– Оптимизация высшего образования… – Да. Она пошла не так. И всё пошло прахом. Количество бюджетных мест сократилось вдвое. Зато платных мест стало куда больше. Ни в одном ВУЗе Эдварда не приняли… В Государственном Институте Филологии почти… Но к концу приёма на место, которое так лелеял Эдик, посадили какого-то богатого увальня, который был сыном какого-то видного предпринимателя. Теперь этот увалень является председателем комитета по делам высшего образования, имеет докторскую степень. И все теперь думают, что заслуженно. На бюджете же учился… На лице школьного учителя была видна тоска. Он немного подождал, а затем выпил так много пива за глоток, что Борис испугался: не захлебнётся ли? Однако Прожанка стукнул кружкой об стол и утёр губы: – Мне было больно слышать о нём: куда бы он ни шёл – везде от ворот поворот. Осенью его забрали в армию. Отслужив, он попытался поступить ещё раз, но опять не попал: мест не прибавилось. Кое-где даже уменьшилось. Многие ВУЗы тогда вообще закрылись… И вместо них появились частные. Туда у Эдварда просто не было шансов попасть: слишком много денег требовали бизнесмены от образования. Он пытался работать: то в фаст-фуде, то курьером, то на почте, то ещё где-то. Но куда бы он ни попадал на работу, везде оказывались, что, чтобы накопить на образование, ему нужно по десять-двадцать лет работать. Я даже представить себе не могу, что он тогда чувствовал. Куда нос ни покажи – всюду дверью прищемят. А окружающие, между тем, отворачивались от него. Лиза Рыбкина какое-то время пыталась с ним контакты поддерживать, но вскоре даже забыла о нём. Нашла себе мужа на офисной работе. Видного менеджера. Многие одноклассники, уважавшие его, вскоре и вовсе стали относиться с презрением: у них жизнь сложилась лучше. Один из них на встрече сказал при мне фразу, которая едва не вызвала у меня рвоту: «За рынком следить надо было, никто тебе ничем не обязан». Сказал сын менеджера крупной американской нефтяной компании, зарплата которого исчисляется в долларах. Мне было тогда так противно… Борис разделяя это чувство. Такому наглецу, несмотря ни на какое воспитание, он бы немедленно прописал в хрюкало по первое число. И пусть он будет хоть сто раз сын менеджера в американской компании. В своё время Борис дрался с генеральскими сынками, смеявшимися над тем, что отец его ушёл в отставку в девяносто первом году в чине капитана ГБ. И плевать ему было, что это чревато последствиями. – Вскоре Эдик стал закрываться ото всех, – продолжил учитель – он претерпел боль неудач, не скатился в алкоголизм, как многие… Тем более, что его отец умер от осложнений, частично вызванных несдержанностью в алкоголе на мероприятиях, где его угощали бесплатно. Матери его алкоголь был противен. Да и в районе, где жил Эдвард, было много примеров того, до чего выпивка может довести человека. Словом, он не воспринимал водку, как вариант жизненного пути. Но что-то в нём сломалось… Он всё ещё демонстрировали острый ум, но стал презрительнее относиться к окружающим. Демонстрировал явный эгоизм. И что-то мне, как оказалось, верно подсказывало, что у него есть новая цель в жизни. И что он не остановится ни перед чем, чтобы достичь её. Однако я думал, что фраза «пойдёт по головам» будет носить лишь образный характер… А потом я узнал, кто ограбил «Подеброд-Банк». И убил семерых при этом. Мне даже сейчас трудно смириться с тем, что Эдик пустил свой ум, свой, не побоюсь этого слова, гений на такое злодейство… Поэтому, когда полгода назад я с ним встретился неподалёку от школы и когда он меня уважительно поприветствовал, я даже не знал, что и думать… Он быстро исчез за поворотом и я не знал, куда он пошёл. Поэтому я не мог никуда доложить. А следить за ним… Следить за ним я счёл низостью с моей стороны. – Я вас понимаю. Я бы тоже не стал на вашем месте. Прожанка вопросительно посмотрел на майора. – Меньше смотрите на погоны, пан учитель. Погон не говорит