– Я, Ирочка, так справлялся, что чуть не завязал. Даже в институт поступил. А чего? Деньги были, почему не поступить? Вдруг там что полезное расскажут. На социологию – на экономику слишком дорого. И знаешь – не пожалел. Ты знаешь такую науку – социология? Очень полезная наука, Ирочка. Изучи, как найдётся свободное время. Очень много узнаёшь. Это наука о том, как все тёрки между людьми устроены. Почему, например, одни вверху – а другие низ подметают? Или ещё – почему жесткач это плохо, но без него нельзя? Или почему много бабла без пушек не заработать – и наоборот, если бабла нет, то у тебя эту пушку скоро отберут! Учёные всё это уже выяснили. И даже в учебниках написали. Сами бы давно пришли к успеху, но у них известное дело, ни бабла, ни пушек. – Расскажите что-нибудь интересное. Что там ещё в университете рассказывали, – Диана ухитрилась перехватить второй кусочек. – А вот посмотри! Вот есть у нас в стране, ты знаешь, отставные военные – афганцы разные, сокращённые и тому подобный хлам. Они не любят, что в стране беспорядок. Есть у нас нацболы, любят поорать и побегать. Они не любят американцев. И есть скинхеды. Они не любят кавказцев и азиатов. Про них очень любят писать всякие тупые журналисты. Типа, рано или поздно они соберутся вместе, захватят власть, установят диктатуру, погасят Солнце, захватят Прибалтику, а вместо Ленина положат в мавзолей Гитлера. Я, конечно, согласен – захватить Прибалтику это прикольно. Но если ты посмотришь на это всё дело через социологию, то увидишь, что такого не случится никогда. Потому что люди обычно дружат, чтобы вместе бить врагов. А общего врага у них нет. Скинхедам плевать на американцев, нацболам – на азиатов, а бывшим военным – на скинхедов и нацболов вместе взятых. Ну нет у них общих врагов, и даже родная милиция не считается. Потому что бывшие военные милицию уважают. И вообще, у них даже нет общих дел. Что они будут делать, даже если вместе соберутся? Водку жрать? А ещё у них нет толком оружия. Потому что оружие – посмотри-ка, Ирочка – у нас, у ровных парней! А значит, по социологии выходит, что никакого Гитлера в мавзолее у нас не получается. – Верно. Что дальше? – А то, что у нас сегодня очень особенный день. Люди наконец нашли, что они могут делать все вместе. И если у них получится, им ничего за это не будет. Сегодня все – и отставные военные, и действующие, и нацболы, и нацисты, и просто обычные граждане готовы мочить губернатора Адамковского. Некоторые даже из Владивостока специально приехали. Представляешь, какой день? Волнительный и эпичный! Командир произнёс эти слова очень значительно – ведь их он тоже вынес из университета. – И когда же это начнётся? – спросила Кель. – Уже началось. И у них очень высокие подвязки, Ирочка, нам и не снилось такое. Вот ты слышала, эту службу оповещения? Когда всех на митинг позвали. Это же ещё советская служба оповещения на случай ядерной войны. Все думали, её давно уже нет, провода перерезаны, узлы растащили на металлолом. А твои ровесники даже не знают, наверное, что такая службы была. А между прочим именно по ней объявляли раньше всякие решения партии и правительства. Ты думаешь, почему в Перестройку так много митингов было, по сто тысяч человек, по двести? Что, всем так митинговать хотелось? Да потому что система оповещения работала! Вот люди и выходили, как на первомай. Поняла? Задребезжал телефон. Администраторша взяла трубку, прислушалась, кивнула и спросила в зал: – Здесь есть человек по фамилии Барсучонок? Его к телефону. Виктор удивился, но подошёл, дожёвывая корочку. Вальяжно взял трубку: – Алло? – Витя, ты где? – это была мама. – Я… в безопасности, – Барсучонок невольно покосился на автомат ближайшего бойца, – Всё в порядке, мама, мы с Дианой в полном порядке. Сидим у её старых друзей. Никуда не выходим. А что, в городе уже революция? – Возвращайся домой! – Что случилось? – Возвращайся скорей! Умоляю! Немедленно! – было слышно, что мама почти рыдает. – Вопрос жизни и смерти! – Хорошо, хорошо. Ты можешь объяснить, что случилось? Вместо ответа – щелчок и долгий гудок. Виктор положил её на место так бережно, словно трубка была фарфоровая. А командир всё говорил и говорил: – По-другому и быть не может. Вот посмотри на себя и подумай. Вот ты девочка-убийца. Этого у тебя не отнять. Ты можешь думать, что ты такая одна. Допустим, это и так. Это очень даже может быть. Но смотри – ведь кто-то же тебя подготовил. Кто-то же решил убивать врагов с помощью маленьких девочек. То есть ты живёшь в стране, где готовить девочек-убийц – это нормально, этот вариант признаётся. А ты понимаешь, что если есть вариант – то это очень много значит. Одно дело, когда варианты избить кулаками или избить ногами. И совсем другое, когда варианты избить ногами или шлёпнуть, а потом прикопать… – Меня зовут домой, – сказал Барсучонок. – Я не возражаю, – ответил командир. – Мне необходимо поговорить с… ней. – Я сейчас, – Диана отошла вместе с мальчиком к вешалке. – Родители звонили, – сказал Барсучонок, – У них что-то страшное. Они хотят, чтобы я шёл домой. – Я думаю, надо идти. – Есть одна важная деталь… – Они сказали, что будут тебя бить? – Нет. Просто, чтобы не забылось. Я как-то не успел это сказать на