Калитка отворилась, босоногий и конопатый мальчишка в кепке поманил их внутрь. На крыльце, точнее, на просторной веранде, в кресле на колёсах сидел старец и читал газету. На старце было тёмное, с белыми иероглифами кимоно, но ноги скрывались под клетчатым вязаным пледом. Когда они подошли, старец аккуратно сложил газету и улыбнулся. — Здравствуйте, Сергей-сан, — поклонился по-японски Хитокири. — И тебе не хворать, Ватанабэ. Проходи, гостем будешь. Старец изучающе посмотрел на Мирона. — Здравствуйте, — неловко поклонился Мирон. Полсекунды подумал, шагнул вперед и протянул руку. Ладонь у старика была сухой, очень тонкой и очень твёрдой, тыльная сторона испещрена старческими пятнами. Но руку Мирона он пожал твёрдо, без всякой дрожи или слабости. — Мирон. — А меня можешь звать Сергеем, — сказал старик. — Прости, что не встаю. Старая бандитская пуля… — Вы — бывший военный, — вырвалось у Мирона. — Да ну? — глаза старца смотрели испытывающе. В них мелькали искорки интереса. — То, как вы сидите. Ваша выправка: долго носили мундир. И это, — он кивнул на кресло. — Про пулю — это шутка. Пулевые ранения, даже позвоночника, можно вылечить в любом автохирурге. У вас церебральный паралич. А его можно получить на военной службе. Вы попали под удар циклотронной пушки. — Может, и звание угадаешь? — с иронией спросил старец. Но было видно, что он впечатлён. — Думаю, полковник. Для майора вы староваты, а будь вы генералом — сидели бы в другом кресле и в совсем другой стране… Мирон покосился на Хитокири, но тот только улыбнулся. Старец кивнул благосклонно. Чем-то он Мирону понравился. Кресло старика, хотя и старинное, было оборудовано электрическим приводом. — Это настоящая газета из бумаги? — спросил Мирон, чтобы сгладить неловкость. Всегда думал, что таких чудиков, как Платон — которые любят читать напечатанный текст — больше нет. — Наши, слободские выпускают, — кивнул полковник. — Для таких идиотов, как я… — Что вы, ото-сан, вы вовсе не идиот, — ядовито заметил Хитокири. — Просто старый трухлявый пень, который упорно не хочет принимать новый мир. — А нахрена он мне сдался, этот ваш новый мир? — осклабился старик. — Что, в нём лучше жить стало? Люди, что ль счастливее? Ни разу. Такое же говно, как и сто лет назад… Значит, и старая бумажная газета ничем не хуже этой вашей смарт-бумаги, которой и жопу-то подтереть нельзя. А Мирон подумал о том, что один экземпляр такой газеты, сделанной людьми, начиная с тонких, чуть сероватых листов до неровного мелкого наборного шрифта, стоит больше, чем навороченный смарт-планшет. — Что, набегались, ребятки? — участливо спросил старик. — Тогда давайте в баньку, а старушка моя пока на стол соберет. Хитокири повёл Мирона за дом, по узкой, выложенной утёсником тропинке. За домом был огород — по ранневесеннему времени чёрный, свежевскопанный. Лишь кое-где из земли топорщились зеленые ростки и бугрились накрытые наноплёнкой парники. Рядом с огородом, на расчищенном от сорняков пятачке, раскинулся сад камней. Ровные волны песка оббегали мшистые валуны, вокруг вилась тропинка, в конце которой притаился пруд с горбатым мостиком и бамбуком по краям. Японец чувствовал себя здесь как дома — явно бывал не раз. У крошечной кумирни, которая притулилась рядом с садом камней, он зажег ароматную палочку, бросил несколько выуженных из кармана крошек пучеглазым карпам в пруду и пошёл дальше, к небольшому домику, над крышей которого вился дымок… В бане Мирон мылся в первый раз. Даже у бабушки в Калининграде была современная ванная комната с ионным душем. Но ему понравилось. Горячий пар вытопил из тела усталость, смыл пот и кровь, и въедливый рыбный запах, смешанный с острым пороховым душком, шедшим от волос, освободил голову от мыслей, а душу — от тяжелого камня неизвестности. Будь что будет, — решил он, лёжа под хлёсткими ударами березового веника. Тело Хитокири было сплошь, от шеи до колен, покрыто драконами. Под татуировками угадывались старые шрамы, которые он почему-то не