о человеке почти ничего, как и то, что человек преступник. Даже государственный. Какое-то время Прожанка и Борис молчали. Только учитель издавал звуки: выпивал из кружки. Наконец, майор прервал молчание: – Я так понимаю, сказать вам больше нечего, пан Прожанка… Да и пиво у вас кончилось. Поэтому не вижу оснований вас задерживать тут дальше. Учитель встал и уже было направился к выходу, как вдруг остановился, повернулся и нерешительно произнёс: – До свидания, пан Митин. Борис несколько удивился, что учитель запомнил его фамилию с телефонного разговора, но ответил: – До встречи, пан учитель. Только когда колокольчики над дверью вернулись вместе с дверью на прежнее место, издавая звон, Борис обнаружил, что так и не притронулся к пиву. Немного поразмыслив, он немного прихлебнул, после чего откинулся на спинку стула. Борис стал анализировать полученную информацию. Когда, через десять минут размышлений, он уже стал готовиться записывать результаты измышлений в блокнот, зазвонил телефон. Это был Вацик. – Да? – сказал майор, сняв трубку. – Юрчак, Боря! На колонну снабжения! На Трубаческой! Вот-вот уйдёт! Бегом туда! – Бегу! – сказал Борис, бросая трубку, – твою налево мать! Оставив на столе сто чернорусских рублей, он подбежал к официанту и сказал: – Сдачи не надо! После этого он выбежал из бара и, поправив ремень с кобурой, рванул к Трубаческой, откуда слышался приглушённый от расстояния, но от того не менее знакомый треск… Плата Лейтенант ГСБ Юрий Хворый торопливо двигался к дому. Одноэтажный дом этот был весьма стар, ещё советских времён, и внутри него было лишь несколько приватизированных квартир, некогда бывших коммунальными. Большего себе молодой летёха с семьёй позволить не мог. Впрочем, даже за эту, как сказал бы любой человек среднего достатка, халупу лейтенант опасался: приближалась война. Война гражданская. А это для сотрудника служб безопасности даже страшнее внешней угрозы: известно, как новые власти обычно чествуют тех, кто работал на предыдущие. Поэтому Юрий хотел бежать из города вместе с родными: сыном и женой. Мать тоже хотел забрать, но она отказалась, так как была уверена, что её никто не тронет. Странная уверенность, с учётом того, что рассказывают о приближающемся враге. Хотя, пропаганда не всегда бывает правдива. И уж Юрию ли, сотруднику служб, об этом не знать? Поэтому он, нехотя, согласился оставить мать дома, но бежать не передумал: сотрудникам спецслужб пощады не дадут точно. Красные были близко, но Юрий уже не очень беспокоился на этот счёт: скоро он с Машей и Сёмой уедет по подпольным билетам из Кировограда. Ради этого он пошёл на многое. Очень многое… Он обивал пороги начальства, просил об отпуске. Но не получилось: полковник сказал, что сотрудников и так не хватает и попытался успокоить: мол, успехи красных пока локальны, может у них ещё и не выйдет контрнаступления. Однако новости приходили всё тревожнее: американский контингент, спасший ситуацию в ноябре прошлого года, теперь оттеснён ближе к городу. Сейчас это просто удачный контрудар, но это пока, есть серьёзная опасность нового наступления противника. Поэтому-то все поезда и самолёты забиты служащими госаппарата, интеллигенцией и прочими видными людьми, всё же не могущими себе позволить личный самолёт. И Юрий не мог рассчитывать даже оказаться одним из последних уезжающих: места были раскуплены. Тогда Юрий бросился спрашивать знакомых: знают ли они надёжный и дешёвый способ уехать? Никто не знал. Кто-то и сам не знал, куда деваться, кто-то пытался обнадёжить: мол, всё нормально. А кто-то просто сказал, что нет сейчас таких. Но такой ответ Хворого не устроил. Жену и ребёнка нужно спасать. Но как? И в этот момент решение пришло. Уголовный авторитет Шилка, которого обычно зовут Шилом, предложил подпольные билеты, которые бандиты выкупали для своих заранее. Вот только плата оказалась высокой: предать своих, помогать Шилу, который прячет золото