свидании, – Барсучонок опустил глаза, – Ты классная, Диана. Ты значишь для меня… очень много и я готов за тебя умереть. Если ты скажешь мне остаться – я останусь здесь. Кель постояла, обдумывая эту новость. Судя по паузе, с такими вещами она не сталкивалась. Даже в теории. – Я приказываю тебе идти, – наконец, сказала Диана. Её очки сверкнули, – Ты должен их защитить. А я буду защищаться сама. Не забывай, меня учили. Барсучонок протянул Беретту обратно. Диана покачала головой. – У меня уже два ствола, – сказала она, – Более чем достаточно. Покажи только, какой режим. Ага, хорошо, одиночными. Автоматический не включай, а то сразу обойму высадишь. – Как мне тебя найти? – Утром, если ничего не будет, я зайду к тебе, – Кель взяла последний кусок пиццы, посмотрела на него и протянула мальчику. Сытый Барсучонок мотнул головой и в покрытый застывшим сыром треугольник впились сверкающие зубки девушки. – Пожалуйста, берегите её, – Барсучонок обвёл взглядом комнату, словно приглашая всех в свидетели – и бойцов, и мелированную администраторшу, и невидимого повара, и тело Гобземы, которое оттащили в угол и накрыли самой дешёвой скатертью, – Помните, она хорошо стреляет, но… вы сами знаете – иногда одной пули хватает каждому. И тем, кто стреляет хорошо, и тем, кто стреляет плохо. – Я бы в такую ночь не ходил, – заметил командир, – Когда все валят на площадь, умному надо сидеть в норе и не высовываться. Но если родители сказали – надо идти. Мама – это святое. 20. Кто возле неё – тот возле огня На улице стало хуже. Тьма уже опустилась на встревоженный город. Закат догорал, и небо мрачнело с каждой секундой. А здесь, в тени высоких домов, была уже ночь. Тяжёлый промозглый ветер дул по опустевшим улицам. На площади возле мэрии уже шёл митинг и до Барсучонка долетали обрывки речей. Мимо прошелестели два военных грузовика. В кузовах сидели ОМОНовцы в полной выкладке – новые прозрачные щиты из пластика, дубинки и шлемы с опущенными забралами. Надо было уходить как можно быстрее. А лучше – уехать. По Московскому проспекту ходят автобусы, девятый и двадцать шестой как раз останавливаются напротив школы. Барсучонок ускорил шаг, свернул в арку и понял, что срезать не получится. Дворы элитных домов, что примыкали к площади и Московскому проспекту, поросли за годы демократии целым лабиринтом металлических жёлтых заборов. Из-за намертво спаянных секций насмешливо поблёскивали дорогие автомобили – как у Гобземы или ещё круче. Сначала Барсучонок собирался перемахнуть через забор, но потом раздумал. Он не знал, сколько преград до арки на проспект. К тому же, его могли заметить. А тут, совсем рядом, творятся такие дела… В такие ночи надо быть особенно законопослушным. Вдруг какой-нибудь ОМОНовец зайдёт во двор, увидит и решит, что Барсучонок лезет через забор с революционными целями?.. По верху забора перемигивались красные точечки. Это работали датчики сигнализации. Голоса с площади стали ещё громче. Барсучонок прошёл вдоль дома дальше. Там чернела вторая огромная арка. Он нырнул в чёрный зёв, снова вышел на Комсомольскую… И увидел автобус. Жёлтый стандартный автобус стоял на остановке и двери были приветливо распахнуты. Но он не мог ехать, потому что дорога была перекрыта. Примерно три десятка человек. Некоторые в балаклавах. Некоторые – просто в шарфах и низко надвинутых шапках. В руках – железные прутья и велосипедные цепи. «Надо отходить», – подумал Барсучонок. И уже отступил на шаг, готовый бежать обратно в безопасный подвал, где не бьют и кормят пиццей. Он сделал ещё шаг назад, обернулся и увидел живую цепь с другой стороны. Это были ОМОНовцы – может, те, которых он видел на грузовике, может другие. Они все были на одно лицо – бронежилеты, дубинки и прозрачные пластиковые щиты с чёрной окантовкой. Сзади шёл человек с мегафоном и орал неразборчиво. Барсучонок отступил в арку. Автобус не отпускал. Он был совсем рядом, и салон горел уютным, апельсиново-жёлтым цветом. Хотелось верить, что всё обойдётся – сейчас будет небольшая свалка, а когда закончат, автобус поедет дальше. Барсучонок отошёл вбок, присмотрелся, на месте ли водитель – и тут два ряда схлестнулись. Митингующие бросились первыми. Когда до пластиковой стены оставалось пять метров, они обрушились на неё, словно камнепад. Засвистели цепи, заработали дубинки. Буквально в пяти шагах от Барсучонка человек в шапке и клетчатом шарфе побежал на крайнего ОМОНовца. Тот поднял щит, махнул дубинкой – но человек с клетчатый шарфом вдруг замер и дубинка рассекла воздух. А клетчатый прыгнул – и обоими руками повис на щите. Крепкий, но гибкий пластик поддался – и изогнулся, словно был картонным. ОМОНовец замахнулся снова, но не успел. Клетчатый отпустил край щита и щит щёлкнул ОМОНовца прямо по прозрачному забралу. Забрало полетело ко всем чертям, сам он рухнул на землю, лицо перечеркнула кровавая полоса. Клетчатый перескочил тело и начал остервенело лупить его ногами. На помощь упавшему бросился ещё один. Он врезал клетчатому дубинкой, попытался оттолкнуть его – но тут шею ОМОНовца захлестнула велосипедная цепь и утащила обратно в толпу. Щёлкали щиты, голосили раненые. Откуда-то из эпицентра свалки послышался треск и хлопок – видимо, щит попался бракованный и разломился.