Глава 10 2.10 Нарушить правила — Как вы сюда попали? — спросил Мирон. А себя поймал на мысли, что не очень-то и удивлён. Он всё время ждал чего-то подобного. Понимал, что просто так в покое его не оставят. — Я маленький человек, господин Орровски, — вздохнул всем своим грузным телом Усикава. — Незаметный. Могу ходить там-сям, и никто меня не видит. Даже собственные жена и дети предпочитают не замечать. Кто-то счёл бы такое отношение к себе обидным, оскорбительным. Но только не я. Я превратил его в оружие. Так сказать, в инструмент ремесла. — Я знаю, кто вы такой, — кивнул Мирон. — Ищейка. За деньги копаетесь в грязном белье. — То, как вы это сказали… — поджал губы Усикава. — Я мог бы и обидеться. Если б не был начисто лишен этого чувства. Защитный рефлекс, можно сказать. Как хотите, так и называйте, от меня не убудет. Впрочем, сам я предпочитаю зваться сыщиком. Это, так сказать, больше соответствует профессии. Он со вкусом посасывал сигарету, выпускал дым, кресло под его весом покачивалось и негромко поскрипывало. Клубы дыма вылетали с веранды, стелились над землей, в прохладном вечернем воздухе они казались прядями белого тумана. — Чего вы хотите? — спросил Мирон, подспудно ожидая еще одной пространной тирады. — Я хочу, чтобы всё устроилось в лучшем виде. И это случится лишь в том случае, если я хорошо выполню свою работу, — Усикава замолчал. Вытащил изо рта окурок, придирчиво осмотрел тлеющий кончик, затем потушил его о подошву башмака — для этого ему пришлось, кряхтя и багровея от натуги, наклониться и неловко приподнять слоноподобную ногу, — и положил окурок в карман плаща. Усикава вёл себя так, будто и не он появился незваным на чужой веранде. Пыхтел, почёсывался, вытирал грязным платком нос в синих прожилках, чмокал и то и дело пересчитывал оставшиеся в пачке сигареты. Он никуда не торопился. — Так в чём заключается ваша работа? — не выдержал Мирон. — Я должен вас предупредить, господин Орровски, — с готовностью, будто только этого и ждал, ответил детектив. — О чём? — Мирону уже надоела эта игра. Он замёрз. По голым ступням в домашних тапках тянуло сквозняком. — С вами хочет встретиться один человек. Большой человек. Куромаку. Он хочет предложить вам… — Помниться, вы говорили, что Карамазов с таким человеком, как вы, и срать-то на одном гектаре не сядет, — перебил Мирон. Тут же пожалел, что не смог воздержаться от грубости, но этот нелепый квадратный человек действительно вызывал желание вести себя грубо. Пробуждал инстинктивную потребность оказаться от него как можно дальше… — Времена меняются, — пожал прямыми, как по линейке плечами, Усикава. — И мы меняемся вместе с ними. Вчера я был незаметным муравьём, которого ойябун Карамазов-сан мог раздавить походя, даже не заметив, но сегодня… Сегодня Усикава незаменим. Потому что может то, что больше ни у кого не получается. Уникальный талант. Такой же, как у вас, господин Орровски. — И какой у меня талант? — Со временем, господин Орровски, вы сами поймёте. Надеюсь, еще не будет слишком поздно… — Так о чём вы хотели меня предупредить? — Ах да, совсем запамятовал… — притворно смутился Усикава. Начал было тереть лоб, затем почесал лысину, начал рыться во внутреннем кармане плаща… Мирон медленно сатанел. В любой момент на веранду могли выйти Хитокири или жена старца Сергея, на редкость красивая тётка по имени Пелагея. Мог выехать и сам полковник — его кресло передвигалось совершенно бесшумно… — Не выходите перед рассветом на улицу, господин Орровски. — Почему? — Не важно. Просто оставайтесь дома, где