банкиров Подебродовых. То самое золото, которое ГСБ уже начала искать. Хворого предупредили, что придётся участвовать в мокрухе, если понадобится, что придётся сливать инфу, что придётся делать всё, чтобы золото найдено не было. Это была действительно высокая цена. Лишь через день Юрий решился её заплатить: раз государство отказалось позаботиться о нём и его семье, больше некому позаботиться. Только сам. И для этого Хворый не поскупился. Первым делом пришлось мочить двух следаков из военной прокуратуры. Они тоже искали золото и были близки. Теперь оба покоятся в тёмных подворотнях. Потом пришлось выкрасть улики из-под носа у коллег. Это было даже тяжелее: Юрий знал многих из них, неплохие парни. Мешать им не хотелось. Но семья… Но ребёнок… Трюк удался, но Хворому было от этого не сильно легче: предательство давило на совесть. Облегчало муки лишь то, что скоро всё это должно закончиться: золото скоро покинет город. Дальше были сливы, намеренная порча отпечатков. Но тяжелее всего было выполнить последнее задание: убить Яна Цыпку. Такой же летёха, только догадавшийся обо всём. Он вызвал Юрия поговорить, попробовать убедить признаться. Но Хворый знал, что Шило сочтёт подобное нарушением. А в гневе он будет страшен… И всё же было тяжело: с ним Юрий учился в академии, с ним обмывал первое, пусть и небольшое, жалование. Даже в дом к себе несколько раз пускал переночевать. Ян доверял Хворому, а Хворый мог доверять ему. И Юрий даже дрогнул сначала: может, не поздно всё остановить? Сдаться? Но потом вспомнил: обратной дороги уже нет. А потому дрожащие руки всё таки смогли направить пистолет в нужную точку. Теперь Цыпка лежит в могиле, а Хворый в ту ночь пил, как запойный алкаш: настолько ему было хреново… Теперь всё позади. И это всё висело на Хвором тяжким грузом. Лишь одно его утешало: теперь всё закончилось. Уже сегодня золото покинет Кировоград. Осталось только сказать жене собираться, получить на месте встречи билеты – и всё. Семья спасена. И это окупит всё, что было ради этого принесено в жертву… Быстрее бы уже всё случилось! Дом уже показался. Юрий ускорился. В две минуты он стоял уже прям перед дверью внутрь. И тут ему навстречу вышла старая соседка, подруга матери, Катерина Шкалка. Лицо её было встревоженным. – Стой, Юра! Не ходи туда! Там два бандита какие-то! К тебе зашли. Они с оружием! – Что!? Хворый посмотрел назад. Там стояла его машина, единственная в доме. А рядом, внезапно, ещё одна. Чёрный джип. Похожие были рядом с малиной Шила! Хворый нахмурился. Непрошенных гостей он знал чем угостить. Похоже, что они не в курсе, за что именно его пригласил работать Шило. Табельная Беретта немедленно оказалась в руке лейтенанта. С этой Береттой он уже два года практикует обычай: пятнадцать выстрелов и все в голову. С детства, когда отец, армейский офицер, дрессировал Юрия в тире, уже лейтенант ГСБ не промахнулся ещё ни разу. И теперь не собирался. – Нет! – соседка старалась говорить тише, не срываясь на крик – там стреляли, не надо! «Стреляли!?» – промелькнуло в голове Хворого. Точно надо спешить! Немедленно! Он прошмыгнул мимо соседки в дверь. В коридоре было тихо. Однако вскоре тишина была прервана: из-за открытой двери в квартиру Юрия слышался смех двух мужиков. Хозяин квартиры медленно, стараясь не скрипеть, подбирался к своей квартире. – Когда там этот баклан из ГСБ явится? – слышались оттуда – уже надоело его тут ждать. Чалимся в этой халупе, как на нарах! – Взялся шестерить – не жалуйся! – другой голос ответил первому – а то натурально на нарах окажешься. Юрий подобрался к щели между дверью и стеной. В неё было видно две бритых головы. Одна торчал из-за спинки кресла. Другая – моталась вместе с телом в кожанке из стороны в сторону. В руках у второго был пистолет. Времени на раздумья было мало: вдруг они что-то сделали с Машей? Или с Сёмой? Или с мамой? Хворый не стал долго ждать, подошёл к двери, решительно её открыл с