полном серьёзе сейчас? Человека убивать просто так, потому что вы считаете, что она — ведьма? — Приблуда, хуже таракана, — повторил Крыгин терпеливо. — Или вы её отпустить хотите? Чтобы она раны зализала, сил набралась и снова вернулась? Знаете, куда она пойдёт в следующий раз? К вашей бывшей жене, к любимой и дорогой Наденьке. Вы этого хотите? Слова обожгли не хуже ледяного ветра. Грибов понял, что ноги его уже почти онемели. Топор в руках трясся. — Надю убьёт, вывесит на пороге, а вас в ванну, как и любого очарованного помощника. Как вам перспективка? — Нельзя Надю, — сказал Грибов. Крыгин поднялся с колен, небрежно стряхивая снег. Подошёл, помог Грибову справиться с дрожью. Зубы клацали. Ещё несколько минут — и холод окончательно возьмёт верх.