— Настоящий воин всегда выбирает путь, который ведет к смерти, — сказал вдруг Хитокири. — Но думать он должен о жизни, — твёрдо добавил полковник. — Иначе — не сможет победить, — взяв стопку, одним движением опрокинул её в рот. Занюхал хлебом, отщипнул корочку, бросил в рот… — Вы ещё молодые, — сказал он осипшим голосом. — Говно кипит… Поэтому думаете, что будете жить вечно. Но это только гонор, и ничего больше. Забудьте старые дела и живите дальше. — Невозможно жить, не исправив причинённое зло, — сказал Мирон. — Людские ошибки — это самое страшное зло, — возразил полковник. — И делая ставку на месть, вы можете сильно ошибиться. — Но не совершая ошибок — нельзя ничего узнать наверняка, — тихо сказал Мирон. — Да, — кивнул полковник. — Да только вот многия знания — многия печали. Мирон закрыл глаза. Очень хотелось выйти в Плюс, попытаться узнать, что там с Платоном. Но почему-то он был уверен, что у полковника данного устройства попросту нет, а собственные Плюсы замолчали после того, как Мелета сообщила, что её атакует Сонгоку… Открыв глаза и выпрямившись, он взял стопку с самогоном и сделал длинный глоток. Дыхание перехватило, в глазах потемнело, а в горле образовался огненный ком. Он закашлялся. Почувствовал удар по спине — несмотря на инвалидность, рука у старца Сергея была тяжелая. — Кто ж так самогонку пьёт? — спросил он участливо, подвигая к Мирону тарелочку с хлебом. — То ж тебе не пиво… Хлеб был пряным, с чуть горьковатой хрустящей корочкой. Его вкус смыл с языка остатки самогона, а вместе с ним — и всякие сомнения. — Я должен встретиться с Карамазовым, — сказал Мирон. Мысль об отце не давала покоя, но она и придавала решимости. — Ну… — вздохнул полковник, — Решил — так решил. Какудзипва хомбуно цукусанэба наримасэн. — Каждый должен исполнить свой долг, — перевел Хитокири. — Только перед тем, как пойти на такой шаг, скажи, что ты знаешь о войне за Сахалин? — Ну… — Мирон удивился такой смене темы. — То же, что и все… После того, как Ногликский концерн объединился с «Ниппон Ойл» началось взаимопроникновение культур, так как японский и русский менталитет оказались удивительно близки… — Ты цитируешь официальный релиз, — перебил полковник. — Никогда не интересовало, почему слияние культур названо «войной»? — Ну, типа: финансовые войны, — пожал плечами Мирон. — Такой эвфемизм. Ноглицкий и Ниппон сначала были конкурентами, а потом произошло слияние… — Ну да, конечно, — усмехнулся полковник. — И всё это просто так, для всеобщего удобства, обозвали «Войной за Сахалин». — На самом деле, мы проиграли, — тихо сказал Хитокири. — Нами двигала жадность. Опыт завоевания Маньчжурии нас ничему не научил… — Что? — Мирон даже не понял, о чём он говорит. — Японцы проиграли войну, — пояснил полковник. — Да, да не удивляйся… Была самая настоящая война, с войсками, боевыми крейсерами и пушками. Я — участник этой войны… А наша слобода — остатки русского гарнизона в Токио. — Этого не может быть, — Мирон говорил убежденно, на самом деле никакой уверенности не чувствуя. — С войнами покончено после Арабского кризиса. Произошло всеобщее разоружение, ядерные запасы уничтожены… — Тем не менее, это случилось, — отрезал полковник. — Вы, нынешнее поколение, привыкли думать, что знаете всё на свете. Что от вас невозможно скрыть никакую правду, что хакеры могут раскопать любые, даже совершенно секретные сведения и вывесить их на всеобщее обозрение. Лицо полковника побледнело. Рука, катавшая хлебный мякиш по клеенке, разжалась, бессильно упала на колено. — На самом деле, вы просто не представляете, в каком мире живёте, — сказал он немного тише. — Вы думаете, что он принадлежит вам, но поверь мне, старику: это совсем не так. Мирон хотел возразить. Хотел доказать, что он знает о мире абсолютно всё, что в век глобализации ПРОСТО НЕВОЗМОЖНО чего-то не знать. Что такие люди, как Платон — которые любят всё разбирать по косточкам, бесконечно анализировать, — что они ни за что такого бы не пропустили. Но перед ним в инвалидном кресле сидел полковник, участник самой настоящей войны, случившейся не так уж давно. Живое доказательство того, что мир Мирона и Платона — отчасти выдуманный мир. Созданный ими самими. — Есть люди, которые кроят и перекраивают его по своему желанию, ни у кого ничего не спрашивая, — сказал полковник, окончательно овладев собой. Его рука, будто самостоятельно, без команды, потянулась к графинчику с самогоном, но остановилась на пол-пути. — И один из таких людей — Такеши Карамазов. Война длилась три дня, — продолжил полковник. — Когда японцы поняли, что не