пистолетом, направленным чуть правее. Взгляду хватило секунды, чтобы найти мушку и навести её на голову с пистолетом. Меткий выстрел окрасил полголовы в красный. Голова из-за кресла немедленно вскочила вместе с телом в трениках, но выстрел отбросил на пол и её, оставив красную дыру в виске. Оба были убиты наповал. Как всегда. Теперь Юрий мог войти в квартиру. Вокруг был беспорядок. На столе стояли бутылки с пивом. Шкафчик с книгами был перекошен, книги с него попадали. Горшок с цветком был разбит, осколки его вместе с землёй валялись на полу. На полу были отчётливо видны водные следы: вошедшие явно не озаботились вытереть ноги после снежной улицы. Однако самое страшное ждало Хворого в спальне, что была справа от входа. Там лежала она. Маша. Убитая. Вся в крови. Лежала она, опёршись спиной на колыбель, измазанную с этой стороны в крови. Юрий оторопел. Он не мог поверить глазам. Это должен быть какой-то кошмар. Такого наяву быть не может! Но кошмар и не думал заканчиваться. Заглянув в колыбель, Хворый немедленно закрыл ладонью глаза: он не мог смотреть на это кровавое месиво, ещё вчера бывшее его ребёнком. Сёмой… Лейтенант ГСБ Хворый, хладнокровный стрелок по головам, задрожал и чуть не упал на пол, едва успев схватиться за полку шкафа. В его глазах стало темно, он перестал видеть что-либо, кроме отпечатавшихся в воображении окровавленных трупов. И это зрелище было настолько невыносимо, что Юрий закрыл глаза. Но это не помогло. При закрытых глазах трупы начали оживать. И голос жены стал настойчиво задавать один вопрос: «Что же ты наделал, Юра?». Ответить можно было только одно: «Ничего хорошего». И от этого стало ещё страшнее… Страх перед смертью, перед красными, двигавший лейтенантом, исчез без следа. Всё. Всё, ради чего Юрий видел смысл жить, идти на жертвы, было мертво. Предательство, убийства, кражи, диверсии в следственном процессе – всё это утратило смысл. За что была раздавлена совесть, поругана офицерская честь? За что был убит Цыпка? Зачем было совершено столько преступлений? Ответа уже не было. Семья была мертва… И даже оправдаться за всё совершённое перед самим собой стало нечем… Огромная плата. Плата за ничто. За пустоту, что осталась в голове лейтенанта… – Как так могло случиться? – произнёс сдавленно Юрий. И тут из шкафа, что стоял напротив колыбели, кто-то постучал. Юрий открыл дверцу. Оттуда ему на шею бросилась… мама. – Юрочка! Что эти ироды сделали! Я слышала все их разговоры, я еле успела в шкаф залезть, пока они меня не заметили… Юрочка… – Тише, мама, они мертвы… Оба. Всё закончилось. Пойдём отсюда! – Они говорили о каком-то Шиле, Юра! Ты можешь сказать, что это значит? – Шилу!? «Так вот кто это придумал! Решил меня кинуть, подонок!?» – Юрий уводил маму из спальни, пока она не разглядела этих ужасов, но мыслью он был не дома. Он был на месте встречи, с пистолетом. Даже с двумя. Он узнал о том, что весь этот кошмар сотворил Шило лишь полминуты назад, но уже был готов размозжить тому голову. Мечтал об этом. Прямо представлял себе, как мозг этой скотины разлетится во все стороны, как Шило будет плавать в своей крови… Правая рука машинально сжалась, как будто в ней был пистолет, как будто цель была уже перед глазами. Но пока рядом была лишь мать. И её нужно было отправить в безопасное место. И только потом устроить такую кровавую баню, какой Кировоград ещё не знал. – Мама, уезжай в однокомнатную квартиру нашу. Её всё равно уже давно никто не снимает. Там ты будешь в безопасности. – А… А как же ты? – Я… Я не знаю, пока. И тут зазвонил телефон. Юрий достал его. Звонил Шило. Голос этого подонка казался Хворому противным, как никогда. – Алло? – Это Юра? – Да. Это я. – Ты дома? – Да… Дома. – Эм… Как там у тебя дела? Свободен сейчас? – Паршиво. Всех в квартире убили… Непонятно кто. На том конце послышался выдох. – Сочувствую. Но времени мало: красные, говорят, нажимают сильнее. Ты всё ещё в деле с билетами? Или как?