вас могут защитить друзья. Это всё, о чём я прошу. — Но… — Больше я сказать не могу, — поднял руки Усикава. Кожа на больших плоских ладонях была сплошь в порезах и ссадинах, будто он недавно продирался через колючий кустарник или бурьян. — Просто останьтесь дома и ни о чём не беспокойтесь. Тяжелая дверь, что вела в дом, наконец-то начала открываться. Мирон обернулся посмотреть, кто там — за ним пришел Хитокири — а когда повернулся назад, кресло было пустым. Оно тихонько покачивалось, а в воздухе висел запах пота и дешевого табака. — Очень непростой человек этот Усикава… — задумчиво произнёс полковник, набивая трубку. На столе, кроме кваса, чёрного хлеба и графинчика с самогоном, ничего не осталось. В комнате было тихо. Вязаные половики на полу, ходики на беленой стенке, толстый полосатый кот, спящий на печке… В углу, за вышитой занавеской — икона. Там же горела тонкая свечка и на специальной полочке стоял гранёный стакан, накрытый кусочком хлеба. Глядя на всё это, было трудно поверить, что вокруг — Токио, один из самых урбанизированных городов мира, а не российская глубинка где-нибудь под Смоленском. — Он назвал Карамазова ойябуном, — сообщил Мирон. — Я и говорю, очень необычный человек… — кивнул старец Серёга. — Так зачем он приходил? — Не знаю, — пожал плечами Мирон. — Нёс какой-то бред о том, что я должен что-то понять, а потом заклинал не выходить из дома перед рассветом. — Вот как… — полковник задумчиво снял хрустальную пробку с графинчика, налил три стопки, пододвинул Мирону и Хитокири… — Это предупреждение, — тихонько вставил японец. — Согласен, — кивнул полковник. — Я поговорю с ребятами. Скажу, пусть будут повнимательнее. — Неспроста Усикава, оба раза, что я его видел, упоминал Карамазова, — сказал Мирон. — Упоминал как бы случайно, просто к слову. Но зачем он так поступал на самом деле? — Ты знаешь, кого в Японии зовут ойябунами? — вдруг спросил полковник, глядя на стопку с самогоном. — Ну… боссов якудза. — Стало быть… — Карамазов и есть босс якудза, — кивнул Мирон. — Усикава еще назвал его Куромаку. — Всё правильно, — кивнул Хитокири. — Куромаку — дословно — «тот, кто стоит за занавесом». — Это из театра Кабуки, — усмехнулся полковник. — Соответствует нашему «серый кардинал». — Значит, Усикава с самого начала намекал на то… — Он вовсе не намекал, — засмеялся старец Серёга. — По японским понятиям, он говорил предельно откровенно. Он предостерегал тебя, Мирон. Тем самым давая понять, что он — на твоей стороне. Так что прислушайся к его словам. — К каким? Не выходить на улицу? — И к этому тоже. Мирон вздохнул. — Знаете, я устал прятаться, — сказал он. — Убегать, скрываться… Так можно всю жизнь бегать-бегать, да никуда не прибежать. Я хочу встретиться с этим Карамазовым. — Зачем? — по тону полковника было непонятно, отговаривает он, или ему просто интересно. — Так, личные счёты… — смутился Мирон. — Платон говорил, он как-то замешан в смерти нашего отца… Полковник посмотрел на Мирона как-то странно, будто собирался что-то сказать. Но промолчал. — И что ты собираешься делать? Убьёшь его? — спросил Хитокири. — Не знаю, — мотнул головой Мирон. — Для начала — хорошо бы просто во всём разобраться. — Я тебя понимаю, сынок, — вдруг полковник. — Сейчас ты на распутье… — Да нет никакого распутья, — психанул Мирон. — В Москве меня объявили в розыск. Наверное, и местные полицейские уже успели получить ориентировку… Якудза я тоже успел насолить. Если за мной охотится еще и Карамазов — остаётся развернуться на сто восемьдесят градусов и дать всем люлей.