смогут удержать захваченные острова — Курильский архипелаг и часть Сахалина — они решили договориться. В те времена чёрным золотом считали нефть, и Ниппон Ойл, занимавшая лидирующую позицию по добыче в Японском море, была вынуждена уступить, как ты и сказал, Ногликскому концерну. Это не было слиянием. Наглое, хищное поглощение — нападение японцев на Курилы послужило отличным поводом. Россия ввела войска, многих тогдашних руководителей дзайбацу посадили, как военных преступников. И на этой волне всплыл Такеши Карамазов. Русский по отцу, японец по матери, он и предложил идею слияния. Объединение двух народов, великую гуманистическую доктрину, призванную скрыть варварское поведение обеих сторон. Выгоды были очевидны, и тогдашние политики с радостью ухватились за идею Карамазова. — Тогда-то и возникла сказочка о слиянии корпораций и всеобщем братании, — кивнул Мирон. — Я понял. Но причём здесь якудза? — Якудза, сынок, всегда причём, — криво, одной половиной рта, усмехнулся полковник. — Кто-то же должен финансировать идеи молодого амбициозного политика. А так как якудза всегда считали себя потомками самураев — даймё, правивших Японией до Реставрации, они-то и управляли страной на самом деле. — Карамазов — член Кокурюкай, Общества Чёрного Дракона, — тихо добавил Хитокири. — Которое до сих пор не отказалось от идеи империализма и японского господства на азиатских территориях, — кивнул полковник. — То есть, великая гуманистическая доктрина — на самом деле синекура, прикрытие, — кивнул Мирон. — Просто знай это на всякий случай, — сказал полковник. — Когда встретишься с Карамазовым. — А вы? — вдруг спросил Мирон, глядя на старца. — Почему вы не уехали домой, когда всё закончилось? — Потому что «бывших» полковников не бывает, — пожал плечами тот. — Кто-то же должен за всем этим цирком приглядывать. Мирон посмотрел на Хитокири. — И ты нормально к этому относишься? — спросил он. — Ото-сан — благородный человек. Он никогда не сделает того, что навредило бы Японии. Или России. — Так и живём… — невпопад вздохнул полковник. И добавил, будто переключившись: — А теперь поговорим о Платоне. — О Платоне? — удивился Мирон. — Карамазову наверняка нужен он. Точнее, его открытие. Новая технология. Такеши стар — старше меня; Думаешь, он не ухватится за идею переселить своё сознание в Плюс? Стать вечным? — И вечно дергать за ниточки мир, и людей, его населяющих… — Мирон содрогнулся. — Но я ничего об этом не знаю. Платон никогда не делился своими замыслами. Он вообще держал всё в голове. Так что, даже если они будут меня пытать… — Зачем пытать? — пожал плечами полковник. — Они могут просто выйти с ним на связь и пригрозить, что убьют тебя. Например. — Вряд ли это подействует, — засмеялся Мирон. — Вы же сами говорили: мы — поколение, которое не боится смерти. То, как легко Платон сам перешагнул этот порог… Думаю, он в неё не верит. В смерть. Перед глазами вновь мелькнули огромные, глубокие, как туннель в пустоту, глаза Мелеты. Перед тем, как она выпрыгнула из окна, сжимая в объятиях клона Хидео. — В любом случае, Такеши придумает, как обойти нежелание твоего брата сотрудничать, — сказал полковник. — Да как вы не понимаете? Платон — больше не мой брат. Он вообще больше не человек! И раньше-то человеческие реакции и чувства его только обескураживали. Сейчас — если он вообще успел перебраться в Плюс — они его вообще не волнуют. Для него больше не осталось таких понятий, как любовь, дружба… Страх. Я вообще не знаю, как теперь с ним общаться. Мирон так разволновался, что почувствовал, как дрожит голос. Постарался успокоиться. Он действительно не успел подумать, что именно грядёт человечеству в виде его интеллектуального, но практически лишенного сострадания братца… Где-то под сердцем вдруг сделалось холодно и пусто. Что он выпустил в Сеть своими руками? Да нет. Он просто устал. Нервы на пределе. Слишком много кортизола… Он вспомнил, как еще пару недель назад весьма успешно справлялся с таким состоянием с помощью чудесных восьмиугольников дексамина. Да, сейчас бы не помешало закинуться одним… А лучше — парочкой. Не может Платон стать доктором Зло. Он — не такой. Да и хлопотно это: управлять целым человечеством… — Зачем он это сделал? — вдруг спросил Хитокири, выдергивая Мирона из пучины самокопания. — Что? — Зачем он оставил своё тело? Мирон немного помолчал. Платон, когда он сам задал это вопрос, не ответил. Отбрехался байкой о призраках. Сейчас, в этой домашней обстановке, призраки, населившие Плюс, казались именно вымыслом. Детской страшилкой. — Помнишь Сонгоку? — спросил он.