удалил. — Старик назвал тебя Ватанабэ, — сказал Мирон. — Это родовое имя. Ватанабэ Хитокири. Так звали моего отца. — И давно вы знакомы? — У сэнсэя с Сергей-саном много общего. Они друзья. А еще он очень сильно мне помог… — Ну… Заходите, — пригласил полковник, кода они с Хитокири вышли из бани — чистые, отдохнувшие и лёгкие, как пёрышки. — Перекусим, чем Бог послал. Устроившись в своём кресле во главе стола, старик широко перекрестился, прошептал молитву, и только затем взялся за вилку и нож. Орудовал он ими, впрочем, как настоящий аристократ. Аккуратно, не без изящества, с лёгким оттенком иронии. Но прежде, чем приступить к еде, Мирон всё же решил уточнить. — Вы уверены, что у вас не будет из-за меня неприятностей? Из глиняного чайника, в котором, как он думал, был чай, старик плеснул самогону — похожего на тот, которым угощал Мирона профессор. — Мои неприятности — не твоя забота, — беззлобно заметил полковник. — Так что ешь, пей, спи — никто тебя здесь не тронет. — Не тронет, или не найдёт? — Мы скрывать ничего не намерены, — пожал плечами хозяин дома. — Так что кому надо — уже знают. Но это не имеет значения, поверь. Блины с паюсной икрой, судок со сметаной, рядом — маринованные кальмары в соевом соусе; дальше — вареники, пирожки с картошкой и капустой, кусочки жареной курицы в остром и пряном имбирном соусе… Из напитков, на выбор: квас, зеленый чай, самогон и какая-то фиолетовая настойка, в которой плавал осьминог. — Мои противники хорошо вооружены, — сделал еще одну попытку Мирон. — Жалко будет, если они разнесут всю эту… — он повёл глазами вокруг — Благодать. — Сюда они не сунутся, — отмахнулся полковник. — Даже если я украду самого императора, япошки будут вежливо ждать, пока он не выйдет к ним самостоятельно. — Тем не менее, спасибо, что приютили. Мне давно не было так хорошо и спокойно. — Всегда пожалуйста, — прищурился старик. — Вот только, кто кого должен благодарить — ещё вопрос. — В смысле? — взяв блин с икрой, Мирон отправил его в рот. И закрыв глаза, замычал. Такое удовольствие от еды ему приходилось испытывать очень, очень редко. — Ты и твой брат совершили технологическую революцию, — тихо сказал полковник. — Вдвоём. Просто перевернули мир с головы на ноги. И ты еще за что-то благодаришь меня? Мирон перестал жевать. То, как старик говорил… Тон его голоса изменился, в нём пропали «блатные» аккорды, зато прибавилось интеллигентной четкости и ясности. Так говорил отец… — Ну сам подумай, Мирон, — продолжил он. — Первый человек, перешедший в квантовое состояние. Это большой шаг для человечества. Сравнимый с тем, который совершил Юрий Гагарин. Поспешно проглотив всё, что было во рту, Мирон хлебнул крепкого душистого квасу, и сделал глубокий вдох. — Знаете, у меня еще не было возможности об этом подумать, — сказал он. — Я всё время от кого-то бежал, в кого-то стрелял и от кого-то защищался. Я просто не могу… — в горле застрял комок. Скомкав вышитую петухами салфетку, он поднялся и вышел из-за стола. Извинился. Толкнул дверь на улицу. Хотелось глотнуть свежего воздуху. Побыть немножко, хоть несколько минут, в одиночестве. Подумать о Платоне. Его накрыло. Впервые с тех пор, как он узнал, что Платон сделал, он осознал, что остался один. Брата-близнеца, незримо присутствующего в его жизни с самого первого дня, больше нет рядом. Никогда он не посмотрит в его спокойные, всезнающие глаза, никогда не увидит этой кривоватой снисходительной ухмылочки… Остался только голос. Бесплотный голос в голове, который говорит точно так же, как Платон, но вовсе им не является. — Всё проходит, — услышал он за спиной тихий голос. — И это тоже пройдёт, господин Орровски. Не спешите оплакивать брата. Возможно, он ещё вернётся. Мирон стоял на веранде, прислонившись к столбу, поддерживающему крышу. Неподалёку, в просторной будке, дрых цепной кобель Шарик, под двору степенно и важно бродили куры… Над головой сияло солнце. А в кресле-качалке, задумчиво покусывая кончик сигареты, сидел Усикава.